Итак, один человек своим любопытством возбуждает любопытство в другом человеке, сидящем напротив. Чувствуя себя объектом любопытства, тот начинает хвалить или ругать себя, находит в себе недостатки, обвиняет себя, развивает свои супер-Эго и Эго за счет простого осознания — словом, начинает чувствовать себя пациентом с диагнозом из учебника, воспринимать себя как воплощение проблемы, а не как душу.

На практике любопытство проявляется в вопросах. Меня спрашивают: «Снятся ли другим людям подобные сновидения?» Или же человек читает Кляйн, Хорни, Фромма, чтобы узнать, как «другие школы» будут рассматривать интересующую его проблему. Часто такое чтение называют «интеллектуализацией», но, скорее, здесь мы имеем дело с проблемой чувства. Любопытство порождается чувством сомнения и неуверенности; человеку необходимы другие люди, подтверждающие его опыт, когда нет веры в себя или когда она ослаблена. Любопытство уничтожает доверие к аналитику или консультанту: начинается этап постоянного сравнения, попыток выйти за пределы ситуации, оценить ее со стороны, принимать решения относительно сложившейся ситуации с так называемой объективной точки зрения. Объективная точка зрения располагается как бы на склоне холма, где человек находится вне вихря чувств. Однако в центре вращающегося круга объективности ровно столько, сколько и за пре-лелами бурлящего водоворота страсти. Любопытство не только выискивает и преследует, оно выслеживает и хватает мертвой бульдожьей хваткой.

После раскрытия секретов, после прозвучавших признаний нет надобности возвращаться к ним вновь и вновь, делать их краеугольными камнями психопатологии. Целью признания является очищение. То, что смыто, ушло, унесено рекой в далекое море. Бессознательное может поглотить наши грехи. Оно оставляет их в покое, давая чувство самопрощения. Но любопытство стремится выяснить, что в данный момент «делают» грехи: действительно ли они ушли? Не осталось ли чего-нибудь еще? Таким образом, любопытство не оставляет в покое тот или иной комплекс. Напротив, оно питает комплекс, предоставляя ему новые возможности переживания, увеличивая чувство вины. Ничто другое не может сделать встречу в большей степени неудачной (причем при полной иллюзии прогрессивных терапевтических открытий), чем ситуация, когда человек, охваченный стремлением исповедаться, попадает в руки консультанта, одержимого ненасытным любопытством. Любопытство — отрицательная интроверсия, узко интроспективная, а не откровенно созерцательная. Так, в «Облаке незнания» («The Cloud of Unknowing») любопытство рассматривается как часть деятельности, не подходящая для созерцательной жизни, то есть для установки слушающего. Фенелон (1651-1715), великий наставник человеческих душ, в своих «Духовных письмах» заявляет, что любопытство представляет собой сверхактивность. Он описывает, каким образом протекает беседа между двумя расположившимися в креслах людьми. Кратко обобщая его слова, скажем, что Фенелон полагал необходимым, чтобы человек время от времени обращался к кому-либо для задушевной беседы (исповеднику, наставнику, аналитику). Он утверждал: «Не обязательно, чтобы такое лицо прибыло издалека и оказалось бы лучшего, чем у вас, поведения. Достаточно просто побеседовать с человеком, далеким от философствования и лишенным любопытства» («Письма», 156).

Согласно Фенелону, такой исповедник не обязательно должен быть человеком идеального поведения, образцом, но желательно, чтобы он не отличался любопытством, не любил задавать много вопросов.

Современные формы любопытства очень наглядно проявляются в анализе, особенно в тех случаях, когда большое внимание уделяется психодинамике. При анализе такого рода, применяемом как к области воспоминаний о раннем детстве, так и к реакциям переноса, используется выведывание и выпытывание, как будто в глубины души можно проникнуть, только проявляя к ним любопытство. Затем мы видим бесконечное прослеживание ассоциаций, вычисление механизмов и диагнозов; причем все сопровождается дилетантским использованием клинических терминов (эпитеты «невротический», «параноидальный», «маниакальный»). Кто может «вычислить» другого человека? Кто может хоть ненамного увеличить свой личностный рост с помощью озабоченности и интроспекции? Один Бог, возможно, знает нас, но Его знание, безусловно, не результат вычислительных операций. Особенно ошибочно мнение, что старательно собирая детали, мы можем раскрыть тайну личности. Детали жизненных происшествий, если они не являются репрезентативно символическими, не оказывают существенного влияния на душу. Они формируют только ее «собирательный шум» и периферийные области, а не индивидуальную субстанцию. Человек обращается к каунселингу с целью освободиться от груза событий и происшествий, стремясь обрести истину, шагнуть за пределы банальностей, которые он сам таковыми признает, но запутался в их паутине. Здесь задача состоит в том, чтобы вырваться в неизвестность нового качества, а не в том, чтобы путем выспрашивания устанавливать детали ради определения шаблона или паттерна. Вспомним, как много времени старики уделяют размышлениям и воспоминаниям и как мало паттернов они в состоянии обнаружить в конце своей долгой жизни! Чем дольше и лучше один человек знает другого, как, например, при многолетнем глубинном анализе, тем меньше его уверенность в истинных корнях проблем, требующих решения, ибо истинной причиной всегда бывает сама личность, которая не является ни болезнью, ни проблемой, а представляет собой неразрешимую тайну.

В наши дни негативное влияние любопытства проявляется также в психологическом тестировании. Существует множество охраняемых авторским правом стандартизованных психологических тестов. Есть и профессионалы, зарабатывающие себе на жизнь, применяя эти тесты. Для них любопытство стало хорошим источником дохода.

Тестирование является полезным, профессиональным занятием. Многие люди имеют ученые степени за работы в этой области. При тестировании делается попытка рассматривать психику или душу как головоломку, которую можно разобрать на части, собрать, сосчитать ее части, снабдить ярлыками, понять структуру. Тесты вызывают в нас любопытство к себе, к нашим особенностям и устремлениям. Пробуждая в нас тягу к соревнованию, они извлекают нашу сущность, разделяя ее на наблюдателя и наблюдаемый объект. Вопрос требует ответа; субъекту требуется объект. Любопытство не объединяет. Оно рождает сомнения, разъедает нашу самоуверенность, разрушает доверие к себе. Если кто-то меня тестирует, то стол, блокнот, вопросы разделяют нас, не формируется связи, встречи не происходит.

Порой пастырский каунселинг испытывает влияние психологического тестирования; и если священник опрашивает человека в манере, заимствованной из области психологии, спрашивает о школе, работе, сексе, пытается свести результаты опроса в таблицы или присуждать баллы за достижения, то его слабые психологические знания превращаются в опасный инструмент.

Психодинамический анализ и психологическое тестирование — это только две области, в которых любопытство оказало сильное влияние на работу психолога. Есть и еще одно: анализ поведения или микроанализ общения на основе звукозаписи или даже фотосъемки; наблюдение встречи может осуществляться также и через односторонние стекла. Изучается значение каждого жеста, изменения положения тела, паузы в разговоре. Такой способ позволяет понять значительную долю бессознательного материала. Анализируя недостатки в моем поведении, прислушиваясь не к содержанию, а к манере моей речи, наблюдатель может выявить многочисленные неосознанные привычки и рассказать мне, например, о том, как я выражаю волнение или неуверенность. Мы не всегда осознаем, что порой зажимаем в кулаке большой палец, обеспокоенно хмуримся или сидим ссутулившись, не проявляя интереса к беседе.

Описанные выше методы, позволяющие познакомиться с другим человеком, поставить любопытство на службу психологии посредством психодинамического анализа, проективных тестов, магнитофонных записей, были разработаны в последнее время в качестве вспомогательных средств для тех из нас, кто занимается решением личностных проблем. Но содействуют ли сведения, полученные за счет еще большего отдаления наблюдателя от наблюдаемого, за счет внутреннего разъединения самого индивида, оказанию ему помощи, излечению его души? Что из приобретенных сведений может быть реализовано и интегрировано развивающейся личностью, страдания которой являются составляющими ее роста? Можно задаться вопросом о причинах появления указанных методов. Не являются ли они альтернативой непосредственным и уязвимым межличностным связям? При отсутствии личностной связи между востоком и западом, севером и югом получают широкое распространение своего рода сети психологического «шпионажа», необходимого для общения. Вместо слов «слушай», «прислушайся» раздаются призывы «осторожно», «берегись»...

Все методы удовлетворения любопытства блокируют встречу личностей. Пытаясь с помощью этих методов разрушить «оборонительные сооружения» собеседника, консультант лишь вызывает у него тревогу, что сопровождается «ужесточением охраны». Не получается свободного, непринужденного рассказа. Человек сдерживает эмоции, чтобы не выдать себя.

Иными словами, первая преграда на пути к узнаванию другого состоит в желании его узнать. И вот здесь мои потребности приходят мне на помощь. Если моя потребность быть аналитиком или консультантом действительно присуща мне, соответствует моему призванию, является составной частью реализации моей личности, то я могу выразить эту потребность, не вторгаясь в личностный мир другого человека, используя свои профессиональные знания. Тогда мои вопросы не будут порождаться любопытством, а мои сведения не будут являться результатом отчужденного наблюдения. Вопросы явятся составной частью моих усилий, направленных на изучение природы человека, включая мою собственную. На вопросы такого рода нет ответа, но они порождают ответный отклик, и процесс поиска их решения представляет собой спонтанное движение двоих в направлении сущности исследуемой проблемы. Любопытство в отношении фактов и деталей уступает место размышлению. Отказываясь от методик опроса, спрашивающий освобождает отвечающего от идентификации с сутью своих ответов, от вербальных ловушек, касающихся ситуации, в которой этот отвечающий оказался, и случайных жизненных происшествий, от чувства вины за сказанное. Беседа, избавленная от инквизиторской модели, превращается во встречу.

«Prudens quaestio dimidium scientiae»2. Заданный из любопытства неосторожный вопрос не только посягает на тайну, внутренний мир и ценности человека. Он нарушает также дистанцию. У всех животных есть природное чувство дистанции. Птицы, сидящие на телеграфных проводах, чайки на ограждениях пирса располагаются на определенном расстоянии друг от друга. Сидящая на стене бездомная кошка остается на месте при моем приближении, но стоит перешагнуть через некую невидимую черту, как она мгновенно бросается прочь. Цирковых зверей дрессируют, изменяя дистанцию между ними и дрессировщиком. Львов выпускают на арену по одному, и они сидят каждый на своей подставке, довольно далеко друг от друга. Если дрессировщик подходит к ним слишком близко со своим стулом или хлыстом, он вызывает в животном реакцию «убегай или сражайся». Оно должно либо убегать, либо отбиваться лапой и рычать. Признаком укрощения животного служит постепенное сокращение его природной дистанции. Животное проявляет доверие, разрешая укротителю или другому животному сокращать его «критическую дистанцию», подходить все ближе, не отвечая на это приближение инстинктивной реакцией.

При встрече людей включается та же самая схема. В процессе развития цивилизации мы приобрели способность различать физическую и психологическую дистанции. Мы можем стоять в переполненном лифте или раздеться на осмотре у врача, не чувствуя, что наша психологическая дистанция как-то нарушена. К нашим услугам психологические «защитные сооружения», за которыми мы чувствуем себя в безопасности. Однако при встрече двух людей на связь между ними все же влияют глубинные реакции природной дистанции. Проблема дистанции, расстояния, на которое можно приблизиться, присутствует при каждой встрече. Люди, говоря о которых, используют слово «истерия», видимо, слишком быстро идут на сокращение дистанции. Другие, которых называют людьми шизоидного типа, сохраняют ее даже при выражении своих чувств. В ситуации, когда человек входит слишком быстро, жестикулируя, задавая вопросы, требуя признаний, легко может быть нарушена природная дистанция и включена реакция «убегай или сражайся». Тогда после одной беседы человек больше не приходит. Не обладая возможностью сразиться с вами, он убегает.