Если бы у нас было непрерывное и чтимое церковью миссионерское предание — то среди великих годовых церковных праздников был бы день, посвященный воспоминанию и празднованию Нагорной проповеди.

…Это вообще чрезвычайно интересный вопрос, относящийся к «основам православной культуры» — как и почему те или иные эпизоды новозаветной истории определяются в качестве предметов особой и торжественной ежегодной памяти, а другие евангельские страницы теряются в общем течении будничных чтений. Почему у нас нет праздника изгнания торговцев из храма? Почему нет соответствующей иконы? Почему у католиков есть день Нагорной проповеди (1 мая), а для нас Христос учащий не стал предметом праздничных воспоминаний? А еще — почему у нас на каждом церковном прилавке лежит сериал «Чудеса XX века», но почему не издаются сборники «Любовь XX века»?..

Факты миссии, несомненно, в истории Церкви были, но отчего они не фиксировались? А если и обращали на себя внимание хронистов — то своим результатом, но не своим методом (исключение — метод чудотворения, для хронистов более важный, чем даже результат).

Был труд одиночек-энтузиастов. Даже по одному на столетие их не вспомнить. То есть — может, их было и больше, но в церковной памяти остался лишь с десяток имен. А такая ограниченность, согласитесь, характеризует и саму эту память, точнее — ееориентированность, критерии, по которым она что-то в себе сохраняет, а что-то считает малозначащим[709]. То, что в наших учебниках и святцах так мало послеапостольских миссионеров, означает, что церковное сознание (майн-стрим) не считало их труд чем-то значимым.

Кстати, и в трудах восточных Отцов не встретишь упоминаний о знакомых им священниках или епископах, которые в их время или чуть раньше отправились на миссию за пределы Империи.

Вот передо мной книга протестантского историка Филиппа Шаффа «История христианской Церкви». Ее второй том на почти шестистах страницах озирает историческое пространство длиной в 225 лет (100–325 гг). Вновь подчеркиваю: автор — протестант конца XIX века, а значит, человек, считающий миссионерство важнейшей частью церковной жизни и полагающий, что именно до-имперское христианство было образцовым. Но глава о миссии занимает у него лишь 12 страниц. Больше материала не сохранилось…

Понимаю, что вообще очень много источников по истории православного миссионерства утрачено. С упоминания о горьких потерях принято начинать излагать историю православной миссии[710]. Это верно, что утраты огромны. Но если уж горели библиотека или архив — то со всеми находившимися в ней книгами. Или же выгорали только миссиологические отделы? Однако, аскетические «советы старцев» сохранились очень хорошо. Наставления монахов для монахов о том, как стать лучшими монахами дают весьма детальное представление о жизни древнего монашества. Ересеологическая литература также достаточно полна. Число дошедших до нас святоотеческих творений «на такого-то» или «против такого-то» весьма обширно.

Так что сохранившиеся источники должны были сохраниться пропорционально. В каком соотношении они находились с иными свидетельствами Церкви о своей жизни в те столетия, в таком же соотношении они и ложатся на стол современным исследователям.

Конечно, мы не все знаем об истории миссии. Но мы знаем, что сама эта история была для византийцев гораздо менее интересна, чем разборки с ересями или рассказы о чудесах. Например, не сохранилось ни одного византийского документа, где бы упоминалось о деятельности Константина и Мефодия (в т. ч. и в документах патриарха Фотия).

Так почему же церковная память древней Церкви оказалась способна к фиксации опыта догматического и аскетического, чудотворного и канонического, но не к фиксации и хранению опыта миссионерского?

Чудеса Христос не заповедал творить. К посту не призывал. Нет в Евангелии и призыва писать учебники догматического богословия. Зато есть в нем призыв «идите и научите все народы». Именно — учите, а не «изумляйте чудесами»…

Но отчего-то опыт исполнения именно этого прямого повеления Спасителя не заинтересовал церковную память и хронистов. И читаем мы в хронике Георгия Амартола — «При этом блаженном Константине к святому крещению пришли и жители внутренней Индии, и иверы, и армяне все окончательно уверовали во Христа со своим царем Тиридатом, благодаря многострадальному великомученику Григорию, архиепископу их. И было землетрясение в Кампании, и 13 городов рухнуло. И исчезновение солнца было в третьем часу дня, так что звезды на небе показались. А в Мелитинской стране змеи всякого рода собрались, в течение пяти часов взвивались и бились и убивали друг друга»[711]. И все это — наряду. Обращение народов — в ряду с иными диковинками…

Не симптом ли это какой-то очень древней и устойчивой болезни церковного сознания?

О немногих древних миссионерах, чтимых церковной историей (за исключением апостола Павла), мы не знаем почти ничего. Не знаем самого главного: