С призыванием Имени Иисусова и дыханием исихию, как это принято считать, увязывает уже св. Иоанн Лествичник: «Исихия есть непрерывная служба Богу и пред–стояние пред Ним. Память Иисусова да соединится с дыханием Твоим; и тогда познаешь пользу исихии». [ [180]]

Но как же соотносится произнесение молитвы Иисусовой с практикой исихии? Как призывание Имени помогает обрести «сердечное безмолвие»?

Мы уже говорили о том, что «молитва есть отложение помыслов», «собирание», движение от раздробленности к единству. Как только мы всерьез попробуем молиться, в молчании предстать перед Богом «с умом в сердце», тут же осознаем весь свой внутренний «раздрай», всю неспособность сосредоточиться вот на этом мгновении, которое и есть kairos. Мысли роятся, мельтешат, как комары (св. Феофан), или как обезьяны, бестолково прыгающие с ветки на ветку (Рамакришна)[ [181]]. Наша неспособность собраться, всем своим существом быть здесь и сейчас, — одно из самых трагичных последствий первородного греха.

Но есть ли выход? В православной аскетической традиции существуют два основных способа преодоления «помыслов». Первый сродни «лобовой атаке»: он состоит в том, чтобы противостоять помыслам (logismoi), пойти на них войной, попытаться искоренить их усилием воли. Но это способно привести к обратному результату. Насильственно задавленные фантазии могут обрушиться на нас с удвоенной силой. Так что, пока мы не совсем уверены в себе, разумнее пойти другим, окольным путем — не «воевать»с помыслами, не пытаться изгнать их усилием воли, но попробовать отвлечься от них, перенести внимание на что–нибудь другое. Таким образом наша духовная стратегия из отрицательной превратится в положительную: дело не в том, чтобы очистить ум от злых помыслов, а в том, чтобы наполнить его добрыми. Именно этот способ отстаивали св. Варсануфий и Иоанн Газский.

«Не вступай в состязание с помыслами, посылаемыми тебе врагами, — советуют они, — потому что враги сего желают и не перестанут нападать, но помолись на них ко Господу, повергая пред Ним немощь свою, и Он может не только отогнать, но и совершенно упразднить их»[ [182]]. Собственно, Иисусова молитва и есть наивернейший, превосходнейший способ «помолиться ко Господу». Она побеждает искушения именно тем, что уводит от них.

Конечно, никто не в силах остановить внутренний поток образов и мыслей одним решительным движением воли. Бессмысленно говорить себе: «Не думай»; с таким же успехом мы могли бы приказать себе: «Не дыши». «Ум не может оставаться праздным», — писал св. Марк Подвижник. [ [183]] Но как же тогда достичь нищеты духа и сердечного безмолвия? Да, мы не можем «утишить» наш неугомонный ум, но вполне способны собрать, воссоединить его путем непрестанного повторения краткой молитвенной формулы. Поток образов и мыслей не иссякнет, но постепенно мы научимся от него отстраняться. Многократное призывание Имени поможет «отпустить» мысли, которые подсовывает наше сознательное или подсознательное «я». Подобное «отпускание мыслей», скорее всего, имел в виду Евагрий, говоря о молитве как об «отложении помыслов». Это не война, не «битва с помыслами» а спокойное, хотя и решительное отстранение от них Именно такой тип аскетического делания предполагает практика молитвы Иисусовой. Призывая Имя, мы собираем нашу расколотую индивидуальность вокруг единого центра. «Памятию о Христе Иисусе, — пишет Филофей Синайский, — собирай расточенный ум свой». [ [184]] Вместе с тем, Иисусова молитва, постепенно уводя нас от «толкотни» хаотичных или спорящих друг с другом мыслей, помогает свести наше мечущееся «я» к единой точке. Представляется, что это и есть тот самый «окольный путь» борьбы с помыслами. Непрестанное призывание помогает «вырваться» из бесконечной сутолоки наших помыслов (logismoi). Беспокойный ум собирается, сводится воедино, насыщается такой простой, но такой обильной духовной пищей. «Чтобы пресечь эту толкотню, — учит св. Феофан Затворник, — надо связать ум одною мыслью, или мыслью о Едином»[ [185]] — мыслью о Господе Иисусе. Говоря словами св. Диадоха Фотикийского, «когда мы закрываем все выходы ума вовне памятованием о Боге, тогда ум непременно вынуждает нас к УСИЛИЮ, способному удовлетворить его потребность в Деятельности. Необходимо сосредоточить ум на призывании Господа Иисуса как на единственном занятии… ". [ [186]]

Так, в общих чертах, можно представить путь обретения сердечного безмолвия в Иисусовой молитве. Отсюда следуют два важных вывода.

Во–первых, чтобы молитва приносила пользу, она должна быть размеренной и ритмичной, а у опытного исихаста, в отличие от новоначальных (им нужно приступать к Иисусовой молитве крайне осторожно, желательно под руководством духовника), по возможности, непрерывной и непрестанной. Вспомогательные средства, например, четки (komvoskhoinion) и контроль дыхания, нужны исключительно для того, чтобы ввести в размеренный молитвенный ритм.

Во–вторых, во время произнесения молитвы Иисусовой ум должен быть свободен, насколько это возможно, от всех фантазий. По этой причине лучше творить Иисусову молитву в защищенном от внешних звуков месте, лучше в темноте или с закрытыми глазами, а не перед иконой, освещенной лампадой или свечой. Старец Силуан, становясь на молитву, прятал часы в шкаф, чтобы не отвлекало тиканье, и надвигал на уши и глаза монашескую шапку из толстой шерсти. [ [187]] Фантазии все равно возникать будут, но не стоит их специально подпитывать. Иисусова Молитва не похожа на молитвенное размышление над событиями земной жизни Христа. Призывающие Господа Иисуса должны быть всем сердцем, горячо, непоколебимо убеждены в том, что они стоят пред Спасителем, что Он пред ними и в них, Он слышит их молитву и отвечает на нее. Здесь нет места никаким зрительным образам, одно лишь чистое убеждение и чувство. Как писал св. Григорий Нисский, «Жених, хотя и приходит, но не показывается». [ [188]]

Что пользы миру от исихаста?

Итак, исихия предполагает внешнее или внутреннее (а иногда и то, и другое вместе) удаление от мира: внешне — посредством бегства в пустыню, внутреннее — «вхождением в себя» и «отложением помыслов». Сошлемся на «Изречения пустынных отцов»: «Если человек не скажет в сердце своем «в мире я один да Бог», не найдет спокойствия»[ [189]]. «Единственный Единственному»[ [190]]; но не себялюбие ли — отказать в духовной ценности материальному миру и бежать от ответственности перед другими людьми? И если исихаст, как старец Силуан в своей келье на горе Афон, закрывает глаза и уши, чтобы «не слышать мир», в чем польза от его делания для его же ближних?

У этой проблемы есть две стороны. Во–первых, разделяют ли исихасты те заблуждения, за которые на Западе в XVII веке были осуждены квиетисты? До сих пор мы намеренно воздерживались от перевода исихия как «покой» (англ. quietist, восходит к лат. quies, т. е. «покой») по причине скользкой репутации этого слова и связанного с ним понятия «квиетист». Придерживается ли исихаст «квиестских убеждений»? Кроме того, что значит для него окружение — природа и люди? Наконец, что пользы от него другим?

Возьмем в качестве точки отсчета — независимо от того, согласились бы с ним или нет Мигель де Молино или мадам Гюйон — определение квиетизма, данное в «Оксфордском словаре христианской Церкви» («The Oxford Dictionary of Christian Church»). Согласно ему, «Фундаментальный принцип квиетизма» состоит в отказе от всех человеческих усилий… Чтобы стать совершенным, человек должен достичь абсолютного бездействия, отречься от собственной воли, полностью вверить себя Богу и не желать ни Рая, ни ада, ни даже собственного спасения… Душа сознательно отказывается не только от всякого размышления, но от любого действия будь то стремление к добродетели, любовь ко Христу или поклонение Божественным Лицам — но покоится пред Богом в чистой вере… Такая молитва недеяния есть наивысшая степень совершенства, и потому никакие внешние формы умерщвления плоти, дела милосердия или исповедание грехов уже не нужны. Когда же человек достигнет этих высот, грех невозможен». [ [191]]

Если это квиетизм, то исихастская традиция ничего общего с квиетизмом не имеет. Исихия — не бездеятельность, но трезвение (nepsis), не отказ от борьбы, a отсутствие смущения и беспорядка[ [192]]. Даже если исихаст и достиг уровня теории или созерцания, ему все равно никуда не деться от праксиса или делания — как и прежде, он должен бороться с пороками и стяжать добродетель. Праксис и теория, деятельная и созерцательная жизнь (в том смысле, в каком мы их понимаем) не противоположные и даже не хронологически последовательные, сменяющие друг друга «стадии духовной жизни», а скорее, сообщающиеся уровни молитвенного опыта. Праксис, т. е. невидимая брань, каждому из нас предстоит до конца жизни.