В этом царстве суеты и разгула, смешения народов, языков и вер евреи составляли замкнутый мир, как бы город в городе. Но при всей замкнутости они не могли избежать частых контактов с греками, сирийцами и другими язычниками. По словам Иосифа Флавия, антиохийские евреи, «привлекая к своей вере множество эллинов, сделали их, до известной степени, частью своей общины».

Чтобы попасть в иудейский квартал, посланцу Иерусалима пришлось пройти почти шесть километров по центральному проспекту, который пересекал Антиохию. Вдоль него стояли статуи и тянулась крытая колоннада, защищавшая от зноя и непогоды. Через час после того, как Варнава миновал ворота, он был уже среди своих на Сингонской улице.

Встреча с братьями изумила Иосифа. Он не только нашел большое число язычников, крестившихся прямо из «эллинства», но увидел, что эти люди горят духом ревности и веры. Все сомнения отпали. Сама жизнь доказала правоту смелых эллинистов, не побоявшихся ввести в Церковь тех, кто еще вчера чтил идолов.

Возможно ли было отвергнуть этих людей, ушедших из мира суеверий и разнузданных нравов ради чистой жизни во Христе? Апостол, пишет Лука, «увидев благодать Божию, возрадовался и убеждал всех держаться Господа искренним сердцем, ибо он был муж добрый и исполненный Духа Святого и веры» (Деян 11: 23 — 24).

Варнава остался в городе, послав в Иерусалим сообщение, что община Антиохии процветает. Как представителя Церкви–матери его молчаливо приняли в число наставников. Но иметь дело с «эллинами» было труднее, чем с иудеями, воспитанными на Слове Божием. Одного отвращения к прежней жизни было недостаточно. Нужно было полностью перестраивать нравственные и религиозные понятия неофитов, учить их, словно младенцев, что порождало массу вопросов. В какой мере вводить их в религию Завета? Чем заменить им правила и обряды, данные Писанием и отцами Израиля? И вообще, должны ли они стать чем–то вроде прозелитов в лоне Церкви?

Верующие из евреев продолжали жить по Закону, то есть регламентировать свой повседневный быт указаниями отеческой религии. Это неизбежно отделяло их от новокрещенных из язычников. Словом, трудностям и проблемам не было конца. Иосиф понял, что справиться с ними одному не под силу.

И тогда он вспомнил о Тарсянине, которого когда–то так радушно принял в Иерусалиме. Вот уже несколько лет, как он удалился в родной город, и о нем ничего не было слышно. Рассчитывая отыскать Павла, Варнава покинул Антиохию и двинулся по северной дороге в Тарс.

Антиохия (40 — 45 гг.)

Варнава призывает Павла в Сирию.

Еще раньше, когда Иосиф Варнава жил на Кипре, он, вероятно, бывал в Тарсе и даже знал семью Павла. Теперь, придя в этот город, левит легко нашел его и предложил отправиться с ним в Сирию. Тарсянин, должно быть, воспринял это предложение как призыв свыше, — не имея успеха на родине, он давно томился по иному поприщу, и поэтому без колебаний дал согласие. Вскоре антиохийцы могли приветствовать нового члена своей Церкви.

От иерусалимцев о Савле они слышали много удивительного и противоречивого. Его прихода ждали с волнением и любопытством. Однако при первом знакомстве Тарсянин едва ли мог произвести сильное впечатление. Рядом с Варнавой, высоким, осанистым человеком со спокойно–величавой манерой держаться, в наружности которого язычники находили сходство с Зевсом, Савл выглядел скорее невзрачно: экспансивный и резкий, он был маленького роста, со сросшимися бровями и крупным горбатым носом. Ему было немногим больше тридцати, но он уже облысел, а в бороде мелькала седина. Только серые глаза таили какую–то притягательную силу.

Савл был приведен в Антиохию как бы в роли помощника Варнавы, но прошло немного времени, и он с молчаливого согласия всей церкви оказался в числе ее руководителей. Видимо, сыграли роль и его подготовка (он был единственным богословом среди братьев), и сама необыкновенная личность Тарсянина. Антиохийцы скоро поняли, что имеют дело с настоящим пророком милостью Божией. Само чудо его призвания, его встречи с Воскресшим, властно повернувшим жизненный путь Савла, вызывало в памяти сказания об Амосе и Исайе.

По всему было видно, что Савлом владела единственная возвышенная мысль, захватившая его целиком. Каждый свой шаг он словно совершал в реальном присутствии Господа. Отрешенность от земного соединялась в Савле с поразительным здравым реализмом. Духовидец и мистик, парящий в сфере тайн и высоких умозрений, он, однако, был мало похож на утонченного мечтателя, каким его изобразил на своем полотне Эль Греко. Апостол стал первым из тех подвижников Церкви, которые умели, живя в Боге, твердо стоять на земле. Он не уклонялся от решения важных практических задач, обнаруживая недюжинный организаторский дар. Под невзрачной внешностью крылась железная воля, которая не раз проявлялась в критических обстоятельствах. Павел умел сохранять хладнокровие — стоял ли он перед толпой, судьями или находился в опасности. Однажды, когда кораблю, на котором плыл апостол, угрожала гибель, из всех людей на борту только он не потерял самообладания и всех спас (см. Деян 27: 31 — 44).

Жизнь без семьи, без дома могла бы иссушить его душу, сделать сумрачным и замкнутым, но этого не случилось. Св. Павел был не лишен юмора и подчас неожиданной шуткой умел разрядить напряженную атмосферу; будучи вспыльчивым от природы, он научился сдерживать себя, проявляя при этом удивительные смирение и такт. Мы знаем немало людей, к которым апостол испытывал чувство глубокой привязанности и дружбы и которые отвечали ему тем же. У этого нелегкого, как многие гении, человека с годами появились преданные и самоотверженные ученики, «дети», как он порой называл их. Но насколько велика была их любовь, настолько сильна была и ненависть его противников. Показательно, что именно Павел, а ни Варнава, ни другие миссионеры, больше всего страдал и от иудеев, и от язычников. Даже со стороны единоверцев он, как мы увидим, нередко встречал непонимание и осуждение.