меньше дилетантизма и любительства, ибо при такого рода исследованиях встреча происходит на имагинативном поле сновидения, и оно может раскрыться более полно. Сновидения представляют часть культурной жизни человечества, поэтому, прежде чем прибегать к специальным методам, лучше подходить к ним просто по-человечески. Когда современный священник начинает вслушиваться в них, он вновь принимает на себя еще одну часть пастырской заботы о душе. Сегодня заботиться о душе — значит заботиться о бессознательном. Священник может желать это в соответствии с собственным архетипическим г оном, своим собственным способом, не нуждаясь в заимствованных клинических методах и психопатологических терминах психологии.

Если консультант окажется перед выбором: любительски толковать сновидения или отправить подопечного к психиатру за «профессиональной помощью», то лучше. если он окажется достаточно смелым, чтобы вступить в игру. Игра может сохранить душу живой. Любитель, знающий, что он играет, осознающий свое невежество и готовый к тому, чтобы сон вел его, причинит меньше вреда, чем профессионал, игнорирующий сновидение и саму душу и отдающий предпочтение психодинамике и лекарственным средствам. Пока консультант вслушивается в сновидение, он по крайней мере настраивает свое ухо на биение душевных импульсов пришедшего к нему человека, даже если он и не сможет профессиональным языком описать происходящее. Консультанта-священнослужителя, чувствующего себя любителем, возможно, успокоит то обстоятельство, что, поскольку сновидение по своей природе загадочно, смысл его темен, оно говорит языком оракула, а порой выглядит просто смешным, и от того, кто попытается понять смысл сновидения, требуется совершенно непрофессиональная наивность. Психолог-любитель именно вследствие откровенного незнания и благодаря смиренной установке по отношению к сновидению имеет возможность, независимо от его содержания, подтвердить его ценность, признать его значимость. Благодаря всего лишь своей установке он может утвердить и признать этот продукт души, придав тем самым ценность и значимость самой душе, ее созидающей, символической, внушающей благоговение функции. Разве это не значит благословить душу, ибо какое это счастье и для психического с его сновидением, и для самого сновидца получить такое подтверждение и признание.

Видя ужасающие сновидения, уродливые образы и жестокость, мы часто забываем, что бессознательное показывает то же самое лицо, которое мы открываем ему. Оно подобно зеркалу. Если я убегаю, оно преследует меня. Если я оказываюсь на вершине, то внизу открывается бездна. Если я слишком благороден, оно посылает мне низменные сновидения. А если я поворачиваюсь спиной, оно привлекает и искушает меня соблазнительными образами, побуждая оглянуться. Разрыв между сознательным и бессознательным сужается по мере того, как мы оказываемся способными почувствовать его и отдаваться ему, оказываемся способными жить с ним как с другом. Постоянная поглощенность своим собственным внутренним миром приводит к переживаниям внутри этого мира и для него. Такие переживания могут быть слабо связаны или совсем не связаны с внешней жизнью или с жизнью идей, то есть из них вовсе не следует, что может возникнуть новый проект или идея, что будет принято решение по проблемам брака или работы. Это переживания, относящиеся к событиям собственной жизни. Они означают возрождение способности иметь переживания, быть существом, способным к переживаниям. По мере роста способности переживать и любить жизнь такой, какова она есть, человеку требуется меньше событий, так как у него появляется больше переживаний. Такой рост является ростом души, какой я ее описал, то есть она делает возможным появление смысла, способна превратить события в переживания, передается в любви и имеет религиозное содержание.

Религиозное представление отличается от теологического или догматического; их совпадение означало бы введение переживаний в уже устоявшиеся позиции рассудочной или внешней жизни, означало бы их практическое применение, подведение души под гнет профессионального отношения. Скорее можно говорить, что религиозный аспект психического проявляется в форме спонтанных символов, имеющих сходные репрезентации в религии, такие, как столкновение противоборствующих сил, ребенок в опасности, гора, ворота и стражник, место у воды, ветер, пустыня, священная роща; перечисленные образы часто появляются в сновидениях. Оно может вызываться такими религиозными мотивами, как любовь, борьба со злом, убийство дракона, чудесное превращение или исцеление. Религиозное переживание приходит также з виде общих представлений о бессмертии, вечности, метемпсихозе, в виде вопросов о смерти, жизни после смерти, в виде суждений о душе, определения, что для нее благо, где она находится, куда пойдет. Иными словами, этот религиозный аспект спонтанно проявляется в каждом из нас каждый раз, когда душа вновь обретена.

Тогда догма и теология также приобретают новое значение. Ибо, с одной стороны, вопросы и образы души могут исходить из традиционной религии. А с другой стороны, осознание вновь пробужденных переживаний привносит свежесть в традиции и придает им новый смысл как продолжению непрестанно раскрывающейся в самой себе религии. Иными словами, откровение тотчас же прекращается, как только утрачивается душа, когда она более не способна к переживаниям, к тому, чтобы придавать смысл основным мифам, символам, формам и доказательствам. Для психологии на первом месте стоит душа, и лишь затем идет религия. Однако и в психологии душа не достигает своей наполненности без реализации ее религиозных устремлений.

Вероятно, ни психологию, ни религию нельзя ставить на «первое место». Символическая установка психологии, обусловленная переживаниями души, ведет к ощущению скрытого нуминозного присутствия божественного, тогда как вера в Бога приводит к символическому взгляду на жизнь, когда мир наполнен значимостью и «знаками». Представляется, что душа не делает различий между психологией и религией, когда они естественно ведут друг к другу. В этой главе я говорил о классических проявлениях бессознательного, чтобы представить экспериментальное, эмпирическое или феноменологическое основание для права использовать слово «бессознательное». Но, разумеется, я хотел сделать больше. Я надеялся показать, что через бессознательное человек сталкивается с душой. Возникают паттерны, обнаруживается смысл; человек ощущает живую связь с собственным прошлым, с прошлым своей семьи и народа. Собственный миф, миф об отце, герое, исследователе, господине или о целителе, пастухе, слуге, обманщике (трикстере), сливается с символическими, мифическими образами всего человечества; через эмоции человек чувствует, что вещи имеют значение, причем значат чрезвычайно много! Много значит и выбор. То, что мы делаем с собой, со своими телами, сердцами, умами, значит так много, что личная ценность, достоинство и важность моей индивидуальности, моей собственной личности возрастают при каждой новой встрече с бессознательным. Иными словами, переживая бессознательное, я приобретаю душу. В частности, через сновидения и фантазии, принимая внутренний мир, я позволяю бессознательному занять большее место в моей жизни; оно оказывает большее влияние на мои решения, то есть увеличивается его реальное присутствие.

Помимо привычной реальности моей психической деятельности (интроспекция, заботы, планы, наблюдения, мысли, проекции) и реальности объектов, может возрастать и третья область, нечто вроде осознанного бессознательного. Она скорее не направлена, не упорядочена, не объективна, не субъективна — реальность, скажем так, не вполне конкретного вида. Это не совсем я, а нечто происходящее со мной. Я не пекусь о ней, как о проекции или интроспекции; я не соединяю ее непосредственно с внешним миром объектов. Это отдельная область, не объект и не субъект, но и то, и другое вместе. Эта третья реальность — реальность психическая, мир переживаний, эмоций, фантазий, настроений, видений, снов, диалогов, физических ощущений; обширное и открытое пространство, свободное и спонтанное, область главным образом «значимости». В этих состояниях души мы можем чувствовать связь с природой и с собой. Мы можем плакать или бушевать, давать простор страсти, сражаться с Богом, формулировать неуловимое и обнаруживать, как оживает внутренняя жизнь, без обязательной активной медитации, без предъявления жестких требований, без ЛСД и «наркотических переживаний». Я не знаю лучшего способа описать вхождение в эту третью область психической реальности, расположенную между разумом и материей и, возможно, управляющую обоими, хотя и неизвестными нам способами, чем обратиться за разъяснением к Юнгу. На практике, говорит он, сам способ часто заключается не в том, чтобы анализировать, а в том, чтобы войти в сновидение вместе с пациентом и вместе с ним увидеть продолжение мифа.

В результате мы приходим к выводу, что повторное открытие души через бессознательное несет в себе как теологический, так и религиозный момент. Первый появляется, когда мы пытаемся сформулировать внутреннюю религиозную жизнь во всей ее противоречивой сложности и соотнести ее с официальными догмами о природе Бога, второй появляется в повторном пробуждении внутреннего мифа, ощущения своей судьбы, своей значимости. Такое ощущение подразумевает наличие некоей трансцендентной силы, которая призывает, выбирает или имеет намерения в отношении человека, силы, которая придает смысл событиям. Внутренняя связь со своей жизнью как ритуалом и представление о себе как о символе свойственной всем человечности ремифологизируют течение событий, возвращают нуминозность мирозданию.

Внутренняя связь образует также мост, ведущий к внутреннему миру другого человека, с которым может произойти наша встреча в процессе каунселинга; внутренний мир сновидений, аффектов и страданий, «человеческий, слишком человеческий» (Ницше), трагически одинаков у всех, независимо от уровня образования, цвета кожи и места проживания. Смерть ребенка, ревность, ночные страхи, старение, грехи, угрызения совести — все образы и переживания моей души являются также образами и переживаниями вашей души. Это поле психической реальности, имманентное для каждого, трансцендирует индивидуальные различия, существующие между нами, и дает нам общий язык, основанный на общности переживаний. Все мы соединяемся через наше бессознательное, переживая свою долю коллективно представленных образов и эмоций.

Описанные выше практические наблюдения позволяют нам прийти к следующему заключению в отношении теологии: движение, направленное на демифологизацию религии, на приспособление ее к нашим сухим рационалистическим взглядам, в корне ошибочно. С такой точки зрения Бог действительно мертв. Мертвый Бог — это демифологизированный Бог, лишенный эмоций; вымысел, лишенный психической реальности. Такая религия, возможно, более убедительна для рационального ума, хотя и это сомнительно. Но она не затронет душу, поскольку не касается бессознательного, обиталища души. Должны ли мы демифологизировать религию, чтобы понять современного человека? Не можем ли мы в качестве альтернативы выбрать бессознательное, тем самым вновь соединив современного человека с его мифами? Возможно, в таком случае он снова споткнется о собственную душу с ее естественным религиозным наполнением.

III. ВНУТРЕННИЙ МРАК: БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ КАК ПРОБЛЕМА МОРАЛИ

-Внутренний мрак

-Бессознательное как проблема морали