2. Наравне с этим пастырь должен советовать уклоняться от тех соблазнов, которые могут привести к этому греху. Людям, имеющим незаконную связь, надо настойчиво советовать эти отношения порвать и бежать дальше от этого соблазна. Тех, которые еще не нарушили своей чистоты, но под влиянием плохого сообщества уже стоят на пути к совращению, надо решительно отвести от пагубного внушения своих товарищей, или может быть, привлекающей их женщины. Не надо бояться кого-то обидеть или оказаться в глазах сверстников плохим товарищем, несовременным, святошей. Пастырь и тут может много помочь примерами чистой жизни из литературы или житий святых.

3. Против настойчивых порывов молодого организма, против нездоровых мечтаний и при добром стремлении удержаться от падения надо уметь противопоставить все аскетические средства. Сюда относятся прежде всего воздержание чрева и гортани. Пост, это мощная, но, к сожалению, забытая добродетель, лучше многого другого может удержать от соблазнов плоти. Сытость же чрева и разжигание себя спиртными напитками только еще больше возбуждают огонь телесной похоти. Также и земные поклоны очень помогают бороться с теми же порывами. Физический труд тоже хорош, умеренный спорт, если он ведется в обстановке целомудрия, также помогают борющемуся с этой страстью.

Преп. Авва Нитрийский пишет: "Четырьмя вещами множится блудная страсть — спаньем вдоволь, ядением до сытости, смехотворным празднословием и украшениями тела" (Доброт. 1, стр. 329). Важно отметить и то, на что писатели-аскеты обращали неоднократно внимание, а именно, что осуждение чужих недостатков часто ведет человека к умножению в нем блудных пожеланий. Осуждая других в меньшем, человек сам впадает в гораздо более сильный грех плотских вожделений.

Кроме того, важно и то, что уснувшая, казалось бы, в человеке похоть, на самом деле таится где-то глубоко в тайниках подсознания и от времени до времени дает себя знать, пробуждая в мыслях или во сне разные нечистые воспоминания прошлого. Евагрий монах в своих словах "О деятельной жизни" пишет так: "Естественные телесные движения во сне, без срамных мечтаний, показывают, что душа некоторым образом здорова; сплетение же таких мечтаний есть признак того, что она больна. При этом знай, что воображение лиц неопределенных указывает на остатки давней страсти, а воображение определенных лиц указывает на новые уязвления сердца" (Доброт. 1, 613). В данном случае роль подсознания никак не должна быть пренебрегаема пастырем, дающим совет, ни самим кающимся, исповедующим пастырю свои давно забытые, но по временам снова пробуждающиеся грешные желания.

Но наряду с этими тремя советами пастырю надлежит пробудить в душе исповедующегося сознание греховности. Надо с нездоровыми предрассудками и растлевающей обстановкой бороться и с самим грехом. Это должно быть заботой священника при всяком случае, но при грехах плоти это должно быть особенно важной заботой. Надо вселить отвращение к этим грехам, пробудить чувство стыда и вселить убеждение в несовместимости этих дурных привычек с чистотой и аскетизмом, которыми проникнуто учение Христово. Пастырь должен указать кающимся на то, что грехи этого рода особенно загрязняют душу и растлевают тело. "Блудяй во свое тело согрешает." Идеалом христианской православной жизни является особенная чистота души и тела, неповрежденность своего ума и сердца, непричастность их к дурным мыслям и пожеланиям. Назначение нашей телесной оболочки — быть храмом Духа Святого. Отцы Церкви учат об обожении нашей природы, ап. Петр пишет (2 поел., 1:4), что мы призваны быть "причастниками Божественного естества, удалившись от господствующего в мире растления похотью"; все учение ап. Павла пронизано мыслью о святости, к которой призваны христиане, о том, что наше тело есть храм Божества; вся Иоанновская письменность, как и его Евангелие, и послания наполнены восхвалением девства и чистоты. Невозможно сочетание святости и разврата, телесной чистоты и распущенности мыслей и чувств. Назначение наше не в удовлетворении своего тела, а в его прославлении, в приготовлении его к нетлению, так как мы "куплены дорогой ценой" (1 Кор. 6:20, 7:23).

Святоотеческая письменность чрезвычайно высоко учит о ценности нашей человеческой природы. Нравственный идеал наш — обожение; Бог-Слово удостоил стать Бого-Человеком, а не Бого-Ангелом; христианской аскетике в корне чуждо гнушение плотью, какого бы то ни было манихейства, лжеспиритуалистического дуализма и пр. Больше того, Гангрский поместный собор осуждает изуверческий аскетизм. Но вместе со всем этим телесная чистота есть основное и неотъемлемое в нашей нравственной проповеди. Девство, преподобничество, вся история монашества, образы пустынников, св. Крестителя Иоанна и Самой Пречистой Девы-Богоматери должны быть всегда перед глазами христианина. Как бы ни была велика тяжесть плоти, как бы ни было велико искушение и велика наша способность грешить и падать, надо всегда в себе пробуждать готовность каяться, сокрушаться в своих падениях и чувствовать стыд от допущенных нами нехороших поступков. К этому должен звать священник тех, кто пришел исповедовать ему свои грехи в этой области. Надо внушить любовь к чистоте, к просветленному облику человека, не знающего грязных побуждений. Священник должен раскрыть глаза кающимся, что грехи плоти не являются чем-то продиктованным голосом естества и здоровья, а как раз обратно: необузданной игрой фантазии и распущенностью нашей воли. Надо указать на то, как строго Церковь судит в своих канонах тех, кто позволяет себе грешить против этой заповеди. Указанием на строгие прещения священник не должен оттолкнуть кающегося от Церкви, но пробудить совесть верующего и вселить в нее страх Божий. А это уже начало спасения.

Священник может таким образом удержать колеблющуюся волю молодого существа, готового под дурным влиянием сотоварищей поддаться пагубным примерам; и пойти спасать и тех, кто уже пошел по греховному пути. Если пастырская попечительная любовь искренна, если сила его убеждения велика и он сам обладает достаточным нравственным авторитетом, пастырь может помочь и тем, кто начал грешить и жить распутной жизнью. Здесь важно, во-первых, пробудить чувство стыда и раскаяния и, во-вторых, уверить в любви и возможности прощения Небесного Отца, приемлющего кающегося с распростертыми объятиями. Священник ни в коем случае не смеет показать кающемуся какое-то чувство своего превосходства или презрения к слабости грешника. Кающийся должен у священника вызывать не чувство брезгливости, а великое сострадание, и он обязан указать ему возможность вернуться на путь чистоты и покаяния. Евангельские образы блудного сына и кающейся грешницы, примеры из житий святых, из истории, тех, которые после глубокого падения все же возвращались в Отчий дом и из погибающих людей становились чистыми, возрожденными к новой жизни. Священнику дана огромная возможность через сочувствие и отеческое слово, при духовной поддержке содействовать спасению слабых людей. Надо вселить в эти души надежду на милосердие и прощение, равно как и веру в возможность новой, чистой и богоугодной жизни.

Все сказанное выше не исчерпывает, однако, всей проблемы секса. Сексуальный инстинкт, самый сильный в человеке, связан с рядом параллельных вопросов, которые пастырю следует знать. Задача пастырского окормления не ограничена только борьбой с этими грехами и проповедью чистоты, но пастырь должен проникнуть в сложные вопросы, связанные с сексом.

Современный психоанализ пошел далеко в этой области и осветил ряд острых тем. Не надо, конечно, принимать все предпосылки и выводы психоанализа, но миновать эти темы для пастыря было бы неблагоразумно. Пусть теории Фрейда страдают односторонностью, но следует принять во внимание наблюдения, как его, так и других ученых по психоанализу.

Вдумчивое отношение к проблеме секса заставляет признать, что она не ограничивается только нарушениями 7-ой заповеди. Грехи против этой заповеди Моисея остаются грехами; смягчать их никак не следует, но проблема секса не может быть темой только нравственного богословия, так как она не вмещается целиком в рамки морального кодекса.

Проблема эта гораздо глубже и шире, чем о ней часто думают. А главное, она гораздо трагичнее, и всякое ее упрощение приводит не к ее разрешению, а к безответственности. Эту проблему надо рассматривать не только в области нравственного богословия или аскетики, но и нравственной психологии или пастырской психиатрии.

Во избежании неправильного понимания или толкования, надо еще раз подчеркнуть отношение пастыря к грехам, связанным с плотской страстью.

1. Секс и грех. Это есть самое очевидное в разбираемой теме, о чем сказано выше. Совершенно бесспорно, что всякое проявление пола стоит на границе греха, если и не в области греха. Аскетическое бодрствование в этом отношении обязательно и единственно воздержание мыслей, чувств и самых порывов тела может удержать человека от падений. Но одной аскезой не разрешается самая проблема секса. Аскеза помогает бороться с греховными проявлениями секса, но ей еще не исчерпывается все, что связанно с этой проблемой. Пастырь должен особенно обратить внимание и свое, и кающихся на аскетические подвиги в этой области. Но этими подвигами не все ограничивается, так как тема секса шире, чем ее греховные проявления в жизни человека.

2. Пол и сексуальная жизнь. Очень важно не отождествлять эти два вопроса, чтобы не впасть в неверные обобщения. Понятия сексуальной жизни и самого пола вовсе не синонимы. Пол может не проявлять себя в актах секса, так как пол гораздо глубже, он метафизичен. Это значит, что он вовсе не совпадает с функциями сексуальной жизни, которая лежит в области эмпирии. Пол — есть природная сила, глубоко вкорененная и может ничего и не иметь с сексуальными функциями. Пол может себя проявлять совсем по-другому. Из дальнейшего будет ясно, что человеку дано освободить пол от сексуальности, от возможных греховных проявлений. Перед человеком лежит задача трансформации своей половой энергии, к возведению ее на высшие ступени, совершенно свободные от каких бы то ни было греховных приражений, от всяких замутнений похотью. Человек с сильным коэффициентом секса, иначе говоря, яркая личность, одаренная разными характерными чертами может быть при правильном направлении воли, ума, чувств и под., вовсе не быть подвержен грубым феноменам сексуальной похоти.