Допустим, что русская Библия подрывает «основы».

С IX и вплоть до XVII века славянский перевод Писания постоянно редактировался, переделывался, видоизменялся. Его приближали к живому русскому языку той эпохи, когда эта редакция осуществлялась, и, разумеется, сверяли с греческим оригиналом. Древнерусские книжники хорошо понимали, что перевод должен быть точен, и не боялись вносить исправления в славянский текст, который они любили, наверное, знали наизусть, но воспринимали не как нечто аутентичное греческому тексту и его вполне заменяющее, а именно как перевод. Одним из таких редакторов был в XIV веке св. Алексий, митрополит Московский. Подрывала ли «основы» деятельность его и других переписчиков? Все-таки надеюсь, что нет. И даже смею думать, что наоборот — укрепляла. Замечу между прочим, что раскол при патриархе Никоне возник, а затем превратился в настоящую трагедию для нашей Церкви совсем не из-за самого факта исправления книг, а только из-за того, как производилось это исправление. Из-за резкости и грубости патриарха, из-за тех фельдфебельских методов, которыми он пользовался.

Славянский текст Писания остановился в своем движении к современному русскому языку только в эпоху Петра I, когда Россия была насильственно «переброшена» в XVIII век, а Церковь навсегда так и осталась в XVII. Именно с этого времени начинается история нашего двуязычия, в условиях которого в Церкви используется один язык, а в жизни другой. И не только двуязычия, но и вообще история отдаления Церкви от общества и от реальной жизни.

Красота или истина

Защитники славянского языка (хотя, повторяю, он не нуждается в их защите, как не нуждаются ни в чьей защите ни древнегреческий, ни латинский, ни аккадский или древнеегипетский языки; с каждым из них слишком много связано в истории человечества, и поэтому забыть их просто невозможно) обращают внимание на его красоту, музыкальность и мелодичность, подчеркивают, что так красиво, как по-славянски, по-русски не скажешь, и проч. В связи с этим хочется напомнить читателю, что именно на красоту иконы, церковного пения, храмовой архитектуры, ювелирных изделий, шитья и вообще всего, что связано с Церковью, было принято обращать внимание в советские времена, чтобы под видом культурного наследия «протащить» хотя бы что-то из Церкви в жизнь современного советского человека.

Но в Церкви значима не красота, а истина. И более — красота иногда страшна, ибо она может легко отвлечь от Бога в силу своей привлекательности. Не случайно, наверное, Евангелие написано на таком плохом, далеком от литературных красот греческом языке. По этой причине как литературный памятник оно привлечь не может никого и воспринимается именно только как слово истины. Конечно, красота в Церкви постоянно используется как средство привлечения к истине далекого пока от нее человека. Послов князя Владимира в Константинополе именно красота привлекла к православию. Но та же красота в какой-то момент начинает нас тормозить на пути к Богу, превращается в барьер между нами и истиной, например слишком профессиональное пение в храме всегда отрывает нас от молитвы. Красота всегда связана с формой, а наша задача заключается в прорыве к сути, слишком прекрасная форма от этой сути всегда отвлекает. Поэтому будем помнить, что славянский язык — это только форма для нашей молитвы, но не более. Есть, конечно, среди нас и такие ревнители славянского языка, которые утверждают, что молиться можно только по-славянски, что те православные, которые, как румыны или арабы, не знают славянского, уже не могут считаться вполне православными, что Бог думает по-славянски, что именно в славянском тексте Евангелия и литургии есть те глубины, которых нет даже в греческом, и проч. В XIX веке так рассуждал знаменитый адмирал Шишков, но и теперь у него есть продолжатели. Однако обсуждать их воззрения просто не имеет никакого смысла, ибо такого рода утверждения исходят всегда от людей, во-первых, бесконечно далеких от Церкви и, во всяком случае, не участвующих в ее таинствах, а во-вторых, необразованных, нахватавшихся случайной информации из случайных изданий.

They say that the Slavic text conveys the Greek text much more accurately than Russian or any other language. Yes of course; but simply for the reason that it became written and literary precisely as a language of translations from Greek, and translations that, as was generally accepted in the Middle Ages, were made word for word with the preservation of the order of the original words, its figures of speech, syntactic expressions, etc. However, alas, for the same reason, a Slavonic text is often simply incomprehensible without the Greek original and without knowledge of the Greek language. Until, thanks to the labors, diligence and great courage of St. Philaret, Metropolitan of Moscow, the Gospel appeared in the Russian language, the nobles read the Scriptures mainly in French, and therefore either became interested in Martinism and fell into Freemasonry, or converted to Catholicism, and ordinary people were simply deprived of the opportunity to read the Word of God. The Slavonic text is still incomprehensible today, you sometimes ask its zealot what this or that passage in the Psalter means, but he is silent, or instead of answering, he simply begins to denounce the Renovationists, Freemasons, Catholics, etc.

What to do? Does the Slavic language have a future in the Church and what is it? Who is right, his zealots or their opponents? These and many other questions certainly arise today among believers, those who seek God, and agnostics.

Two ways

At first glance, we have two paths. The first is the gradual replacement of the Slavic language with Russian. In the 19th century, St. Theophan the Recluse, and then Patriarch Tikhon inclined to it (materials about this were published: N.A. Struve. — "Vestnik RKhD", N 169, pp. 38-49). This path can be called traditional, for it was this path that was followed by all those (including St. Alexis, Metropolitan of Moscow) who corrected the translation of Scripture in the era from the tenth to the seventeenth centuries, in accordance with the state of the living language of their time. But this path, despite the fact that it is by no means new in Russian history, frightens us, because it seems to us that it is associated with a break from tradition and that it fits well into the lack of culture from which Russia has suffered so much, especially over the past 80 years. That is why we prefer the second way (let us call it conditionally "Latin", for this is the path taken by the Western Church in the Middle Ages), which consists in teaching the Slavonic language to believers and those who strive for faith in Sunday schools, courses, through the media, etc. It seems that nothing better can be invented than this way, but, If you look closely, it turns out that it is not at all as good as we would like. By following this path, Orthodoxy runs the risk of turning from the religion of those who know God into the religion of those who know about God, into a confession for the educated, who have received a special philological education, etc. And now, by the way, it is already noticeable that our parishioners for the most part fall into two categories: the first is made up of very ordinary people, and the second is the intelligentsia; as for the middle class (chauffeurs, nurses, etc.), they prefer Baptism or remain outside the Church altogether. A person, if for one reason or another he is not given the Slavonic language, drops out of the service, not understanding what is happening in the church, finds himself a stranger there, takes the Prayer Book and understands in it not the words, not the meaning, but only the letters, praying without understanding what. It's sad and actually even scary.

The language of our faith?