– Но я ведь разочаровался в боге потом, оттого что ов сотворил меня злым, подобно тому как он сотворил злым и Каина. Сам бог сотворил меня неверующим…

– Он сотворил вас свободным…

– Да, свободным для зла.

– Но и для добра!

– Зачем я родился, отец?

– Спросите-ка лучше, для чего вы живете…

XVI

Авель написал деву Марию с ребенком. Это был точный портрет Елены с маленьким Авелем на руках. Картина имела успех, с нее были сделаны фоторепродукции, и вот перед одной из таких роскошных фоторепродукций стоял на коленях Хоакин и восклицал, обращаясь к богородице:

– Спаси и помилуй мя!

Но в то время как он так молился, бормоча вполголоса какие-то слова, словно прислушиваясь к ним, другой голос, более глубокий, шедший откуда-то изнутри, нашептывал ему: «Если бы он умер! Если бы он оставил ее свободной!» И слова молитвы не могли заглушить этот голос.

– Ты что, решил заделаться мракобесом? – однажды спросил Хоакина Авель.

– Я?

– Да, да, ты! Я слышал, будто ты бросился в объятия церкви, ходишь ежедневно к обедне… Ну, а поскольку ты никогда не верил ни в бога, ни в черта, да и вообще так просто обращения не совершаются, то вот я и решил, что ты заделался мракобесом!

– А тебе что?

– Ничего, я вовсе не требую отчета, но… скажи, ты действительно веришь?

– Мне необходимо верить.

– Тогда другое дело. Но веришь ли ты в самом деле?

– Я тебе ответил, что мне необходимо верить, а потому лучше не спрашивай.

– А вот мне так хватает своего искусства; в нем и заключается моя вера.

– То-то ты пишешь пречистых дев…

– Да, я написал Елену.

– Ну, такой, пожалуй, ее не назовешь…

– Для меня она именно такая. Она мать моего сына…

– И только?

– Всякая мать – пречистая дева, поскольку она мать.

– Ты, кажется, ударился в теологию?

– Черт его знает, но я ненавижу мракобесие и ханжество. Мне сдается, что все это – порождение зависти, и меня, признаться, очень удивляет, что и ты вырядился в общий мундир, ты, которым так отличаешься от толпы жалких посредственностей.

– Интересно, интересно, объясни-ка это получше Авель!