Однако этому народу случается позабыть о том, что он–носитель вести о спасении. Но у него в Ковчеге Завета хранятся скрижали закона, и этот ковчег становится обителью свидетельства. Значит, в народе постоянно присутствует Бог, и к этому Присутствию раз в году обращается первосвященник, и Оно обличает все грехи Израиля до того дня, когда установится истинное общение между Богом и Его народом — когда будет воздвигнут истинный храм Божий в лице Иисуса из Назарета. Тогда Он будет обителью свидетельства и Словом — не таким словом, которое время от времени бывает обращено к пророкам, но вечным Словом, ставшим плотью.

Христос — «свидетель верный и истинный» (Откр. 3, 14). Все Его служение может быть выражено в Его ответе Пилату: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18, 37). В историческом плане Иисус — абсолютный и единственный свидетель Божий. Свидетельство — это отчет о знании, утверждение факта. Ведь «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин. 1, 18). «Свидетель» по–гречески «martyros», и это слово, вероятно, происходит от корня smri–помнить. По индийскому представлению, сущность Божества заключена в нас самих; достаточно осознать это, освобождаясь от неведения, от тяжести вещества. На языке христиан свидетель Божий — это тот, кто охвачен Богом, кто чувствует, что любим Богом; для кого Бог стал единственной действительностью, кто кричит о Нем с крыш, не боясь стать посмешищем; и чья неизбежная участь — страдания, ибо ученик не больше учителя. Если апостол, приведенный на суд, не должен заботиться о том, что говорить, то это потому, что он верит в то, что выскажет его устами Дух Святой, а еще потому, что кровь станет высшим свидетельством чрезвычайного духовного опыта, которому он причастен. Ошеломляющая простота свидетеля происходит именно от того, что он совершенно уничтожил себя перед истиной, которую несет и возвещает. Он и сам стал источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин. 4, 14).

Тайна и сила свидетеля объясняются открытостью Христу, его отождествлением с тайной бедности. Прославление Христа, откровение того, что Он есть Господь, было плодом Его уничижения и крестной смерти. Христианин, идущий, как его Учитель, путем смирения вплоть до смерти, становится живым посланием, ковчегом свидетельства. Отрекаясь от мирской суеты, он следует обетам, данным при Крещении.

В каждой Божественной литургии, так же как в Светлую седмицу, Церковь вновь познает своего Господа, живет Им. Она оплодотворена Его мыслью, слита с Его кровью. В этом тайна, которая обращает и приводит ко Христу неверующих.

Но Церковь состоит не из одних только клириков, Церковь — народ Божий. «Народ» по–гречески laos. Отсюда происходит слово laikos — мирянин. Лаик, мирянин — тоже член народа Божия.

В огромной литературе христианских Церквей по этому вопросу, думаю, до сих пор нет удовлетворительного определения того «мира», к которому принадлежат миряне. Клирики ведь тоже члены семьи Божией, laikoi, миряне. Ко всем верующим обращены слова апостола Петра: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет». (1 Пет. 2, 9).

Возносить хвалы Богу — это, согласно древней христианской литературе, тоже дело мирян. Св. Иоанн Златоуст требовал, чтобы мы не возлагали все на священников, но сами всецело заботились обо всей Церкви как о нашем общем теле. В V веке Исихий Иерусалимский назвал второе таинство «священническим помазанием», а Иоанн Златоуст, обращаясь ко всякому мирянину, говорил: «В крещальной купели ты тоже сделался царем, священником и пророком». Вот как он объясняет священство мирянина: «Ты потому священник, что принес себя Богу, и принеся в жертву свое тело, ты заклал и себя».

Hence, mechanical and formal unity in worship cannot be, in the final analysis, an effective instrument for the unity of human beings in Jesus Christ. For the Church can be gathered as a sacrifice pleasing to God only because it sacrifices all the fruits of its radiance in the world. The Church is not only an assembly of the invited, ekklesia. It is also a community of those who are in the diaspora.

Every Church, whether it lives in its own country or in a foreign land, dwells in the diaspora. As the Epistle to Diagnetus, a document of the second century, says: "Christians live in their own country as foreigners. A foreign land is like a fatherland and a fatherland is like a foreign land." Another apologetic work of the second century says that Christians "walk in all humility and goodness, and lies are unknown to them. And if there is a person among them who is poor or in need, who lacks the necessities, then they fast for two or three days in order to provide the needy with the necessary food. […] It is from them that the kindness that is in the world comes. And for me there is no doubt that the earth also abides by the prayers of Christians."

Consequently, there is no separate manifestation of Christianity in the Church and a separate one in the world, for where the Holy Spirit is, there is the Church of God. Where we carry out an embassy, as the Apostle Paul so beautifully put it, the Church has already been planted. The eternal Church abides with us in the eternal present time of God. If in Eucharistic communion we become one body with Christ, it is in order to partake of the chalice of suffering of those around us – to partake of the suffering of those around us – to partake of it in service, in work and in charity. It is by becoming like God in this way that man will again accept the universe, take it upon himself, and reunite with it. In the new Christs that we have become, the universe really enters. Our inner man remains in the world, which sanctifies labor, humanizes social relations and the economy, and builds the Kingdom of God in two ways: by revealing the Lord to the world and by gathering God, who is scattered in the world. This double action – infiltration and manifestation, inclusion and dissemination – is symbolized in the Eucharistic action.

In this perspective, the Church is not an instrument of escape from the world, not a memory of the house of the dead. It is the search for the Kingdom, abiding and coming. The kingdom enters into that creation of God, for which God gave the only Son. That is why Simone Weil could write: "Not by the way a man speaks of God, but by the way he speaks of earthly things, it is possible to determine whether his soul has been in the fire of God." If, as St. Macarius said, "the heart, having been purified, is inflamed with love for every creature," then it is precisely outside of himself that the Christian will try to solve the problems posed by contemporary civilization. There is no special Christian technique for building the world. Nor are there any tools absolutely necessary for mission, be they schools or public institutions. "God is present in all things," says Pseudo-Dionysius, "but not necessarily all things are present in Him."

Since the Church is attentive to the movement of history and to the needs of people, a handful of Christians can assimilate the rhythms and lessons of the Book of Peace within the Church, as St. Maximus the Confessor said. For the Greek Fathers, the universe is a book in which the words of God can be read, whereas Scripture is the universe as God thinks it. In uniting with these rhythms of the world, the Christian must not deny his own identity; on the contrary, according to the same St. Maximus, he strives to collect spiritual logoi (prototypes) of things, "in order to offer them to God as gifts from creation."

In the fulfillment of the commandment of testimony, such an aspect as verbal transmission is important. This aspect, in turn, is connected with the more theological problem of the value of culture. This dimension of transmission is clearly stated at the beginning of 1 John: "Of that which was from the beginning, which we have heard, which we have seen with our eyes, which we have beheld, and which our hands have touched, concerning the Word of life, for life has appeared, and we have seen, and testify, and proclaim to you this eternal life, which was with the Father, and which has appeared unto us." (1 John 1:1-2). If the word "testify" is related to the truth being communicated, then the verb "proclaim" emphasizes the aspect of transmission even in that truth itself.

The Apostles Paul and John, as well as the Fathers of the Church, speak of philosophy and even of non-Christian religious messages as transmission. From the moment we are saved in Jesus Christ, philosophy retains only the value of mediation; in its content, it cannot be included in the Gospel message. For this reason, the Scriptures and the Fathers resorted to various systems of Greek philosophy, showing no preference for any one. They felt fully justified in quoting Plato, Aristotle, Plotinus, the Stoics, while rejecting any of their thoughts incompatible with the Gospel.