Как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? (3, 4)

Здесь перед нами тот случай, когда перевод не в силах передать игру слов. Дело в том, что греч. a)/nwqen имеет три значения — «опять», «свыше» и «сначала». Христос имеет в виду «свыше», а Никодим понимает как «опять»[846].

Как видим, Христос употребляет метафоры («вода живая», «родиться»), намеренно «уводящие в сторону» собеседника, но с целью, чтобы собеседник переспросил, а Христос раскрыл подлинный смысл[847].

Нечто похожее происходит и в другом месте, в диалоге с учениками после разговора с самарянкой:

31 Между тем ученики просили Его, говоря: Равви! ешь. 32 Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете. 33 Посему ученики говорили между собою: разве кто принес Ему есть? 34 Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин. 4, 31-34).

Или же диалог Христа с иудеями, когда Он утверждает:

Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался (Ин. 8, 56).

А иудеи спрашивают:

Тебе нет еще пятидесяти лет, — и Ты видел Авраама? (8, 57).

Один из самых филигранных случаев двусмыслицы основан на словах Каиафы:

49 ... Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, 50 и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб. 51 Сие же он сказал не от себя, но, будучи на тот год первосвященником, предсказал, что Иисус умрет за народ, 52 и не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино (Ин. 11, 49-52).

Здесь достойны внимания два момента. Во-первых, выражение «чтобы один человек умер за людей», смысл которого абсолютно различен для Каиафы и для евангелиста. Каиафа имеет в виду прагматическую необходимость, состоящую в том, чтобы любыми способами нейтрализовать (лучше всего убить) Иисуса и тем самым сохранить зыбкое общественно-политическое спокойствие (см. Ин. 11, 48). Для евангелиста же выражение «умереть за людей» в применении к Иисусу означает Его искупительный подвиг ради народа Божия и всего человечества. Во-вторых, немаловажно, что Иоанн усматривает здесь не просто случайную игру смыслов, а действие Духа Божия, который вещает через Каиафу как через первосвященника[848], даже несмотря на то, что он не ведает об этом.

Ирония

В Ин. нередко встречается и тонкая ирония, что также является одной из его неповторимых особенностей. По этой причине четвертое Евангелие — не только самое богословски глубокое, но и самое остроумное из всех Евангелий. Как известно, остроумие и ирония часто оказываются наиболее эффектным средством, чтобы выйти за пределы какого-то общепринятого клише, прочно укоренившегося в общественном сознании. В религиозной же сфере подобные «вольности» переживаются особенно болезненно и потому бывают особенно рискованными.