Наконец, Евангелие от Иоанна связано с иудейской верой, ветхозаветным богословием. Это наиболее родной, глубинный и мощный его фон. Парадокс в том, что он как будто «заслонен» более бросающимися в глаза эллинистическими и гностическими чертами — теми, о которых мы только что сказали и которые в недавнем прошлом (XIX–середина XX веков) исследователи поспешили определить как основные в характеристике четвертого Евангелия. В последние десятилетия все чаще стал звучать вывод о том, что Ин. — самое иудейское из всех Евангелий[804].

С последним утверждением можно согласиться, но оно требует пояснения, ведь на первый взгляд самым иудейским Евангелием выглядит Мф. Однако иудейскость в случаях с Ин. и Мф. — разного рода. В Мф. она очевидна в обилии ветхозаветных цитат, в семитическом строе языка, в раввинистической манере строить материал поучений и т. п. (см. § 43. 2)

В Ин. же иудейский характер проявляется не на уровне формы. Он глубже, на уровне богословия. Исход, пасхальный агнец, манна, вода, виноградная лоза, пастырь, свет, «Я есмь» (эквивалент Священной тетраграммы) — все эти темы и понятия, используемые как язык Благовестия об Иисусе, корнями уходят в Ветхий Завет и иудейское богословие. Так же как и в Мф., в Ин. иногда приводятся пророчества из Ветхого Завета, но как неожиданно и смело! Например:

34 Один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода... 36 Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится (Ин, 19, 34. 36; ср. Исх. 12, 46).

Имеется в виду именование Христа Агнцем Божиим, вземлющим на Себя грех мира (см. Ин. 1, 29. 36). За этим стоит образ ветхозаветного пасхального агнца, закалаемого в воспоминание об Исходе из Египта: «это — Пасха Господня» (Исх. 12, 11). Когда приходит воин, чтобы перебить голени распятым и тем ускорить их смерть, он не касается уже умершего Христа, и таким образом кость Его, как кость пасхального агнца, согласно Закону остается нетронутой. Кстати, именование Христа Агнцем есть специфическая черта именно Иоаннова лексикона, нашедшая себе развернутое использование в другом Иоанновом труде — Книге Откровения.

В самом Ин. имеется прямое указание Христа:

Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне (Ин. 5, 39).

In the divine services of the Orthodox Church, the roll call of Jn. with the Old Testament. Why, for example, on the Sunday of Thomas (Antipascha) at Matins is supposed to be such a prokeimenon:

Praise2, i3erusali1me, gdsa, praise2 bg7a of yours2, siw1ne.

Praise, O Jerusalem, the Lord; Praise, O Zion, thy God (Psalm 147:1)?

Because the confession of the Apostle Thomas (read as part of the liturgical reading, i.e. the next day) – "My Lord and my God" (John 20:28) – sounds like an adequate, even mirror-like answer to the call of the Old Testament psalm. The Church, the new Jerusalem, the new Zion, in the person of Thomas, praises its Lord and God. An amazingly subtle sense of the unity of the Old and New Testaments!

The Qumran Discoveries

The Qumran discoveries made after 1947 gave the world numerous first-hand accounts of the aspirations of Palestinian Jews in intertestamental times. True, the Qumran texts acquired such a "pan-Palestinian" and not a narrowly sectarian (be it the Essenes, the so-called Qumranites, or anyone else) reputation only relatively recently, by the end of the 20th century. Accordingly, the understanding of the common material found in the Qumran texts and in the New Testament writings, in particular, in Jn. For example, the understanding of the dualism or opposition of two realities: light and darkness, truth and falsehood, higher and lower, etc.[805] If earlier there was a haste to talk about the borrowing of such ideas by Christians from the Qumranites, now it is more about the fact that in the writings of John, other Christian evangelists of the first Christian generation, and, say, the Qumranites, one should first of all recognize one source, the Old Testament. and one common religious atmosphere[806].