Настаивать на продолжении беседы было бесполезно. У меня получился очень горький осадок от сознания принципиальных ошибок, допускавшихся Председателем Совета Министров в отношении к Государственной Думе. Для меня было очевидно, что никакое соглашательство с ней невозможно, и попытки его вызвать только усиливали позицию Госудаственной Думы. Они, кроме того, свидетельствовали и об отсутствии определенных государственных программ у правительства, ибо, разумеется, первый параграф такой программы потребовал бы от правительства не соглашательства с Думой, а немедленного разгона ее.

Я должен был удовлетвориться заявлением Председателя Совета Министров о неизбежности жертв самолюбия, требуемых интересами общегосударственными, сознавая, однако, что интересы государственные требовали как раз обратного и налагали на Совет Министров обязанность обуздать обнаглевшую Думу и прекратить издевательства над членами правительства. Я жил под тяжестью клеветы, какая причиняла мне тем большую боль, что я не имел возможности ее опровергнуть.

Глава LI. Аудиенция у Ея Величества

Первым отозвалось на причиненную мне А.Н.Волжиным и В.Н.Львовым обиду чуткое сердце Государыни Императрицы. Я был вызван в Царское Село, и Ея Величество встретила меня такими словами:

"Не смущайтесь клеветою Думы... Это общая участь каждого, переступившего порог нашего дома".

Глубоко тронутый этими словами, я ответил:

"Меня давно предупреждали об этой речи, и Львов только ждал моего назначения, чтобы произнести ее. Он – один из членов прогрессивного блока Государственной Думы, задача которого состоит в определенной и систематической травле членов правительства... Пропаганда ширится все больше, и Дума уже не скрывает своих истинных намерений и становится все более опасной"...

Я не продолжал дальше, ибо сознавал, что для решительных и смелых действий не было людей; что если бы даже сам Государь Император выразил намерение разогнать Думу, то, наверное, встретил бы возражения со стороны слабого правительства, все еще надеявшегося на возможность компромиссов с Думою и ее прогрессивным блоком, этим ударным батальоном революционной Думской армии предателей и негодяев.

Впрочем, в этом не было и нужды, ибо Императрица гораздо лучше меня учитывала значение политического момента и глубоко понимала, что нужно было делать. Когда министр внутренних дел А.Д.Протопопов настаивал на разгоне Думы, а Дума, заодно с Советом Министров, требовала удаления А.Д.Протопопова, то Императрица написала Государю письмо, где говорилось: "Вспомни, что дело не в человеке Протопопове или X. Y. Z., но вопрос идет о монархии и о Твоем престиже, который не должен быть подорван при существовании Думы. Не думай, что они на нем остановятся: они заставят уйти и других, которые Тебе преданы, одного за другим, – а потом и нас самих"... (Письма Императрицы А.О. к Императору Николаю II. Том II. С. 230).

"Разгони Думу сразу, – писала Императрица в другом письме. – Я бы спокойно и с чистой совестью пред всей Россией отправила князя Львова в Сибирь (это делалось за гораздо менее серьезные поступки), отняла бы у Самарина его чин... Милюкова, Гучкова и Поливанова также в Сибирь. Идет война и в такое время внутренняя война есть государственная измена"... (Там же, стр. 262).

Много нужно было бы сделать выписок из кощунственно опубликованной переписки Императрицы с Государем, чтобы показать, как глубоко верно понимала Государыня психологию политического момента исторической жизни России; но то, что широкая публика узнала из этой переписки, то имевшим счастье лично знать Императрицу было давным-давно известно. Можно было только удивляться глубокой осведомленности Ея Величества и той энергии, с какою Императрица защищала горячо любимую Ею Россию.

"Но какими низкими средствами пользуется Дума!.. Как она не брезглива! Раньше, когда я была помоложе, клевета причиняла мне нестерпимую боль, и я глубоко страдала; а теперь, я уже привыкла к ней", – сказала Императрица и задумалась.

Мне было невыразимо жалко Императрицу.