Христианин это разрывает, потому что он с доверием идет, и для него не существует страшный мир, это то, что у него под ногами. Язычник в нас сидит потому, что в каждом из нас находится сорок тысяч лет язычества — и только две тысячи лет христианства.

Язычество нам всегда легче, естественная религиозность всегда проще. Она свойственна людям. И часто то, что люди выдают за православие или другую христианскую религию, есть просто естественная религиозность, которая является своего рода опиумом народа. Она работает как вид духовной анестезии, является типом приспособления человека к окружающей среде. И тогда над всем этим можно выставить лозунг: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете». И множество людей, которым холодно на этом свете, стремятся в это тепло и представляют себе христианство в виде… ну, если не бани какой–то, то, по крайней мере, какого–то исключительно теплого места, в виде лежанки, где можно согреться.

Это все не так! Даже если бы я был мусульманином и пришел к вам, просто изучив ваши христианские книги, я бы сказал: Господа, это не так! Ваша религия в этом совершенно не заключается. Бог ваш — огонь поядающий, а не печка теплая, и Он вас зовет в место, где дуют все холодные ветры. Так что ничего подобного нет. Вы приспособили, вы адаптировали к своим потребностям человеческим какое–то совершенно иное учение. Вы сделали его обычной народной религией.

Религия вырастает из психологии человека, народа — народ — это не значит, крестьянин или рабочий, — она вырастает в человечестве. Проблема язычества в христианстве очень сложна. Почему я сделал такое отступление? Потому что я хотел бы, чтобы вы, общаясь, хоть в малой степени нашли бы в себе силы двигаться к истинному христианству. Есть такое слово, есть даже такая книга у святителя Тихона Задонского «Об истинном христианстве». До него протестантский писатель Иоганн Арнд написал книгу ( очень популярную в России и в других странах в свое время), которая тоже называлась «Об истинном христианстве». Значит, христианство может быть и истинным, и псевдоистинным. Псевдо всегда удобнее, всегда нас больше устраивает, и поэтому в религиозной жизни наших современников очень часто господствует церковная нечестность, когда человек предпочитает то, что ему удобно, спокойно и хорошо, что его оправдывает, успокаивает, что ему нравится. Совсем не к этому призвал нас Господь, Который сказал, что «врата тесны» и «путь узок». Еще и еще раз нужно понять, что вот этот дух — не тепло, а огонь. Это огонь.

Если мы будем жить в этом огне, который будет в нас сокровенно гореть, сокровенно, мы тогда сможем идти по холодным местам и не замерзнем. Христианство похоже не на печку теплую, а на ядерный реактор, в котором внутри происходят непостижимые для человека процессы, которые как бы стимулируют огромные ступени, зависящие от этого ядра.

Значит, такая цель — найти в себе истинное христианство, я подчеркиваю, найти в себе. Я был бы очень огорчен, если бы вы подумали: «Ага, он говорит, что мы — истинные христиане, а эти, дундуки, они — не истинные». И сразу линия между овцами и козлищами пролегла бы таким образом, что на стороне овец оказались бы мы, а на стороне козлищ все те, кто нам не угоден. Я нарочно подчеркнул, что язычник живет в нас. Истинное христианство нужно найти в себе…

Вот как можно сформулировать: честность, беспощадность к себе, прежде всего вместе находить то, что от нас хочет Господь в конце концов, что мы должны сделать на земле за эту короткую жизнь.И устремляясь к этому, мы найдем именно истинный путь. И будем честно себе говорить, что это в нас говорит совсем другое, это работает как механизм компенсации, самооправдания… Помню одного человека, который крестился незадолго до того, как я с ним познакомился. Он был фанатик, страшно нетерпимый. До этого он был нетерпимым коммунистом, потом фашистом, потом еще кем–то — менял очень много разных нетерпимостей. И вот он пришел в Церковь. И я вижу, что у него пена возникает, когда он говорит о неправославных и атеистах. Он не был честен по отношению к себе и не заметил, что, по существу, этот нелепый фанатизм крылся, конечно, в его характере, в его эмоциональной структуре, в чем–то физиологическом. Вместо того, чтобы понять, что это порок, с которым надо бороться, он поставил на нем крестик или, вернее, православный крест восьмиконечный, и заржал тем же самым голосом, только другой текст был, но интонация–то была та же самая. Это такой очень яркий случай, мы все этим так или иначе страдаем и как бы перекрываем путь для источника Божьего, который должен бы в нас бить.

Вот цель наша, ваша: совместная молитва, общение, понимание…

РОЛЬ ЦЕРКВИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Если мы задумаемся о роли Церкви в современном мире, обществе, во всем Советском Союзе или хотя бы там, где большинство населения православные, то у нас возникает картина сложная или, я бы сказал, малоотрадная. Потому что в разных слоях населения есть глубокая, постоянно растущая потребность в духовных ценностях, потребность в поиске, в осмыслении веры, которая распространена в массе населения; нельзя сказать, что у нас распространился атеизм: у нас воцарилось глубочайшее религиозное невежество, или язычество, а стремление к чему–то высшему, стремление к духовным вещам осталось. Ответ на это стремление дает Церковь. Потому что Церковь является инструментом Христа, инструментом христианства. Она обязана проповедовать то, что Христос нам дает. Она должна продолжать Его жизнь на земле: проповедь, служение и воплощение через таинства, т. е. ее присутствие должно быть присутствием Христа в мире.

Если мы, положа руку на сердце, спросим, является ли присутствие христиан подобным присутствию Христа в мире, то ответ будет, конечно, отрицательным. Я отлично понимаю, что в порыве апологетического рвения многие из нас, особенно неофиты, готовы говорить о неверующих в черных тонах, а слово «верующий» считать эквивалентом свету, но это упрощение, которое возможно только в горячей полемике, психология такая боевая: «черное» — «белое», «наши» и «чужие», те все плохие, эти — все хорошие.

Но я думаю, что нам надо посмотреть глубже, серьезнее и суметь признаться в том, что на запросы, которые существуют в обществе, Церковь, т. е. мы, христиане, не отвечаем в достаточной мере по тем направлениям, о которых я уже сказал: проповедь, свидетельство и присутствие. Пожалуй, единственное, что в какой–то степени есть, — это присутствие, потому что в основном Евхаристия не потеряна, хотя между верующими и таинством очень много преград поставлено, так сложилось исторически.

Даже те замечательные, помогающие человеку эстетически обрядовые формы, в которые облекается богоприсутствие, — а ведь обряд, искусство издавна, с Ветхого Завета, были неотъемлемой частью богоявления; все свое умение, талант, любовь к красоте человек вкладывал именно в это — даже и они находятся на уровне, мягко говоря, ниже среднего. Потому что если мы обойдем московские храмы, то увидим церкви, расписанные халтурщиками по французским или немецким картинкам конца прошлого века, церкви с разнобоем икон, где изумительные древние иконы висят рядом с совершенно невозможными изображениями. Если снаружи храмы и стали как–то постепенно приводиться в порядок, внутри выглядят плохо; чин богослужения оставляет желать лучшего. Лишь в единичных храмах мы можем видеть и слышать богослужение в какой–то своей церковно–эстетической оболочке.

Кроме того, всевозможные бытовые обычаи, которые у нас вкрались в Церковь, в церковную жизнь, разрушают эстетику церкви. Я не буду сейчас перечислять, их все знают достаточно хорошо — пойдите в любой храм, они сразу бросаются свежему человеку в глаза и мешают ему. Как это получилось? Как дошли мы до жизни такой? В общем, это положение, присущее всему Востоку, всему восточному христианству свойствено такое уничиженное состояние церковной жизни. Конечно, многие говорят, что это уничижение Церкви есть как бы уничижение Христа. Бесспорно, это справедливо с какой–то точки зрения. Там, где Церковь страдает, или там, где Церковь, христиане, несут на себе бремя тяжких обстоятельств, там уничиженный Христос.