Преподай мне урок, что и мне случается ошибаться.

Дай мне видеть хорошее в неожиданном месте и неожиданные таланты в людях и дай мне, Господи, сказать им это!

Старость. Недавно я услышал от старых супругов такие слова:

— Нас надо убить.

— Почему?спрашиваю их.

— Старые мы, никому не нужны.

Часто старые люди говорят о том, что устали жить и хотят умереть. Возникает вопрос: неужели старость — невыносимое, самое тяжкое время в жизни человека? Порой встречаешь людей, впадающих в некое старческое уныние, от которых каждый раз слышишь одну и ту же жалобную песнь: «У меня все болит, дочь не слушается, сын не слушается, все плохо, ничего доброго нет…». Тогда действительно понимаешь, что старость — страшное состояние, потому что такого человека, который обуза сам себе, и другие люди инстинктивно как бы вытесняют из жизни.

Наверное, это происходит оттого, что человек жил без внутренней жизни, бездуховно. У него была какая–то социальная роль, и, когда он из нее выпал, то ему нечем стало жить.

С другой стороны, мне приходилось встречать пожилых людей, которые сияют какой–то добротой в старческом возрасте. Часто это были люди с очень страшным опытом и ссылки, и инвалидность.

Одна женщина не могла ходить, но никогда от нее не слышали жалоб. Она много общалась с друзьями, говорила о том, что узнала и прочувствовала из книг, из Священного Писания. Но никогда не было каких–то жалоб, что «меня все бросили, никто обо мне не заботится, никто меня не любит».

Прихожанка нашего храма Мария Ивановна Васильева прожила в полном уповании на Господа. До пенсии она работала на железной дороге, жила в комнатке станционного смотрителя в селе Бозово. Постоянно приходила к нам в храм, исповедовалась, причащалась. Ее утешением были Бог и ближние, которым она служила всем, чем могла. Встречала и провожала паломников, приезжавших в наш храм. Всегда старалась что–нибудь принести к братской трапезе. Была приветлива, дружелюбна. Она мне напоминала тех старушек в трогательных старинных соломенных шляпках, которых можно было еще недавно видеть на скамьях московских бульваров. Их воспитанность, скромность, благожелательность, опрятность вызывали искреннее к ним уважение. Они немало пострадали во времена, когда многое было запрещено, но не считали себя несчастными и обделенными, они умели радоваться жизни. Это было связано с их внутренней свободой, а внутренне свободные люди в любую эпоху свободны.

Марию Ивановну парализовало, и соседи сообщили нам об этом. Ее срочно причастили и перевезли в Карсаву к одной из прихожанок, которая ухаживала за ней до самой ее кончины. Так как у нее не было родственников, на отпевании были только друзья, братья и сестры прихода. Они и пели, и несли гроб, и устроили поминальную трапезу. И по сей день на могилке Марии Ивановны всегда цветы, а в поминальные дни — зажженные свечи. Мария Ивановна всегда была открыта для каждого, поэтому и старость ее была светлой и радостной, вопреки телесным недугам ее возраста.

Бабушка одного моего знакомого всю жизнь была человеком живым, активным, в ее роду было четырнадцать поколений раввинов. В последние годы жизни у нее случился перелом шейки бедра, и она несколько лет лежала неподвижно. Несмотря на это, ее дом был центром семьи. Туда приходила молодежь — дети, внуки, которые приводили своих молодых жен, мужей. Она сообщала им, как это ни странно, какой–то заряд бодрости. Мой знакомый пришел к бабушке со своей женой и ребенком. Им в то время было лень гулять с ребенком. Бабушка сказала такое пламенное слово со своего одра, которое убедило их: жена стала каждый день гулять с ребенком.

Соломон пишет, что не седые волосы признак истинного старчества, а именно образ жизни и мудрость, которая приобретается.