Вера в Новый Завет проходит испытание в сердцах ближайших учеников. Петр, трижды отрекшийся от своего Учителя в час унизительного суда над Ним, трижды прощен Им по Воскресении. Новый Завет, заключенный в Крови Христовой, становится Заветом с Церковью — с новым народом Божиим. Церковь так и сохранила это первичное (как некое «родимое пятно») самоощущение, или самосознание, восприятие самой себя как собрания прощенных после отречения и неверности, как помилованных по причине безмерной любви Того, Кого предали и от Кого отреклись.

«Так родилась Церковь, и она не забыла, что первыми ее членами были неверные люди, обязанные своим местом одной лишь милости Того, с Кем так дурно обошлись»[153].

К этому можно добавить, что Церковь и ее члены никогда не должны забывать этого своего исходного и главного, определяющего самоощущения.

Воскресение Иисуса Христа и даже явления воскресшего Иисуса (ведь в Евангелиях описано не само Воскресение, а явления Воскресшего) не могут быть подвластны такому же критическому историческому исследованию, какому могут быть подвергнуты проповедь и дела «земного», если угодно, «исторического» Иисуса до Воскресения. Но из этого не следует, что Воскресения не было. Скорее, Воскресение или «иного жития, вечного, начало»[154] — событие, превосходящее сей мир со всеми его неотъемлемыми материальными характеристиками, такими, как пространство и время. Это не оживление мертвеца, который впоследствии все равно должен умереть. Это нечто абсолютно новое.

Здесь интересна чисто терминологическая сторона. Еще апостолы, в частности, евангелисты были озабочены проблемой невыразимости реальности Воскресения Иисуса с помощью имеющихся языковых средств. Ведь они выработаны человеком только на основании земного, исторического опыта. Вот и приходилось, за неимением других, применять термины «ожил», «явился живым», «восстал», «воскрес из мертвых» и т. п. Но наряду с этими терминами, составляющими ряд в плоскости «смерть/жизнь», в Евангелиях используется и другой ряд, в плоскости «низ/верх»: «восхождение на небо», «вознесение». Сюда же можно отнести и термин «прославление» (см. § 45. 4).

В том, что речь идет о чем-то невыразимом, неописуемом, но реальном и увиденном учениками, убеждает целый ряд обстоятельств. Например, предание о пустой гробнице, где не было обретено тело погребенного Иисуса. Но как по-разному оно отражено в Евангелиях от Марка и от Иоанна (Мк. 16, 1-8; Ин. 20, 1-10)! Ап. Павел с чувством «документальной ответственности» говорит о людях, которым явился воскресший Христос (1 Кор. 15, 5-7). Или хотя бы тот факт (вдумаемся в него еще раз), что среди подобных свидетелей первыми оказались именно те, кто был учениками Иисуса до Его смерти, а потом отреклись от Него, рассеявшись как овцы без пастыря. Наконец и то, что ученики, которые не могли «не говорить того, что видели и слышали» (Деян. 4, 20), то есть о Воскресении Иисуса, были не какими-то безграмотными простаками[155] или фанатичными безумцами, а людьми, если не богословски образованными, то укорененными в религиозной традиции[156], трезво взиравшими на мир с его сильными и слабыми сторонами и умевшими использовать эти стороны (см. напр., восхитительные по остроумию и прагматичности «ходы» ап. Павла в Афинах, Деян. 17, 22-23, или перед Синедрионом, Деян. 23, 6-7), и при этом готовые умереть за правдивость своих свидетельств и истинность своей веры.

Отношение же к Воскресению Иисуса Христа всех тех, кто жил после апостолов, в том числе и современных читателей Евангелия, зависит от того, верить или не верить всей совокупности столь различных свидетельств, верить или не верить тому опыту, который был пережит в те годы многими людьми и который им было так трудно выразить адекватно:

Блаженны невидевшие и уверовавшие (Ин. 20, 29).

§ 21. Слова Самого Иисуса

28. Роль учеников и устного предания

Достойно специального замечания то обстоятельство, что Сам Иисус Христос не написал ни одной строчки. На первый взгляд, это обстоятельство является какой-то помехой, недочетом. Ведь мы как будто лишены возможности узнать от Него Самого, что Он хотел возвестить человечеству без чьего-либо писательского посредничества. Но с другой стороны, если бы Он написал что-то, то скорее всего за этими писаниями ушла бы в тень Сама Личность Христа в ее цельности и в той ее многогранности, которая по-разному отражалась в воспоминаниях учеников, послуживших первичным материалом для составления письменных Евангелий. Ведь именно Его Личность — Личность Богочеловека — и оказалась важна и остается главной целью общения и стремления для Церкви во все времена. В конце концов, только так — со словом, обращенным к живому собеседнику, — обращался к человеку Бог в Священной истории Ветхого Завета. И только так мог обратиться и вочеловечившийся Сын Божий.

«Примечательно, что Сам Христос, по-видимому, ничего не писал, обращаясь к людям только с живым, изустным, звучащим словом, по отношению к коему записи Евангелистов в любом случае вторичны... Итак, сначала — Христос, писавший (и продолжающий писать) не на хартии, а в сердцах; во-вторых — само это «письмо» в сердцах, опытное знание о том, что на верность Бога должна ответить вера и верность человека; и в-третьих — то, что писано уже «на хартии», т. е. «Священное Писание»...»[157].