У Сковороды есть несколько книжек, которые специально посвящены Библии. Я хочу остановиться на их главном содержании. Первая книга, более общая, называется «Начальная дверь к христианскому добронравию», то есть нравственности. Здесь мы находим понятие о вере в очень широком смысле слова. Григорий Саввич вовсе не считал, что язычник — это просто дикарь заблуждающийся, он очень тонко понимал, что вера — это отзвук в человеческом сердце истинного Бога. Отзвук не всегда точный, но все–таки отзвук. Вот как он говорит: «Как теперь мало кто разумеет Бога, так не удивительно, что и у древних часто публичною ошибкою почитали вещество за бога и затем все свое богопочитание отдали на посмеяние». Он имеет в виду идолов (вещество). Текст немножко трудный, это своеобразный язык Сковороды, это и не церковнославянский, и не украинский, это особый язык. «Однако же в то все века и народы всегда согласно верили, что есть тайная некая по всему разлившаяся и всем владеющая сила. По сей причине для чести и памяти его по всему шару земному общенародно были всегда посвящаемы дома, да и теперь везде все то же». И дальше немножко ироническое сравнение: «И хотя, например, подданный может ошибкою почесть камердинера вместо господина, однако ж в том никогда не спорят, что есть над ним владелец, которого он, может статься, в лицо не видывал. Подданный его есть всякий народ, и равно каждый признает пред ним рабство свое. Такова вера есть общая и простая». Поясню: человек может по ошибке воздать должное низшему, но на самом деле он воздает должное самому высокому чину, и если язычник почитает стихии, то в конечном счете здесь стремление человека к высочайшему началу, к высшему Творцу и Богу.

Далее он дает нам толкования на десять заповедей. Краткие, прекрасные, хочется все это зачитывать подряд. Глава пятая Десятословий: в чем смысл десяти заповедей? В том, что служение Богу более важно в нравственной сфере, нежели в ритуальной. Это очень важная мысль. Она была провозглашена Библией за тринадцать веков до нашей эры, и до сих пор люди не совсем ее понимают. А вот как прекрасно понимал это уже Григорий Саввич Сковорода: «Вся десятословия сила вмещается в одном сем имени — любовь. Она есть вечный союз между Богом и человеком. Она огнь есть невидимый, которым сердце распаляется к Божиему слову или воле, а посему и сама она есть Бог. Сия божественная любовь имеет на себе внешние виды, или значки; они–то называются церемония, обряд, или образ благочестия. Итак, церемония возле благочестия есть то, что возле плодов лист, что на зернах шелуха, что при доброжелательстве комплименты. Если же сия маска лишена своей силы, в то время остается одна лицемерная обманчивость, а человек — гробом раскрашенным. Все же то церемония, что может исправлять самый несчастный бездельник». То есть внешнюю сторону веры самый несчастный бездельник может выполнять, но главное в ней — это дух.

Далее. Он пишет книгу «Икона алкивиадская». Довольно странное название, не всем понятное. В одном из «Диалогов» Платона в разговоре Сократа с Алкивиадом Сократ сравнивается со шкафчиком, на дверце которого вырезан немножко смешной такой уродливый селен (леший), и Сократ, который был внешне человеком забавным, — лысый, маленький, нос картошкой, — выглядел как селен. Но это был кладезь мудрости. И вот этот образ алкивиадов (это Алкивиад о нем так сказал) и послужил названием для небольшой книги Сковороды. Подзаголовок у нее «Израильский змий».

Что же такое «Икона алкивиадова» или же «Израильский змий»? Это Библия. Сковорода подчеркивает, что часто внешние литературные формы Библии могут казаться нам странными, гротескными, может быть, вызывать протест разума, но напрасно думают люди, что она исчерпывается лишь этим. Как древний змий, обладающий мудростью, Библия содержит в себе великие сокровища, надо только уметь их найти. Тот, кто рассматривает Писание с внешней стороны, для Сковороды сторонник суеверия.

Он ненавидел суеверие. Он всегда об этом писал резкими горькими словами: «Нет вреднее, как то, что сооружено к главному добру, а сделалось растленным. И нет смертоноснее для общества язвы, как суеверие — листвие лицемерам, маска мошенникам, стень тунеядцам, подстрекало и поджог детоумным. Оно возъярило премилосердную утробу Тита, загладило Иерусалим, разорило Царьград, обезобразило братнею кровью парижские улицы, сына на отца вооружило. И не напрасно Плутарх хуже безбожия ставит суеверие».

Для того, чтобы отбросить суеверный подход к Библии, необходимо, — пишет он, — «благочестивое сердце между высыпанными курганами буйного безбожия и между подлыми болотами рабострастного суеверия, не уклоняясь ни вправо, ни влево, прямо течет на гору Божию и в дом Бога Иоакового». То есть читатель Библии не должен идти ни по стопам суеверия, ни по стопам безбожия, а следовать Священному Писанию.

Он дает методы, очень тонко показывая, что литературная фактура Библии была взята из древнего Востока. Вот его слова буквальные: «Мойсей, ревнуя священникам египетским (то есть подражая жрецам египетским), собрал в одну громаду небесных и земных тварей и, придав род благочестивых предков своих, слепил книгу Бытия, сиречь мироздания… Сие заставило думать, что мир создан 7000 лет назад. Но обительный мир касается тварей. Мы в нем, а он в нас обитает. Мойсейский же, символический, тайнообразный мир есть книга». Библия есть книга–символ, и извлекать из нее точные даты истории мира, как и сейчас делают люди, бессмысленно. Вот чему учит нас в ХVIII веке Сковорода. Меня подмывает читать все подряд, но это невозможно.

«Сей есть природный стиль Библии! Историальною или моральною лицемерностью так сплести фигуры и символы, что иное на лице, а иное в сердце. Лицо, как шелуха, а сердце есть зерно…» Сердце есть зерно.

Есть одна книжка его небольшая, которая называется «О чтении Священного Писания или жена Лотова». Вы все знаете, кто такая жена Лотова. Примерно за четыре тысячи лет до нас в результате некой геологической катастрофы на берегах Мертвого моря произошло опускание суши. Там была группа городов, союз городов: Содом, Гоморра и другие. Они погибли, провалившись в асфальтовые ямы и, как рассказывает Писание, огонь шел с неба. До сих пор там эти асфальтовые ямы сохранились. Озеро это, Мертвое море, настолько соленое, что там не может жить никакая рыба. Эта история с Содомом дала священному автору повод поднять вопрос о тайнах Промысла Божия, рассказав одну из первых в мире историй чудесного Посещения. К истории божественного посещения обращались многие писатели, скажем, Михаил Булгаков. Пришел Воланд и его компания в Москву… посмотреть на нас, какие мы стали. Или у Герберта Уэллса прилетел ангел, которого пастор подстрелил, посмотреть, какова жизнь в викторианской Англии. Вот такой образ: приходит гость с неба, чтобы посмотреть на нас. К Аврааму приходят три странника. Он их принимает и вдруг понимает, что это странники небесные и что идут они… куда же? В нечестивый Содом! Город, который уже тогда стал символом самых чудовищных преступлений. Идут проверить, действительно ли пришла пора этому городу погибнуть. А в Содоме жил Лот, племянник Авраама. И когда эти три странника отправились в город, Авраам побежал за ними, упал на колени и сказал: «Господин, а может быть все–таки в этом городе найдется несколько десятков праведников? Не погубишь Ты их вместе?»

Вы все знаете, эта сцена — три странника — легла в основу знаменитой иконы «Троица». Иногда ее изображают с Авраамом, а на иконе, которая называется рублевской «Троицей» и приписывается кисти великого художника преп.Андрея Рублева, она без Авраама, как бы внеисторическая.

Так вот, Авраам произносит слова (это древний человек, четыре тысячи лет назад!): «Ты не погубишь праведника с грешниками?» И этот таинственный странник говорит: «Нет, конечно, если там найдется хотя бы такое–то количество добрых людей, город будет пощажен». И путник идет дальше. Но Авраам быстро сообразил, что едва ли столько найдется. «Господин мой, — кричит, — может быть, там хоть десяток найдется?» — «И если десяток будет, то город останется». То есть Бог ждет до последнего. Вот отсюда три праведника, на которых стоит мир.

Помните, солженицынский «Матренин двор» кончается тем, что земля стоит на праведниках? Но оказалось, что в Содоме их не нашлось. Был один только Лот, племянник Авраама. И Бог сказал, пусть Лот покинет этот город, но идет, не оборачиваясь. Это огромный символ: сзади грохот, горит город, погружается в озеро, но ты иди и не оборачивайся — символ большой глубины. И вот сказано в Писании: и обернулась жена Лота и превратилась в соляной столб. Почему она обернулась? Ей было сказано: иди вон, стремись скорей вперед, но что–то ее там влекло. Для Сковороды это огромной важности образ — жена Лота. Не будь, как жена Лота, помни о ней, не обращай в Писании внимания на второстепенное. Вот почему так странно называется эта книга — «Жена Лотова».

Только тот, кто будет смотреть в Библии на священное, поймет ее. «Две страны имеет библейное море. Одна страна наша, вторая — Божия. На нашем берегу колосья пустые, а коровы худые, по другую же сторону моря и колосья добрые, и юницы избранные. Наш берег и беден и голоден, заморский же есть Доброй Надежды гавань, лоно или залив Авраама, место злачное, где весь Израиль пасется и почивает, оставив на голодной стороне содомлян. «Кто перейдет на ту сторону моря?» А вот кто: «И полечу и почию». (Это слова псалмопевца.) «Я уснул, и спал, и встал. Вот и девица: «Под сень его пожелал и сел». (Это слова девушки из Песни Песней, она бежит к возлюбленному.) «Вся тварь, то есть все мироздание, есть сень привидения». Заметьте, он говорит это в том же столетии, в котором Гете написал «Фауста». Вы помните, как кончается «Фауст»? — все преходящее есть только символ. Это было написано через несколько лет после смерти Сковороды. А он пишет: вся тварь есть только привидение. «Вся тварь есть сень привидения, а Бог есть дух видения. Вот тебе два Хвалынского моря берега: северный и южный. Поминайте же жену Лотову!»

И наконец мы подходим к рубежу ХVIII века — Гавриле Романовичу Державину. Он прожил сложную жизнь, пережил в старости войну 1812 года, видел в юности расцвет Екатерины, увлекался ею, думал, что она идеальная государыня, и пережил жестокие разочарования.