Итак, мы с вами прощаемся. И для меня очень важно, что мы последний штрих сегодня сделали у этого портрета, потому что, повторяю, русская религиозная философия не была никогда камерной, кабинетной, оторванной от жизни, отвлеченной. Все ее представители были мужественными свидетелями Истины, исповедниками Евангелия, все они так или иначе вступали в борьбу в жизни, все они запечатлели — каждый по–своему — свои взгляды не только на бумаге, но и в жизни. Они были святыми нашей культуры, не канонизированными, но действительно образцами, на которые можгут равняться нынешнее и будущие поколения.

Отдать себя до конца — вот это и есть совершить евангельский подвиг. Только этим спасается мир. Когда десятилетия тому назад, в дни юности матери Марии, был другой лозунг: «взять все» — он привел к крушению, крушению духовных и материальных ценностей. Когда же люди учатся отдавать, они исполняют великую заповедь Христа, а эта заповедь должна распространяться и на материальную жизнь, и на жизнь общества — на все, даже на хлеб, который родит земля, ибо земля перестает родить тогда, когда становится недостойным ее человек.

Итак, эта философия, религиозная философия, упирающаяся в каменное основание христианских истин, уходящая корнями в самые основы бытийственные, через которые нам открывается величайшая тайна жизни — тайна Божественной Любви, которая создала мир и которая не только создала мир, но его к Себе привлекает. И привлекает не вообще какие–то анонимные безликие поколения, а привлекает каждого из нас.

Мать Мария благоговела перед тайной человеческой личности, и в этом она разделяла убеждения своих друзей Николая Бердяева, отца Сергия Булгакова, отца Дмитрия Клепинина, Франка, Георгия Федотова — все они были великими представителями христианского персонализма, который ставит личность на ту высоту, которую дал ей сам Создатель.

Спасибо большое.

ЦЕРКОВЬ В ИСТОРИИ

Попытки историков объяснить торжество христианства в античном мире, как правило, неудовлетворительны. Языческий мир был миром, решившим относительно свои социальные проблемы. Это была беспримерная, устойчивая, огромная империя. Из конца в конец через три материка шли одни и те же порядки, законодательство, суд, общие языки, латинский и греческий. Было огромное литературное наследие, от которого мы сейчас имеем лишь часть; были великолепные традиции, греческие, римские и восточные; интересные мифы, религиозные сообщества, тайные общества мистерий; люди, которые занимались восточными учениями, как теперь увлекаются йогой, — тогда это все было. И приходили из Индии учителя, которые занимались пропагандой восточных методов созерцания. Были развиты естественные науки — оттуда, из античного мира, к нам пришли и математика, и физика, и астрономия.

Богатый был мир, и удивить его, потрясти было исключительно трудно. Больше того, скажем, древние культы и особые мистериальные общества имели возможность широкой по тем временам пропаганды. Выражаясь современным языком, это была пропаганда изобразительного искусства: все города, поселки, дороги были уставлены чудесными изваяниями, фресками, рельефами, о всех событиях говорили мастера всех жанров и искусств. Римский театр был великолепен, он унаследовал традиции греческого театра. И, наконец, спорт, бани, которые тогда имели гораздо большее значение, чем теперь, как вид отдыха, форма общения.

В общем завоевать духовно такой мир было исключительно сложно. И когда появились первые христианские общины в античном мире, в Риме и в других городах, казалось, они теряются — у них нет перспектив, ни интеллектуальных, ни экзотических. Ведь даже когда приходили проповедники буддизма, они могли привлечь чем–то необычным: бритые головы, далекая Индия, страна, где живут сказочные животные и т. д. Христиане не пришли из экзотической страны, они проповедовали в рамках Римской империи, и их религия зародилась вчера на территории этой империи, да еще в довольно захудалой провинции. Более того, в провинции, которая все время конфликтовала с имперским правительством, и последнее вечно подавляло ее, а в 70 году там и разорение устроили. И тем не менее в 111 году по Р.Х. известный Плиний, губернатор одной из провинций Малой Азии, пишет императору, который был его личным другом, что вот тут появились эти христиане — у нас храмы буквально запустели, я их преследую. И спрашивает, как надо с ними поступать, нужно ли принимать анонимные доносы, нужно ли наказывать тех, кто отрекся или признался и т. д.

Что же такое произошло? Значит, существовали общины, которые обладали силой, перетянувшей всю эту мощь античного государства. Для того чтобы определить эту силу, мы должны назвать одно только слово. Вы скажете — Евангелие? Да, но все–таки не совсем так. Когда мы говорим Евангелие», мы чаще всего представляем книгу. Но книга способна завоевать мир лишь в более поздний период, в период книгопечатания. Скажем, когда в XIX веке в Америке переводили Евангелие, то настолько в других городах ждали этого перевода, что каждую главу передавали по телеграфу в ряд американских городов. Сейчас в общем любая книга может быть пропагандирована, мы живем в книжной цивилизации, усложненной еще видеоцивилизацией. Тогда, по–видимому, все–таки так не было, книг не могло быть так много, грамотность, хотя и была сравнительно высокой, но не настолько, чтобы книги могли играть такую роль.

Поэтому если речь идет о слове «Евангелие», то только как об «учении», а ключевое слово для того, чтобы понять произшедшее — «Экклесия», «Церковь». Победила Церковь. Она создала Евангелие. Она выиграла эту битву. И если мы войдем в еще большую глубину, то мы скажем, что победило таинство Христова присутствия среди людей. Не проповедь доктрины одиночкой, а реальное соединение людей силой Духа Божия. Людей соединить по–настоящему трудно, если мы говорим не о случайном порыве, не о случайном образе, когда какой–то временный энтузиазм может разогреть их и они бегут, шумят, кричат, нет, а когда что–то прочное входит на всю жизнь, провожает человека до его могилы и уходит с ним в вечность.

Церковь и таинства. Таинство для нас очень важное понятие, потому что оно есть символ Церкви. Церковь символизирует присутствие Христа через таинства. Конечно, у нас бывает так: приносят ребенка — мы его покрестили. Конечно, это таинство, но оно формальное таинство. А, по существу, таинство есть действие всей Церкви. И все остальные таинства есть действия Церкви.

Что же такое Церковь? Конечно, определение здесь давать трудно. Один богослов справедливо сказал, что старинное определение человека как существа без перьев, но ходящего на двух ногах верно, но в каком–то смысле неполно. И поэтому, если мы определим Церковь как общину верующих, это будет верно, но в достаточной степени неполно, потому что мало ли какие существуют общины верующих. Можно подчеркнуть, что это община верующих во Христа, но это тоже будет неполно. Поэтому я не стану здесь приводить перечисления различных попыток этого определения. Но важно одно: если человек хочет совершенствовать свою физическую природу, он может заниматься упражнениями один; если человек хочет совершенствовать свою психическую природу, он может заниматься упражнениями один или под руководством учителя, этого достаточно. Если человек хочет идти за Христом — это путь вместе, поэтому слово «экклесия» здесь было употреблено. На греческом языке этот термин применялся, когда речь шла о народном собрании. И Церковь пришла в мир в виде собрания верующих, о котором Деяния апостолов говорят, что это было нечто, где была «одна душа и одно сердце». Почему? Не потому, что это были идеальные люди, нет. Вы знаете из Деяний апостолов и Посланий, что это были отнюдь не идеальные люди, но потому что сила Божия в них осуществлялась: верные завету Христову, они жили вместе.

Конечно, здесь всегда была опасность превратиться в секту, в группу, в какой–то кружок. Почему Церковь не является сектой? Потому что она открыта всему миру. Сектантская психология закрывается от людей, как бы сворачивание, коллапс происходит: весь мир считается либо погрязшим в грехе, либо недостаточно достойным этих избранных, либо уже определенным Богом на уничтожение и многие другие вещи. Такое психологическое отношение может быть у людей, которые считают себя православными, баптистами, кем угодно. Пусть там мир горит синим пламенем, это нас не касается, — такова психология секты. — Вот мы, избранные, спасемся. Если бы Церковь изначально рассуждала так, она бы никогда не вышла из той сионской горницы, где Дух Божий на нее сошел, и где хорошо им было, когда пришел к ним Господь. И когда Дух Божий сошел, они должны были вместо того, чтобы говорить языками, сказать: Ни шагу отсюда! Здесь обитает Дух Божий, а все те за пределами этого дома — пусть они погибают… Но этого не произошло. Как известно, они вышли и говорили, как могли.