И совсем уж поразительный пример миссионерской смелости отмечен в дневнике святителя Николая Японского: «Петр Ямада, катехизатор в Миядзу, пишет, что и там, как и везде, толкуют в неприязненном смысле о России и ожидаемой войне с нею, но находит, что это не только не вредит, а напротив, может немало помогать делу проповеди, давая повод говорить о вере»[471]. Напомню, что Православие тогда поносилось в Японии как «русская вера», то есть — вражеская. Миссионер же от разговора о России переходил к теме русской веры и показывал, что она есть вера христианская и общечеловеческая. «Православные проповедники могут так начинать свою проповедь: Наше учение не есть Николаево, не есть русское, как клевещут протестанты, а есть истинное Божие учение, которое, пришедши из Иудеи чрез Грецию и Россию к нам, не приняло в себя ни малейшего цвета или вкуса Иудеи, Греции и России, а блещет таким же чистым Божественным светом, каким воссияло из уст Спасителя»[472].

Жаль только, что эта православная традиция миссионерской свободы незнакома слишком многим современным православным публицистам и сплетникам.

Но пусть тогда они хотя бы расслышат слова Патриарха: «Нас многое смущает в нравах современной молодежи. Их привычки, увлечения и язык иногда отталкивают. Но будем снисходительны и терпеливы. К этому призывает апостол Павел: Ивы, отцы, не раздражайте детей ваших (Еф 6:4)… Наша молодежная работа пока не полностью раскрывает возможности Церкви. Слишком много юношей и девушек все еще очень далеки от веры. Наверное, одним из путей преодоления этого разрыва может стать развитие миссионерства среди молодежи. Важно рассказать юному поколению о Христе, о Церкви через близкие молодым людям слова и культурные формы. В этом нет ничего необычного — во все века Церковь говорила одним языком с детьми, другим — с юношеством, третьим — со зрелыми людьми, четвертым — с пожилыми. Главное — чтобы люди, привыкшие к одному языку, были бы терпимы к церковной проповеди на другом языке. Чтобы молодые люди не стыдились быть в храме вместе со старушками и не осуждали бы священника, который говорит что-то на языке наших бабушек. Но и бабушки должны молиться о миссионерах, которые обращаются к их внукам на том языке и с теми доводами, которые понятны именно молодежи. В конце концов, именно потому, что сама эта бабушка своим личным благочестием и своим словом не смогла своих детей удержать в Церкви, и возникла нужда в специальной церковной миссии к молодежи. В нашем секуляризированном, во многом бездуховном обществе, которое стало таковым за семьдесят лет, не всегда можно на церковном языке донести истину до сознания, до ума, до сердца. Поэтому приходится говорить на том языке, который понятен именно человеку XXI века, а не давно ушедших столетий, донося то же самое учение Христа Спасителя до сознания и восприятия, до сердец тех людей, которые сегодня хотят воспринять слово Божие. Вера Церкви не меняется в зависимости от времени. Но могут и должны меняться формы нашего свидетельствования о ней. В этой связи очень важно точно ощутить и по возможности обозначить меру миссионерской терпимости в церковных дискуссиях, в ходе которых вырабатываются отношения Церкви к тем реалиям культурного и общественного бытия, которые не зависят от нашей воли, но извне вторгаются в церковную жизнь. Особенно важно правильно провести границу между тем, что Церковь должна осудить, тем, что она может потерпеть, а также тем, что она может обратить к своей пользе. Особое внимание стоит обратить на необходимость создания атмосферы терпимости в самой Церкви по отношению к миссионерским поискам»[473].

Мне лично подобные высказывания Патриарха, очень в свое время облегчили жизнь.

В ЗАЩИТУ HE-ПРОСТОТЫ ИЛИ О ЕРЕСИ ГНОСЕОМАХИИ

Преподобный Амвросий Оптинский некогда сказал золотые слова: «Где просто, там Ангелов со сто»…

Но эти слова не про нас. Тогда, полтора века назад, вокруг был православный мир, православная школа, государство, семья. У каждого под рукой был добротный хлеб — жизнь своего прихода. Захотел большего — поезжай в ближайший монастырь. А богословие было этаким интеллектуальным пирожным, излишним и не связанным с реальной жизнью и ее проблемами.

Сегодняшний мир ежедневно обращает к христианам тысячи вызовов. И человек, который не воспитан в традиции религиозной мысли, оказывается беззащитен. Он не сможет отличить подлинное от подделки и, даже имея подлинное, не сможет передать его своим детям. Так что сегодня где просто — там ересей со сто. Так и в самой церковной среде, а уж тем более в светской.

Православие становится интересным, привлекательным для тех людей, у которых есть вкус к сложности, вкус к мысли, вкус к самостоятельности, умение плыть против течения. Поэтому давайте перестанем воспроизводить на уровне приходских пересудов и в церковных изданиях все эти привычные хулы из позапрошлого века по поводу интеллигенции, которая Россию продала. Любому, кто от имени Церкви начнет мусолить тезис о том, что от учености и книжности всякие, мол, следуют духовные беды, стоит жестко напомнить, что он цитирует апостольского врага. Именно: Фест громким голосом сказал: безумствуешь ты, Павел! большая ученость доводит тебя до сумасшествия (Деян 26:24).

Люди, которые твердят о ненужности знания и образования, надеясь на свои духовные способности, становятся жертвой столь воспеваемого ими невежества. Их знаний не хватает даже на то, чтобы заметить еретичность своей позиции.

Гносеомахия — война против познавательных усилий человека — в Церкви считается ересью: «Они отвергают необходимость для христианства всякого знания. Они говорят, что напрасное дело делаютте, которые ищут каких-либо знаний в Божественных Писаниях, ибо Бог не требует от христианина ничего другого, кроме добрых дел. Итак, лучше жить скорее попроще и не любопытствовать ни о каком догмате, относящемся к знанию», — передает преподобный Иоанн Дамаскин учение ереси гносеомахов (88-й в его каталоге еретиков)[474].

Гносеомахам в XVI веке хорошо ответил Эразм Роттердамский: «Вы спрашиваете, зачем нужна философия для изучения Писания? — Отвечаю: А зачем нужно для этого невежество?»[475].

А еще в IV веке им же отвечал святитель Григорий Богослов: «Поэтому-то и должны быть тобой избираемы лучшие люди: ведь едва ли кому-нибудь из людей среднихспособностей, даже если бы он и ревностно поборолся, довелось бы одолеть лучших людей. Но мне предстанут мытари и рыбаки, бывшие евангелистами. Ведь они, немощные в красноречии, весь мир словно сетью уловили своим простым словом и даже мудрецов поймали в свои рыбацкие сети, чтобы таким образом чудо Слова стало еще более [очевидным]. Причем этого мнения придерживаются многие, против которых обращена моя краткая, но предельно ясная речь. Дай мне веру одного из апостолов, [дай силу] не иметь денег, дорожной сумы и посоха; быть полураздетым, не иметь сандалий, жить одним днем, быть богатым только надеждой; быть неискусным в словесном мастерстве; быть тем, о ком нельзя подумать, что он скорее льстит, [чем говорит правду]; [дай силу] не углубляться в исследование чуждых учений. Пусть явится кто-нибудь, обладающий такими достоинствами, и я приму все: не имеющего дара слова, позорного, незнатного, волопаса. Ведь [праведный] образ жизни покрывает [внешние] недостатки. Будь ты одним из таковых, и, хотя бы ты был ловцом лягушек, тогда мы вознесем тебя к ангельским хорам! Так покажи мне хотя бы что-нибудь одно! Но разве ты очищаешь от демонов? изгоняешь проказу? мертвого воскрешаешь из гроба? разве ты сможешь прекратить паралич? Подай руку страждущему и прекрати болезнь! Только так ты сможешь убедить меня пренебречь знанием. Если же нечто состоит из двух частей — похвального и достойного порицания, а ты берешь в расчет только первое, тогда как другое охотно обходишь молчанием, то ты весьма коварно искажаешь истинный образ вещи… Как бы им (апостолам — А. К.) удалось убедить царей, города и собрания, обвинявшие их и обладавшие великой силой красноречия, [когда они оказывались] перед судьями и в театрах? Как бы им удалось убедить мудрецов, юристов, высокомерных Эллинов и обличить их публично, если бы они не были причастны к той культуре, в знании которой ты им отказываешь. Может быть, ты скажешь о силе Духа, и это будет справедливо, но обрати внимание на то, что из этого следует: ты-то разве не причастен Духу? и, само собой, ты очень гордишься этим. Почему же ты лишаешь культуры тех, кто стремится к ней?» (О себе самом и о епископах, 189–215, 240–245)[476].

И еще из Григория Богослова: «Не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые, напротив, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве»[477].