Вы, может быть, скажете: как же так — разве не нужна нам постоянная забота? разве не нужно нам постоянное напоминание?.. Нам нужна эта забота и напоминание только потому, что мы недостаточно серьезно, глубоко воспринимаем то, что нам уже дано. Святость можно построить на одном изречении Евангелия, на одном слове Божием. Мы слишком порой бываем богаты воспоминаниями, знаниями и слишком бедны воплощением этого знания в жизнь. Я вам могу пример этого дать.

Есть рассказ из жизни древних египетских подвижников о том, как пришел к одному великому старцу простой крестьянин из Египта и спросил его: «Что мне делать, чтобы спастись?» Старец, который тогда жил в пустыне, ему говорит: «Стань монахом». — «А что это значит?» — «Это значит, что ты будешь жить в пустыне, есть меньше, чем требует твой голод, жаждать, работать тяжело, спать на голой земле и молиться». Пришлец ему отвечает: «Я нищий крестьянин, постели у меня никогда не было, я всегда жил впроголодь и работал сверх сил. Но одного я не умею делать: я не знаю молитв…» Тогда святой старец говорит ему: «Я тебя научу. Сядь рядом со мной, будем вместе плести корзины, я буду тебе вслух читать Псалтирь, и ты повторяй». И начал: «Блажен человек, который никогда не идет по пути нечестивых…» Ученик повторил раз, другой, третий; потом говорит: «Память-то то у меня слабая. Разреши, я похожу и затвержу эти слова». Он стал ходить, пошел дальше, дальше и исчез. И старец долгие годы его не видел. После многих лет он встретил его в пустыне, поспешил к нему и говорит: «Что же ты за ученик? я тебя научил одному стиху из псалтири, и ты ушел от меня; что же ты все это время делал?» И тот со слезами ему отвечает: «Ах, отче, вот уже сорок лет я стараюсь стать таким человеком, который никогда не ходит по пути нечестивых…» Вот вам пример. Если бы мы одно слово евангельское могли принять до конца, то мы могли бы святость на нем построить. И этим объясняется, почему Христос не оставался на одном месте. Сказав нужное одним, Он шел дальше говорить нужное другим, и к тому же призвал Своих учеников, — в том числе и нас. Это мы должны помнить; мы — посланники Божии. Как говорит один английский писатель, мы — авангард Царства Небесного.

Вот конец первой главы Евангелия от Марка:

Приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая перед ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись. После сего слова проказа тотчас сошла с него. И он стал чист. И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им. А он, выйдя, начал провозглашать и рассказывать о происшедшем, так что Иисус не мог уже явно войти в город, но находился вне в местах пустынных. И приходили к Нему отовсюду (1:40-45).

Я хочу обратить ваше внимание на целый ряд моментов в этом рассказе. Приходит к Спасителю прокаженный, падает перед ним на колени, умоляет Его об очищении — потому что в то время проказа считалась скверной, осквернением, знаком греховности и осужденности — и говорит: «Если только ты хочешь, Ты можешь меня очистить…» Иисус умилосердился, коснулся его и сказал: Хочу, очистись.

Мы уже говорили о том, сколько милосердия, сострадания было во Христе, и нас не удивляют Его слова: Хочу, очистись… Но для окружающих Его людей то, что Он коснулся прокаженного, которого никто не посмел бы тронуть, чтобы не оскверниться и не стать самому прокаженным, показывает Его уверенность в том, что нет нечистоты, которой Божия любовь не может очистить. Тут мы должны вспомнить и о себе. Речь не идет о том, конечно, чтобы кто-нибудь рукой коснулся нас. Часто мы думаем: я пал так низко, я так осквернен жизнью, грехами своими, — как я могу подойти к другому человеку, в котором я вижу чистоту, прозрачность, светлость, красоту? Как бы моя нечистота не стала его долей… Но мы можем спокойно подойти: если в этом человеке есть сколько-то сострадания, милосердия к нам, он может прикоснуться к духовным, душевным нашим ранам, он может тронуть оскверненность нашей души и через любовь нас возродить.

Я сейчас сделаю отступление, потому что мне был поставлен вопрос относительно притчи о неправедном богатстве. Коротко говоря, в притче сказано следующее. У некоего человека был домоправитель, который правил домом нечестно. Обнаружив это, хозяин хотел его прогнать; и домоправитель подумал: куда же мне деваться? Вот что я сделаю: приглашу сюда должников моего хозяина и уменьшу их долги; в благодарность они, может быть, примут меня… Так он и сделал (см. Лк 16:1-8).

Мы знаем, что подобное случается постоянно, но нас удивляет в этой притче то, что хозяин похвалил недобросовестного, нечестного своего домоправителя, сказав, что тот поступил удачно, умно. Как же это понять? Неужели Бог нам говорит, что мы имеем право поступать бесчестно?

Мне кажется, что это можно объяснить так: подобны домоправителю все мы. Всем нам, каждому из нас без исключения, поручено заботиться об имуществе Божием, а не нашем, потому что нашего имущества нет и не может быть; все — Божие или Богом дано каким-то другим людям. Нам поручено заботиться об этом имуществе, но мы заботимся о нем или небрежно, или прямо-таки нечестно, стараемся свою выгоду получить из того, что принадлежит не нам. И Христос нам дает ясный ответ: нет, этого делать нельзя… Но вместе с тем мы видим в этой притче, что домоправитель надеялся только на одно: он себя оправдать не мог, но, распоряжаясь добром хозяина, в конечном итоге — Божиим добром, он надеялся стяжать себе благодарность и любовь людей. И вот здесь стоит ударение, в этом центр тяжести всей притчи: не в том, что он был честен или нечестен, а в том, что никакое добро нам не принадлежит: мы все домоправители, все плохо правим Божиим добром, но несмотря на это, если мы через наше управление, каково бы оно ни было, родим в других людях благодарность и любовь, то этим можем себя спасти.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Перейдем теперь ко второй главе Евангелия от Марка.

Через несколько дней опять пришел Он (Христос) в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места, и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: «прощаются тебе грехи»? или сказать: «встань, возьми свою постель и ходи»? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел пред всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали (2:1-12).

Я хочу обратить ваше внимание на несколько особенностей этого рассказа. Во-первых, следует заметить, как часто Христос приходил в Капернаум и проповедовал там; Он даже поселился там одно время. И тем не менее, жители этого города, хотя и приходили толпами слушать Христа, и удивлялись Его речам и чудесам, все-таки оставались бесчувственными. Вина не в проповеди, а в них самих, в их сердцах, которые были холодны и невосприимчивы. Когда мы слышим благовестие Божие, на нас падает ответственность за наше отношение к нему. Это мы должны запомнить, потому что часто мы ожидаем, что услышим евангельское слово или проповедь, или с кем-нибудь побеседуем, кто духоносен — и живое слово этого человека должно нас из мертвых превратить в живых. Это не так. Слово Божие (вы, наверное, отметили в только что прочитанном отрывке выражение: и Он говорил им слово) — не магическое действие, слово Божие — это раскрытие перед человеком предельной красоты и истины; но на красоту, на истину надо уметь отозваться. И не только отозваться сердцем, восхититься, потому что восхищаемся мы многим и ненадолго, — надо, чтобы оно дошло до нашего сердца, воспламенило его, дошло до нашего ума и сделало его светлым, как свет, подвигло нашу волю жить и действовать соответственно тому, что мы пережили и познали. Тут громадная трудность для нас, потому что красота, истина, добро требуют от нас подвига — и нам так часто не хочется подвига, нам жалко оставить нашу прошлую жизнь, нам хочется продолжать жить, как прежде, но чтобы вместе с тем «все было хорошо».