Сын Человеческий

— Дитя мое, — возразил отец, — ты всегда со мною, и все мое — твое, но надо было возвеселиться и возрадоваться тому, что брат твой этот мертв был и ожил, пропадал и нашелся. [2]

Вдали от Бога нет подлинной жизни; уходя от Него, человек пожинает горькие плоды греха, но Господь всегда готов принять кающегося — таков смысл рассказа. Небесную волю в нем символизирует не требовательный господин, грозный царь или строгий судья, но человек, уважающий свободу другого, отец, который любит и прощает. Этот образ наиболее точно соответствует откровению Христа о Боге. Как отец терпеливо ожидал сына, сидя у порога, так и Господь ищет свободной любви человека.

Однажды женщины привели к Иисусу детей, чтобы Он благословил их. Ученики, боясь утомить Его, не позволили им войти в дом. Но Учитель сказал: «Пустите детей, не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное». А когда ученики спросили Христа, кто больший в Царстве Божием, Он подозвал ребенка, поставил среди них и, обняв его, сказал: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не станете как дети, не войдете в Царство Небесное». [3]. Открытость и доверчивость детской души есть образ доверия человека к своему Божественному Отцу [само еврейское слово эмунА (вера) означает не уверенность в какой–то отвлеченной истине, а доверие к Богу, верность Ему. От этого же корня слово аминь, верно]. Вот почему Иисус любил детское слово «Авва». «Послал, — говорит ап. Павел, — Бог Духа Сына Своего в сердца наши, Духа, взывающего: Авва, Отче! Так что ты уже не раб, но сын». [4]

Тот, кто познал счастье богосыновства, открывает мир как бы заново. Он вырвался из мертвенных тисков случайности. Господь близок к нему и знает каждый его шаг, «все волосы на голове его сочтены».

Доверие должно быть беспредельным; оно исключает «служение двум господам». Если человек поглощен погоней за суетным, то он отдает свое сердце во власть идола Маммоны (как по–арамейски именовалось богатство). «Какая польза, — говорил Иисус, — человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» [5]

Вручив себя Отцу, душа одолевает заботу — не ту повседневную заботу, которая необходима, а тягостную, навязчивую, помрачающую разум озабоченность.

Если Отец печется даже о малых птицах, если одарил дивной красотой цветы, то неужели Он забудет о детях Своих? Ведь они для Него дороже всех творений.

Итак, не заботьтесь и не говорите: «что нам есть?»

или: «что нам пить?» или: «во что одеться?»,

ибо всего этого ищут язычники;

знает Отец ваш небесный,

что вы нуждаетесь во всем этом. [6]

Жизнь вблизи Отца изгоняет страх и неуверенность. Молясь, дети Божии открывают Ему свои мысли, надежды и скорби. «Просите, и дано будет вам, ищите, и найдете, стучите, и отворят вам». [7]