За вопросом о монастырской собственности стояли два разных понимания монашеской жизни, а в конечном счете — два разных видения отношения церкви к миру. Стяжатели подчеркивали социальные обязанности монашества: частью монашеского дела было заботиться о страждущих и неимущих, оказывать гостеприимство и учить. Чтобы действенно исполнять это служение, монастыри нуждались в деньгах, а значит, должны были владеть землей. Монахи (доказывали стяжатели) используют свои богатства не на собственное благо: оно вверено им ради блага других. Последователи Иосифа обычно говорили: «Богатства церкви — это богатства бедных».

С другой стороны, нестяжатели доказывали, что милостыня — долг мирян, а первая обязанность монаха — помогать ближним, молясь за них и подавая им пример. Чтобы исполнять это служение должным образом, монах должен отрешиться от мира, а подлинное отрешение доступно лишь тем, кто обратился к совершенной бедности. Монахи–землевладельцы неизбежно вовлекаются в мирскую суету, поглощаются мирскими заботами, а потому думают и поступают, как миряне. Вот как говорит об этом монах Вассиан (князь Патрикеев), ученик Нила Сорского:

Где в евангельских, апостольских или святоотеческих преданиях монахам предписывается стяжать крестьянские села и порабощать крестьян братству?.. Мы глядим в руки богачу, рабски ластимся к нему и льстим, лишь бы получить от него сельцо… Мы творим неправду, крадем и продаем христиан, наших братьев. Мы подвергаем их пытке бичеванием, как диких зверей [47].

Протест Вассиана против пытки и бичевания подводит нас ко второй теме, где обе стороны расходились: теме отношения к еретикам. Иосиф придерживался точки зрения, повсеместно принятой в тогдашнем христианском мире: если еретик упорствует, церковь должна обратиться к светским властям и предать его заключению, пытке, а при необходимости и костру. Что касается Нила Сорского, он решительно протестовал против любых форм принуждения и насилия по отношению к еретикам. Достаточно вспомнить, как обращались друг с другом протестанты и католики Западной Европы времен Реформации, чтобы понять всю исключительность терпимой позиции Нила, его уважения к человеческой свободе.

Вопрос о еретиках, со своей стороны, является частью более широкой проблемы об отношениях между церковью и государством. Нил считал ересь вопросом духовного порядка, который должен разрешаться самой церковью, без вмешательства государства, Иосиф же обращается к помощи светских властей. В целом Нил проводит более четкий водораздел между кесаревым и Боговым. Стяжатели горячо поддерживали идеал Москвы — третьего Рима; веря в тесный союз церкви и государства, они принимали активное участие в политике, как это делал Сергий. Но они менее Сергия старались уберечь церковь от превращения ее в служанку государства. Со своей стороны, нестяжатели более ясно сознавали, что монашеское свидетельство имеет пророческий характер и принадлежит иному миру. Иосифлянам грозила опасность отождествить Царство Божье с царством мира сего; Нил же понимал, что земная церковь должна всегда оставаться церковью странствующей. В то время как иосифляне были ярыми националистами и патриотами, нестяжатели больше думали об универсальности и кафоличности церкви.

На этом расхождения не заканчиваются. Обе стороны имели также разное представление о христианском благочестии и молитве: Иосиф делает упор на правилах и дисциплине, Нил — на внутреннем, личном отношении между Богом и душой человека. Иосиф ценит красоту культа, Нил опасается, как бы красота не превратилась в идола. Монах (утверждает Нил) должен не только соблюдать внешнюю бедность, но и абсолютно совлечься себя, потому ему следует остерегаться, как бы восхищение — красотой икон или церковной музыки не стало преградой между ним и Богом. (В этой подозрительности по отношению к красоте Нил приближается к пуританству, почти что иконоборчеству, абсолютно несвойственным русской духовности.) Иосиф понимает важность телесного культа и литургической молитвы:

Человек может молиться в собственной комнате, но там он никогда не будет молиться так, как в церкви, где пение многих голосов совместно возносится к Богу, где у всех единая мысль и единый глас в единстве любви… В вышних серафимы возглашают Трисвятое, внизу людское множество возносит тот же гимн. Небо и земля празднуют вместе, единые в благодарении, единые в блаженстве, единые в радости [48].

Нил же сосредоточивает внимание не на литургической, а на мистической молитве: прежде чем поселиться в Сорской пустыни, он монашествовал на Афоне и был знаком с традицией византийского исихазма из первых рук.

Русская церковь справедливо увидела доброе в учении как Иосифа, так и Нила, и канонизировала их обоих. Каждый из них унаследовал часть традиции Сергия — но только часть. Россия нуждалась и в иосифлянской, и в заволжской формах монашества, ибо они дополняли друг друга. Поистине прискорбно, что две стороны единого целого вступили в конфликт между собой и что традиция Нила в значительной мере оказалась подавленной: без нестяжателей духовная жизнь Русской церкви сделалась односторонней и утратила равновесие. Тесный союз церкви и государства, отстаиваемый иосифлянами, их русский национализм, их преданность внешним формам культа, — все это приведет к смуте в следующем столетии.

Среди участников спора стяжателей и нестяжателей особое внимание привлекает св. Максим Грек (1470 — 1556). За свою долгую жизнь Максим успел пожить в трех мирах: в ренессансной Италии, на Афоне и в Москве. Будучи греком по рождению, он провел молодость во Флоренции и Венеции, где дружил с гуманистами — например, с Пико делла Мирандола; он также испытал влияние Савонаролы и в течение двух лет состоял в Доминиканском ордене. Возвратившись в Грецию в 1504 г., Максим становится афонским монахом. В 1517 г. он получает приглашение от русского царя приехать в Россию, чтобы заняться переводом греческих сочинений на славянский язык, а также исправить русские богослужебные книги, искаженные многочисленными ошибками переписчиков. Подобно Нилу, Максим был предан исихастским идеалам и по прибытии в Россию присоединился к партии нестяжателей. Вместе с ними он и пострадал, проведя в темнице двадцать шесть лет — с 1525 по 1551 гг. Особенно резким нападкам Максим подвергся за предложение внести поправки в богослужебные книги; дело их ревизии было прервано, оставшись незавершенным. Обширные познания Максима, которыми русские могли бы воспользоваться с гораздо большей пользой для себя, попусту пропали в темнице. Максим столь же строго, что и Нил, требовал от монаха самоотречения и духовной нищеты: «Если ты поистине любишь Христа распятого, будь безвестным и безродным странником, безымянным, безмолвным перед лицом родных, знакомых и друзей; раздай все, что имеешь, бедным; пожертвуй всеми старыми привычками и всей собственной волей».

Хотя победа стяжателей означала установление тесного союза между церковью и государством, церковь не полностью утратила независимость. Когда могущество Ивана Грозного достигло вершины, св. Филипп, митрополит Московский (+ 1569), отважился открыто протестовать против кровопролития и несправедливости, бросив обвинения царю в лицо во время литургии. Иван заключил митрополита в темницу и затем велел удавить его. Другим резким критиком Ивана Грозного был св. Василий Блаженный, «юродивый во Христе» (+ 1552). Безумие ради Христа — форма святости, которая обнаруживается еще в Византии, но особое положение занимает в средневековой Руси. «Юродивый» воплощает идеал самоотречения и крайнего уничижения, он отказывается от всех интеллектуальных даров, от всех форм земной мудрости, добровольно принимая на себя крест безумия. Юродивые часто исполняли важную социальную роль: будучи «дурачками», они могли критиковать власть предержащих с откровенностью, на которую никто более не отваживался. Так было и с Василием — «живой совестью» царя. Иван прислушивался к беспощадным обличениям юродивого и не только не карал, но выказывал ему подчеркнутое уважение.

В 1589 г. с согласия патриарха Константинополя глава Русской церкви был возведен из митрополитов в ранг патриарха и занял пятое место в иерархии, после Иерусалимского патриарха. Но дело обернулось так; что Московский патриархат просуществовал лишь чуть более столетия.

Раскол староверов

XVII столетие в России началось периодом потрясений и катаклизмов, получившим название Смутного времени. Страна раскололась на враждующие лагеря и пала жертвой внешней агрессии. Но после 1613 г. Россия быстро оправилась, и последующие сорок лет были временем восстановления и реформ во многих областях национальной жизни. В деле возрождения церковь играла значительную роль. Реформистское движение в церкви сперва возглавили Дионисий, игумен Троице–Сергиевого монастыря, и Филарет, патриарх Московский с 1619 по 1633 гг. (отец царя). После 1633 г. лидерство перешло к группе женатых приходских священников, в частности, к протоиереям Иоанну Неронову и Аввакуму Петровичу. Дело исправления богослужебных книг, начатое в предыдущем веке Максимом Греком, теперь осторожно возобновлялось; в Москве была основана Патриаршая типография, где начали печатать греческие книги с поправками, хотя власти не решались вносить слишком заметные изменения. На приходском уровне реформаторы сделали все возможное для поднятия нравственных норм как среди духовенства, так и среди мирян. Они боролись против пьянства, настаивали на соблюдении постов, требовали тщания в совершении литургии и других служб в приходских церквах, не допуская пропусков, поощряли частые проповеди.