А здесь наоборот: в православном коллективе появился один баптист, и все православные испугались. Почему? Вы что, настолько равнодушны к своей вере, настолько неуверенны в своей вере, что вот в этой идеальной миссионерской ситуации его боитесь? Сегодня большинство православных людей при встрече с «другим» следуют лишь трем моделям поведения: а) уйти самим, б) выгнать иноверца, г) сделать вид, что разногласия не важны, и вообще опустить религиозную тему в общении. На этом фоне нормально-миссионерская реакция выглядит как отклоняющееся («девиативное») поведение.

На самом деле миссионерски-нормальной реакцией было бы — встретиться. Улыбнуться. Сесть рядом. Признать друг во друге людей. Заметить доброе, что есть в жизни и вере другого человека. Показать, что это доброе есть и в Церкви. Пояснить, что по крайней мере часть этого доброго — родом из Евангелия, а не из комсомола. Объяснить, что доброе, родившееся в лоне христианства, не покинуло его, но продолжало в нем развиваться. В общем, как говорил митрополит Антоний Сурожский, задача миссионера состоит не в том, чтобы аргументами загнать оппонента в угол и клещами доказательств вытащить из него согласие, а в том, чтобы разобрать слишком низкий потолок, который этот человек сам навесил над собой, и им заслонил от себя Небо. «Не говори против него, а говори выше него, чтобы ему захотелось вырасти в новую меру»[410].

Надо так свидетельствовать о Православии, чтобы неверующий человек сказал бы: «Так, оказывается, то, что было светом в моей жизни, — это отблеск того Света, которымживет Церковь…». Тупиковый, антимиссионерский путь — это путь огульного обличения и поставления себя в превознесенную учительно-брезгливую позицию.

В моих суждениях о молодежной культуре нет модернизма. Модернизм — это призывы к перемене церковных преданий: начиная от догматического, вероучительного, и кончая литургическим, обрядовым. У меня же нет поползновения хоть на йоту изменить вероучение и литургику нашей Церкви. Более того — я всегда подчеркиваю, что они-то должны оставаться неизменными. А вот «литургия после литургии», способы вне-храмового и вне-богослужебного свидетельства о нашей вере могут и должны меняться. Это и происходит в нашей жизни: появились православный Интернет и православные телеи радиопроповеди, миссионерские поезда и пароходы.

Материал современной молодежной культуры может предоставить материал для миссионерской работы Церкви.

Что в этой ситуации делать? — Да просто быть терпимыми. Не обзывать церковных людей немиссионерского склада «обрядоверами» и «мракобесами». Понять и оценить их правду. Но и миссионерам разрешить работать, освободив их от подозрений и от необходимости постоянно оправдываться перед православными же людьми.

Миссионер должен быть честен. Он не должен заниматься пропагандой и рекламой. Трудно молодому человеку войти в современную церковную жизнь? — Да. Но тем, кто всюду ищет только легкость, не интересны ни Евангелие, ни Апокалипсис. И они не интересны нам. Тот юноша, что испугался наших «бабушек», уж точно не устоит перед «зверем из бездны»[411].

Так что для молодого человека это проверка его веры, его любви и его мужества: сможешь ли ради Христа встать в один строй с нашими бабульками? Тот, кто не может, уже стар, что бы ни было написано в его паспорте. Он стар, потому что не умеет ломать свои стереотипы.

К КАКИМ «НАРОДАМ» ИДТИ СЕГОДНЯ?

27 марта 2007 года Синод нашей Церкви принял «Концепцию миссионерской деятельности Русской Православной Церкви».

В ней прописаны миссиологические банальности (это хорошо, что эти тезисы теперь воспринимаются как банальности и что из книг о миссионерстве они, наконец, перешли в официальный документ).

Вот одно из этих неоспоримо-верных провозглашений: «использование принципа церковной рецепции культуры просвещаемого народа; освящение тех национальных черт, которые позволяют народам, при сохранении своей культуры, самоуважении и самоидентификации, внести свой уникальный вклад в молитвенное прославление Бога; проповедь Евангелия и совершение миссионерского богослужения на национальных и искусственных (например, разработанных для глухонемых) языках; подготовка клира и миссионеров из местного населения».

Но вот вопрос: «местное население» — это кто?

Только не-русские? А внутри русскоязычного и вроде бы крещеного населения разве нет достаточно тесно сплоченных групп населения со своими стилями жизни, речи, своей системой коммуникации, своими лидерами? Эти группы в своей жизни не принимают в расчет существование Церкви и ее проповедь, хотя могут собираться в одном шаге от древнего приходского храма.