Когда Слово Божие устами Амоса раздалось в Израиле, ожидание Божиего Суда там, по-видимому, было распространено очень широко. Но что представляло собою это ожидание, как не надежду на реванш? Израиль радовался грядущему торжеству Бога над всеми враждебными народами, потому что он отожествлял это торжество со своим собственным. Отметим сейчас же: это — то же самое настроение, с которым впоследствии столкнулся Христос. Эти плотские представления о Царстве и о Суде Божием и побудили Его отказываться от звания Мессии до тех пор, пока не стало очевидным, что принятие этого звания не означает для Него ничего подобного.

Амос и низвергает эти слишком земные народные воззрения. Он без колебаний высказывается с такой парадоксальностью, которая кажется даже кощунственной. Израиль черпал свою бодрость из своей надежды: из ожидания Дня Ягве. Амос, напротив, учит его бояться этого дня. Он утверждает, что день этот вовсе не будет светлым: это будет по преимуществу день тьмы.

"Горе желающим дня Господня!

Для чего вам этот день Господень?

Он — тьма, а не свет.

То же, как если бы кто убежал от льва —

и попался бы ему навстречу медведь,

или если бы пришел домой и оперся рукою о стену —

и змея ужалила бы его.

Разве день Господень не мрак, а свет?

он — тьма, и нет в нем сияния".{Ам.5:18–20}

Тут перед нами первый пример того, что страх Божий, занимающий такое значительное место в Ветхом Завете, вовсе не является первоначальным фоном еще не развитой религии. Напротив, нужно понять, что этот страх представляет собою первую ступень того развития, вызвать которое стремится Слово Божие. Без сомнения, на более позднем уровне, страх в свою очередь будет изгнан любовью; но тут нам дается повод рассеять одно недоразумение, слишком распространенное в наши дни. Религия, считающая чувства уверенности и безопасности вполне естественными для поклонников истинного Бога, вовсе не является шагом вперед по сравнению с религией страха. Она — шаг назад или простая остановка в развитии. Она и есть религия чисто человеческая, слишком человеческая. Религия страха представляет собою первый шаг чтобы превзойти этот элементарный уровень. Только с нею мы вступаем в область сверхъестественного. И если верно, что на более высокой ступени мы находим спокойствие в уверенности в Божией любви, то предпосылкой для этого всегда остается предварительное прохождение через страх. Как мы увидим, опыт страха не упускается из виду на том высшем уровне, а остается полностью воспринятым. Если только ошибиться на этот счет, то подлинной евангельской любви не получится. Произойдет только обратное падение, с первой ступени откровения, в ту человечность, которая еще не затронута требованиями Слова.

Но каков же точный смысл Амосова парадокса? Отчего это кажущееся опровержение основной надежды человеческого сознания, освещенного первыми лучами божественного Слова? Оттого, что уверенность, на которой Израиль основывает свое радостное ожидание Дня Божия, представляет собою всего лишь ошибочное смешение. Израиль смешивает Правду Божию со своим собственным делом. А это возможно только оттого, что свой союз с Богом он истолковывает против смысла. Он полагает, что этот союз связывает Бога с народом, и не видит, что в первую очередь этим союзом связан народ. Иными словами, Израиль закрывает глаза на то требование, без которого Божий обетования улетучиваются. Он думает, что если только он будет воздавать Ягве всё, что полагается по внешнему культу, то Ягве будет доволен, а вместе с тем и связан, не иначе, чем любой ханаанский ваал. Израиль закрывает глаза на то, что требование правды — связь которой с обетованиями Слова он однако чувствует — относится прежде всего к тем, кому эти обетования даны. Здесь и находится та точка, в которой Амос наносит свой удар.

"Ненавижу, отвергаю праздники ваши