Любовь можно рассматривать на многих уровнях; часто кабинет аналитика или пастора-консультанта является конечным пунктом многих любовных историй, в которых люди отдавались полностью, доходили до предела, имели благие намерения и испытывали глубокие чувства, заявляли, что любовь – основа их существования, что она дает ощущение возвращения домой, даже переживание Бога и трансцендентности – и тем не менее все заканчивалось плохо, страшно, ужасно, иногда дело доходило до самоубийства.

Вопрос, который мы должны поставить в отношении «новой морали», относится не к ее моральной или даже теологической оправданности, речь идет о ее психологической обоснованности. Отражена ли в книге «Быть честным перед Богом» жизненная правда? Убрав Бога из внешнего и высшего мира, низведя его в глубины, мы внезапно поместили самый мощный и нуминозный образ на территорию, которая ранее была местом обитания дьявола; как же нам определить, от кого исходят импульсы любви, приходящие из этих глубин? Как нам понять, какие духи поднимаются из глубин?

Не следует обольщаться; преобладающее в новой морали внимание к межличностным отношениям – к их глубине, тотальности вовлеченности – неизбежно приводит к проблеме сексуальных взаимоотношений. Однако редко обходится без другого, для этого необходимо провести большую психологическую работу. Отстаивая сексуальный смысл полной отдачи, новая мораль проявляет, по меньшей мере, мужество. Но оправдано ли это с точки зрения психологии?

Сексуальность – не только созидающий дар, вручаемый другому, это одновременно демоническая сила. Мифы, демонстрирующие созидание сознания, например, мифы о Геракле и Улиссе, эпос о Гильгамеше, а так же ритуалы инициации у первобытных племен, показывают, что следует укрощать демонический аспект или избегать его, жертвовать им или противостоять ему. Мы должны знать что-то о внутреннем мраке, загрязняющем нашу любовь. Сначало необходимо освободить теневую составляющую сексуальности – особенно в нашей культуре с ее давними традициями подавлениями – от инцестных влияний, соединить с любовью и осознанием близости, то есть следует воспитать и развить ее. Новая мораль делает слишком мало разграничений; у нее всего один главный критерий: г л у б и н а.

Однако глубинному психологу известно, что скрывается там, внизу, в глубине. Образы сновидений, сказки и мифы рассказывают нам достаточно о нижнем мире материнских образов, о зверях и огне, о фальшивых невестах и чудовищах, с которыми герой должен повстречаться, прежде чем он сможет прийти в свое царство и вступить во владение им, прежде чем он станет человеком и сможет понять, что епископ Вулвичский подразумевает под любовью. Романтическая любовь – это сладкозвучный обманчивый ответ нашему сухому, технократическому миру; романтическая любовь – только оборотная сторона, энантиодромия преуспевающих мальчиков-Фаустов, представляющая оставленные в прошлом устремления мальчиков-школьников. Слишком часто, как известно аналитикам и консультантам испытывая глубоко личную любовь, стремясь к благородной цели – отдать всю любовь без остатка, мы отдаем нашего самого низменного зверя на сохранение кому-то другому.

Предполагать, что каждое любовное переживание есть Любовь Божественной основы Бытия; воображать, глубинная личная значимость преодолеет препятствия и преграды на пути к любви и может быть критерием неосвященной любви; быть обманом вовлеченным в любовь философией, которая пренебрегает грозной природой любви (ибо если Бог есть любовь, то начало мудрости есть страх перед любовью), называть это наивное незнание теневой стороны любви «честностью перед Богом» означает, что огромная часть любви лежит в тени. Лучше назвать новую мораль в любви «Наивен перед Богом». Психолог не разбирающийся в вопросах теологии, тем не менее ожидает от «новой реформации» большего, чем простой замены наивного богообраза «там наверху» наивной концепции любви «здесь внутри». Хотя и написано, что Бог есть любовь, но значит ли это, что всякая любовь – Бог? Если мы будем поклоняться любви как Богу – независимо от формы, которую она принимает, от влюбленного, который ее отдает, от ее высот и глубин – не сотворим ли мы себе кумира, перечеркивая тем самым вторую и третью заповеди? Не включат ли в себя именно они больше теологической морали, чем седьмая и десятая заповеди, которыми так очарованы современные священнослужители? Психолог должен поставить перед своими коллегами-священниками вопрос: почему вы оказались добычей этой софистики, этих упрощенных решений? Почему вы запутываете иерархии трансцендентности и конечности, пренебрегаете мирами различий, традиционно представленных планами бытия и классами ангелов, между уровнями и видами любви; почему вы путаете голоса автономных комплексов с божественным глаголом; как вы можете приравнивать влюбленность к возвращению домой, к Богу?

Любовь более сложна, чем эмоции, ею вызванные, как и Бог есть тайна, а не появление восторга. Дифференциация ее сложностей – длительный процесс, который только начинается с влюбленности, постепенно разгорающейся и переходящей в любовь. Любовь жаждет света, хочет, чтобы ее вывели к свету. (Подобно этому изучение Бога в теологии является длительным процессом, сложным и запутанным.) Мы совершенно беспомощны перед архетипическим переживанием любви, мы мало понимаем; даже случающиеся прозрения представляют всего лишь новые возможности проявлений любви. Ни один человек не осмелится считать, что он может за один день стать теологом, однако некоторые считают это возможным для себя после одной ночи любви. А что будет с теми, кто не имел такой возможности не испытал радости полной отдачи в любви? Они лишаются права входа в царствие небесное? Кажется, что в новой морали новой реформации присутствует старая доктрина предопределения, деления на тех, кто «внутри», и тех, кто «вне», - в любви или вне ее.

Иными словами, новая мораль, при всей ее смелости, заключающейся в том, что она придает посланию любви Иисуса Христа живую, современную интерпретацию, психологически необоснованна, поскольку она предполагает лишь общий ответ. Однако никакие общие ответы не могут быть эффективны в моральных конфликтах; психологически моральные конфликты переживаются индивидуально через кризисы, которых не касаются кодексы и проповеди. В настоящем моральном конфликте, представляющем собой кузнечный горн, в котором выковывается личность и усиливается характер, человек остается один и должен выковать свой ответ в собственном сердце. Для психологической культуры важно, чтобы такие конфликты происходили. Мораль, которая устраняет источник конфликта, снижает роль вины и уменьшает значение внутренних противоречий; она не является больше моралью, превращаясь в новый теологический транквилизатор, называемой любовью.

Аналитики поддерживают моральные кодексы по двум причинам: во-первых, последние усиливают конфликт, без чего невозможно существование сознательного; и, во-вторых, моральные кодексы способствуют интернализации. Аналитики выступают в поддержку моральных кодексов не только ради внешней морали, ради социальной благопристойности и этики. Анализ касается развития любви, эроса, сексуальности внутри индивида. Такому развитию не способствует отреагирование. Теневая сторона не развивается при подавлении, но обратная сторона подавления – отреагирование – отрицательно сказывается на ней. Подавление и отреагирование являются двумя сторонами одной медали. Третий путь можно назвать интернализацией, символизацией или «жизнью внутри» - «жизелизацией». Эрос воспитывается через интенсивную интернализацию, которая, возможно, является наиболее трудным видом деятельности, ибо эрос – по определению и по импульсной природе – приводит нас в мир других и создает с ними запутанные отношения. Поэтому «жизнь внутри эроса» представляет собой действительно д е л о, п р о т и в о р е ч а щ е е п р и р о д е. Сам любовный импульс содержит в себе культурные семена интернализации и символизации; это не сублимация, наложенная сверху волевым усилием, рассуждением или правилами социальной этики. Такие культурные семена представляют собой управляющие и запрещающие регуляторы самого инстинкта; они действуют через сознание, ритуал и фантазию. Любовная поэзия, любовные письма, подарки – это все действия, не сводимые к функциональной сексуальности; они наблюдаются даже среди животных в виде ритуалов ухаживания, это танцы и краски самой любви. Освобождающая игра воображения, которая сопровождает состояние влюбленности, является частью самого эроса и указывает путь, на котором дело, противоречащее природе, как это ни парадоксально, то же является естественным и инстинктивным.

Все мистические дисциплины признавали важность интернализации для воспитания эроса и значимость суровых ограничений в эротической жизни. Я не желаю предписывать ни практику аскетизма, ни «проживания любви», какой она случается в мире. Интернализация – не единственный и не всегда правильный путь, однако она требует обсуждения и аргументации, поскольку была почти забыта в современную эпоху так называемой «сексуальной революции» и поскольку она главным образом представляет аналитический метод. Поэтому может оказаться полезным указание на психологическую важность аскетической практики, даже если мы такую практику не реализуем. Изучая ее, мы сталкиваемся с всеобщим осознанием и архетипическим учением, согласно которому человеку – и это характеризует его человеческую сущность – необходимо посвящение в тайны любви. Однако если Бог есть любовь, то что в этом удивительно.

Традиционные дисциплины, одной из которых являлась алхимия, занималась главным образом трансформацией сознательного или тем, что можно назвать развитием личности в самом глубоком смысле. Исправление низшей личности, в частности, низшего эроса, для которого характерны такие черты, как отсутствие любви, Эгоизм, присоединение без вовлечения, тщеславие и поверхностность, примитивная сексуальность и сексуализация чувств, торопливость и принуждение, растрата энергии в повторяющихся эротических фантазиях, - одна из главных задач анализа. Поэтому сведения о развитии личности можно получить из таких мистических дисциплин, как алхимия.

В китайской и западной алхимии прежде, чем человек принимался за великое д е л о, за эксперимент над своей природой, он был обязан заглянуть в свое сердце и проанализировать свои моральные устои. Рекомендовались такие основные добродетели, как здоровье, смирение, благочестие, целомудрие, вера, надежда, любовь, доброта, чтение молитв, умеренность и.т.д. Тем или иным путем указанные качества вновь и вновь возвращались в алхимию. Имела место тесная связь с моралью. Аналогичные строгие моральные требования мы находим в Йоге, у католиков, в суфизме, шаманстве, дзен-буддизме и.т.д.

Присутствовал определенный духовный идеализм, существовала строгая мораль, и мы обязаны задать вопрос о причинах необходимости такой морали. Алхимики знали о существовании внутреннего мрака, о теневой стороне личности, которая высвобождалась, когда эрос подвергался трансформации. Мораль являлась сдерживающей силой, защитой от разъедающей, взрывной стороны природы – от подавленных аффектов и желаний. Моральные принципы служили практическим руководством, которое позволяло справляться с яростным внутренним Богом. Как скрытое божество, он мог разрушить мироздание снизу, подобно тому как находящийся наверху Бог насылает на нас саранчу, молнии и потопы.

Мораль как нечто спускаемое сверху выведена из теологической модели «Бога там наверху». Однако сама эта теологическая модель базируется на архетипической идее, заложенной в психическом, согласно которой существует нечто высшее, расположенное вовне. Душа еще не все. Существует нечто вне ее. Если все утверждения отражают психическое, то утверждение старой теологии, что совершенство наверху, а дух выше психического и телесного, служит предостережением, которое душа делает себе, заявляя: «Смотри вверх!» Низведение Бога вниз в глубину, повлечет за собой, возможно, появление новой морали. Такая мораль будет устремлена к трансцендентно имманентному, то есть к тому, что расположено глубоко внутри и одновременно вовне. Такое понятие «внутри которое вовне» выражают в алхимии глаза рыб в морской глубине, которые одновременно являются далекими звездами наверху. На нашем языке это психическая реальность вне уровня Эго. Одновременное расположение вовне и внутри является конечной целью внутренней связи; некая связь, общая для всех, кто расположен вне Эго. Указанная область психической реальности всегда устремляется за свои пределы, трансцендирует и поэтому порождает мораль, которой необходим процесс трансцендирования, сопровождающийся постоянным продвижением вдаль, в глубину. Мы могли бы назвать это моральным импульсом процесса индивидуации. Но, куда бы ни была помещена конечная величина, будет ли Бог вверху или внутри, именно устремление «вовне» направляет моральный импульс. Таким образом, моральные качества остаются психологическими императивами, призывами, раздающимися от чего-то, расположенного вне Эго, независимо от местоположения теологического Бога.