От арианства до Юстиниана

Таким образом, в содержании арианского вероучения были пункты соприкосновения с доктриною Оригена, но не все партии ариан стоят в одинаковом отношении к ней; можно сказать, что воззрение крайних ариан столь же далеко от оригеновского, сколь близко к нему учение ариан умеренных. Вероятно, это логическое сродство их воззрений определяло и фактическое отношение ариан к Оригену: его сочинениями с большим успехом могли пользоваться омиусиане, чем аномеи. Исторические известия об отношении ариан к Оригену весьма немногочисленны, но и они отчасти подтверждают это предположение. На сочинения Оригена ссылались и евномиане [933]); но Аэтий относился к нему пренебрежительно [934]). А особенною приверженностью к Оригену отличался умеренный представитель ариан в начале V в. пресвитер Тимофей, немало содействовавший очищению арианского вероучения от грубых его крайностей. Этот даровитый толкователь св. писания, отличавшийся замечательною богословскою эрудицией, знакомый даже с еврейским языком,— «дышал Оригеном» и постоянно ссылался на него как на авторитет в подтверждение своих взглядов, так что для некоторых представлялось чрезвычайно странным, как мог он оставаться арианином при такой любви к Оригену, который везде учит о вечном рождении Сына Божия [935]).

Такое отношение ариан к Оригену не имело влияния на суждение о нем замечательнейших представителей православия. Для Афанасия Великого Ориген остается древним свидетелем никейской истины [936]). Для Василия Великого и Григория Богослова изучение экзегетических трудов Оригена было подготовительною школою для борьбы с арианами, по-видимому, аномейского направления. Пользуясь сочинениями Оригена, они давали сильный ответ на возражения ариан, и когда последние ссылались на Оригена, то они доказывали им, что они неправильно понимают его вероучение [937]). Но можно думать, что такого взгляда на Оригена держались не все защитники никейского вероучения. То правда, что в учении Оригена было немало таких элементов, которыми было легко воспользоваться против ариан; таково учение о вечном рождении Слова, Его теснейшем отношении к Отцу, и даже самое воззрение на Премудрость как сотворенную, далекое от того смысла, который придавали этому названию ариане. Но, с другой стороны, в системе Оригена было много пунктов, видимо благоприятных для ариан, и тот из православных, кто хотел пользоваться Оригеном, должен был начать с защиты его с этой стороны против арианских нападений, результатом которой могло быть лишь выяснение того, что он учит не так, как ариане, но и не вполне так, как отцы никейского собора. Поэтому для многих из защитников православия было важнее отклонить авторитет Оригена в спорных между ними и арианами вопросах, чем воспользоваться некоторыми его данными. Впрочем, и те из православных, которые пользовались Оригеном, были далеки от того, чтобы защищать его учение о Троице во всех частностях. Так, св. Афанасий отнюдь не скрывает того, что в сочинениях Оригена есть места благоприятствующие арианам: он только полагает, что эти последние не выражают истинного воззрения самого Оригена, что в них он говорит с точки зрения своих противников, что, наконец, в них следует видеть только полемические опыты, а не догматическое учение Оригена. Столь же мало игнорировал неправильные мнения Оригена и Василий Великий, признавший его понятия о Св. Духе не совсем здравыми [938]). Евстафий антиохийский, Маркелл анкирский и Аполлинарий лаодикийский, ревностные борцы против ариан, известны как полемисты против Оригена; правда, они направляли свои возражения не против его учения Св. Троице, [939]) но трудно ожидать, чтобы они относились вполне благоприятно к нему в своих спорах с арианами, и, может быть, не лишен значения и тот факт, что Афанасий В. просто ссылается на Оригена как на свидетеля истины, а знаменитый Дидим александрийский († 394) должен был уже писать апологетические схолии к сочинению «О началах» [940]).

Таким образом, слава Оригена начинает омрачаться в самый период борьбы с арианством. В последующую эпоху это положение не изменяется к лучшему. Окончание практической борьбы с арианами не привело за собою умеренного и беспристрастного отношения к Оригену; напротив, прямые последствия ее, осложнившись некоторыми посторонними обстоятельствами, возбудили сильное движение против Оригена.

В истории богословия арианские споры имели высоко важное значение. Более чем полувековая борьба с различными арианскими фракциями поддерживала богословствующую мысль в самом напряженном состоянии. Ее усиленная деятельность дала столь важные результаты, что эту эпоху можно считать завершительным моментом в истории догмата о Св. Троице: существенные его стороны выяснились с удовлетворительною полнотой и выражены в точных формулах, как неизменных границах, в которых должно держаться последующее развитие богословской мысли. Чрез это внешний характер богословствования значительно изменился: колеблющиеся, неопределенные выражения богословов доникейской эпохи уступили место языку твердому и ясному. Генерация богословов, сменившая деятелей никейской эпохи, самою историей поставлена была на высшем фазисе развития догматики, чем тот, которого Ориген был блестящим представителем: учение последнего о Троице для них утратило свое жизненно-практическое значение; возвращаться к ступени уже пережитой от высшей формы воззрения отцов IV в., во всяком случае более понятной для богословов V в., чем та, которой Ориген держался,— не было никаких побуждений. Таким образом, в силу простого течения исторических событий такое светило прошедшего, как Ориген, должно было померкнуть пред величественными и еще более светлыми образами отцов IV в.; это случилось бы даже и в том случае, если бы воззрение Оригена по своему содержанию было во всем тождественно с учением отцов никейской эпохи, если бы это последнее ничем от него не разнилось, кроме высшего развития формы и большего освещения содержания догмата.

Не так было на самом деле. Оригенизм, очевидно, имел немало пунктов соприкосновения с арианством — и не по фразе только, но и по самому смыслу, и это сделало еще более резкою ту границу, которая отделяла Оригена от последующих богословов. Есть сторона, по которой арианство стоит в таком же отношении к оригенизму, как и учение отцов никейского периода: это — определенность богословских понятий арианской догматики в противоположность нерешительному языку Оригена, и этою стороною арианство особенно неблагоприятно повлияло на судьбу догматики Оригена. Пред сознанием богословов V в.

Это было, в сущности, не изучение воззрения Оригена, а отождествление его с готовыми данными арианской доктрины, и эта тень, которую призрак арианства набрасывал на учение Оригена о Св. Троице, имела роковое значение для всей его системы и для славы его имени. Подтверждением этому служит история оригенистических споров.

Первый фазис этих споров начался в 394 г. в Палестине и закончился в 404 г. низложением св. Иоанна Златоуста. Действующими лицами в этой истории были в качестве сторонников Оригена Иоанн, епископ иерусалимский, Руфин и нитрийские монахи, а противниками оригенистов — Епифаний кипрский, Иероним, Феофил александрийский и скитские монахи.

Епифаний кипрский был всю жизнь свою искренним противником Оригена, в котором он видел предшественника Ария. Во главе догматических заблуждений Оригена Епифаний ставит учение, что Сын не видит Отца, и Св. Дух не видит Сына, что и Сын и Св. Дух — твари и не единосущны Отцу. Затем следует изложение антропологических и эсхатологических воззрений Оригена. При этом обращает на себя внимание тот знаменательный факт, что опровержению первых заблуждений Оригена, относящихся к учению его о Св. Троице, Епифаний дает лишь несколько страниц в своем сочинении, напротив, антропологию и эсхатологию его опровергает со всею подробностью [941]).

Иероним, прежде почитатель Оригена, примкнул впоследствии к его противникам и вел полемику против Иоанна иерусалимского и Руфина со всем жаром новообращенного. По его мнению, Ориген есть отец арианства и вместе с Арием осужден на никейском вселенском соборе. Что отцы собора не произнесли формального осуждения против него и даже не упомянули его имени, это, по мнению Иеронима, нисколько не изменяет существа дела: отцы собора осудили, конечно, Ария, но вместе с ним и всех тех, кто думает, что Сын не из существа Отца; приговор произнесен над арианством, но implicite и над его источником, учением Оригена. Думать иначе, значит, предполагать, что никейские отцы не осуждали ни маркионитов, ни валентиниан, ни манихеев, потому что формально и об этих ересях не было упомянуто на этом соборе [942]). Во главе заблуждений Оригена Иероним ставит то, что «он худо мыслил о Сыне, еще хуже о Св. Духе», и затем указывает на его антропологические и эсхатологические воззрения, равно как и на то, что неумеренным пользованием аллегорическим методом в объяснении писания он ослабляет историческую достоверность передаваемых там событий [943]). Заслуживает внимания то, что и Иероним, подобно Епифанию, ставит на первом плане учение Оригена о Св. Троице, но говорит о нем с истинно лаконическою краткостью: не видно ни малейшей попытки выяснить хотя сколько-нибудь различие воззрений Оригена от арианских; не вдаваясь ни в какие дальнейшие рассуждения, Иероним отождествляет те и другие. Напротив, он становится щедрым на детали, когда переходит к другим заблуждениям Оригена; изложение их у Иеронима имеет вид довольно цельный; самое нападение на аллегорический метод сделано с той стороны, которою он соприкасается с антропологиею Оригена, и в прямом интересе выяснения этой последней: в самом деле, только при помощи таких аллегорий Ориген и мог хотя отчасти согласить свое воззрение с христианским, а его эсхатология составляет логический вывод из антропологии.

Феофил александрийский примкнул к противооригенистическому движению по мотивам совершенно посторонним для вопроса об учении Оригена. Обладая пониманием слишком тонким для того, чтобы не чувствовать, что сочинения Оригена представляют такой роскошный луг, на котором если встречаются и тернии, то много и прекрасных цветов [944]),— Феофил был наименее искренним противооригенистом, но, несмотря на это или, может быть, и поэтому, с особенною энергиею действовал против сочинений Оригена. Последовательно в трех пасхальных посланиях он предостерегал христианский мир от увлечения взглядами Оригена, этой гидры ересей,— этого экзегета, своими аллегориями затемнившего и извратившего буквальный смысл св. писания. Между многими заблуждениями Оригена в первом послании Феофил указывает и на то, что, по его мнению, следует молиться только Отцу, но не Сыну, а во втором — что Св. Дух не воздействует на существа неразумные; но ни то, ни другое заблуждение на первый план не ставится. С особенною подробностью Феофил говорит об антропологических взглядах Оригена и вытекающих из них христологических и эсхатологических [945]). В третьем послании говорится исключительно о происхождении тел по Оригену.

Особенно враждебно настроена была против Оригена одна часть египетского монашества, скитские монахи [946]), которые готовы были грубою силою действовать против всего, что называется оригенистическим. Следует заметить, однако, что сочинения Оригена были ненавистны им не потому, что в них содержатся неправославные представления о Св. Троице, а потому, что там проповедуется православное учение о Боге как чистейшем бестелесном духе, между тем как эти монахи представляли Его антропоморфически.

Что касается оригенистов, то не видно, чтобы и они отстаивали заблуждения Оригена в области учения о Троице. Нитрийские монахи расходились со скитскими, сколько известно, только в том, что признавали Бога бестелесным. Иоанн иерусалимский и не думал защищать мнения Оригена, что Сын не видит Отца и Св. Дух не видит Сына: он придавал этим словам Оригена тот смысл, что Св. Троица невидима [947]). Руфин не держался никаких взглядов, несогласных с учением никейского собора, и в своем исповедании веры признался только, что он не имеет определенных убеждений по вопросу о происхождении душ [948]); следовательно, если он и разделял какие-нибудь мнения Оригена, то именно антропологические.

В этот период спора [949]) против Оригена, его учеников и его сочинений произнесено было осуждение на александрийском соборе 399 г. под председательством Феофила. Решение собора александрийского было принято отцами иерусалимского собора и римскою церковью в лице папы Анастасия. Св. Епифаний, осудив на соборе кипрском сочинения Оригена, явился в Константинополь, чтобы склонить к подобному же решению и Иоанна Златоуста. Он соглашался вступить в общение с Златоустом не иначе, как по осуждении последним книг Оригена. Некоторых из бывших в Константинополе епископов Епифанию удалось склонить к такому решению силою своего нравственного влияния, но большинство отказалось подписать подобное определение, а Феотим, епископ томский, возразил Епифанию, что он предпочитает не оскорблять памяти давно уже почивших в благочестии, что ему представляется нечестивым (βλάσφημον) осуждать тех, которых не осудили отцы их. Затем он прочитал одно место из сочинений Оригена, которое признано было всеми полезным для церкви, а отнюдь не заслуживающим осуждения. Таким образом, попытка Епифания не имела успеха в Константинополе; а когда туда прибыл Феофил и лично повел интригу против св. Златоуста, дело о книгах Оригена было совершенно забыто [950]).