В познании дух предлагает Богу, как совокупность даров, духовные сущности мира. В существовании дух получает дары, жизненно являя в себе все сияние Божественной премудрости, невидимо пребывающей в сущем.

Максим Исповедник

Вопросы к Фалассию, 51.

Именно в единении с Богом святые получают духовное познание тварных вещей. Они видят мир в Боге, пронизанным Его светом, образующим единое целое в Его руке. Так св. Бенедикт созерцал вселенную, сосредоточенную в едином луче Славы Божией.

Пока ученики еще спали, Бенедикт, слуга Господень, уже бодрствовал, предваряя час ночной молитвы. Стоя у окна глубокой ночью, он мелился всемогущему Господу, когда внезапно увидел яркий свет, прогнавший тьму и вспыхнувший сиянием, затмевающим сияние дня. В та время как он созерцал его, случилось нечто необычайное: как он рассказывал позднее, весь мир словно сосредоточился перед его взором в едином солнечном луче…

— Возможно ли, чтобы весь мир был таким образом зрим человеком?

— …Для того, кто зрит Творца, все творение ограниченно. Если он различает хотя бы малейшую толику света Божия, все тварное кажется ему слишком тесным. Свет внутреннего созерцания поистине раздвигает пределы души, которая, расширяясь в Боге, превосходит мир Я бы сказал даже, что душа созерцательного человека превосходит саму себя, когда в свете Божием возносится за свои собственные пределы. Тогда, глядя вниз, она понимает ограниченность всего, что ей казалось безграничным на земле… Человек может иметь такое видение только в свете Божием. Что же удивительного в том, что он видел целый мир собранным воедино перед собой, если сам он, в свете Духа, был вознесен над миром? Когда говорят, что мир собирается воедино пред взором, это означает не соединение неба и земли, но расширение души созерцающего. Восхищенный в Боге может без труда видеть все, что ниже Бога.

Григорий Великий

Диалоги, 2, 35.

Восходящее и освещающее мир солнце являет самого себя и все освещаемые им вещи. Так же и с Солнцем праведности: восходя в чистом уме, оно делает видимым себя самого и логосы сотворенных им вещей.

Максим Исповедник

Сотницы о любви, 1, 95.

В глубине японских синтоистских храмов нет ничего, кроме зеркала. Символ и загадка. Риск переполнения самостью. Но христианин знает, что «Я» — это образ Христа, Христос же — верное зеркало, отражающее истину существ и вещей, истину «Я» — уже не безразличную пропасть, но «внутреннее» лица.

Поистине: Господь — зеркало наше: Откройте глаза, Посмотритесь в него, Узнайте, каковы ваши лица!

Оды Соломона, 13.

Отныне ничто не профанно, но ничто и не сакрально само по себе. Подлинная граница проходит между профанным и освященным. Освященным же может стать все: не только космические реальности, но и изделия человека, по видимости предназначенные для самого обыденного употребления. Это необыкновенное в банальном — чью значимость некоторые художники нашего столетия пытались подчеркнуть, помещая, к примеру, какой–либо утилитарный предмет на пьедестал, — духовный человек вполне естественно ощущает и уважает.