Но, может быть, изъявил он столько усердия, а подвизался несоответственно ему? Или хотя и мужественно подвизается, но не благоразумно? Или хотя и рассудительно, но не подвергаясь опасностям? Или и все это было в нем совершенно и выше описания, однако же оставались и некоторые следы малодушия? – Нимало. Напротив того, все улаживает, подает советы, приводит в порядок воинство, уничтожает встречающиеся препятствия, преткновения и все то, на что полагались противники, воздвигая против нас борьбу. Одно приемлет, другое удерживает, а от иного отказывается. Для одних он – твердая стена и оплот, для других молот, разбивающий скалу (Иер. 23, 29), и огонь в терне (Пс. 117, 12), как говорит Божественное Писание, легко истребляющий подобных сухим ветвям и оскорбиляющих Божество. А если с Павлом подвизался и Варнава, который об этом говорит и пишет, то и за это благодарение Павлу, который его избрал и сделал сотрудником в подвиге! Таким образом противники остались без успеха, и злые в первый раз тогда были зло посрамлены и побеждены; они узнали, что презирающим других не так просто презирать и каппадокиян, которым всего свойственнее непоколебимость в вере, верность и преданность Троице, ибо от Нее имеют они единение и крепость, тем самым, что защищают, сами будучи защищаемы, даже еще гораздо больше и крепче.

Вторым делом и заботой для Василия было – служить предстоятелю, уничтожать подозрение, уверить всех людей, что огорчение произошло по искушению лукавого, что это было нападение завидующего единодушию в добре, а сам он знал законы покорности добру и духовного порядка. Поэтому приходил, умудрял, повиновался, давал советы, был у предстоятеля всем – добрым советником, правдивым помощником, истолкователем Божиего слова, наставником в делах, жезлом старости, опорой веры, самым преданным в делах внутренних, самым деятельным в делах внешних. Одним словом, он был признан настолько же добродетельным, сколько прежде почитаем был недоброжелательным. С этого времени и церковное правление перешло к Василию, хотя на кафедре занимал он второе место, ибо за оказываемое им доброе расположение получал взамен власть. И было какоето чудесное согласие и сочетание власти; один управлял народом, а другой – управляющим. Василий уподобился укротителю львов, своим искусством смиряя властвующего, который нуждался в руководстве и поддержке, потому что, недавно возведенный на кафедру, показывал еще в себе некоторые следы мирских привычек и не утвердился в духовном; а между тем вокруг было сильное волнение, и Церковь окружали враги. Поэтому сотрудничество было ему приятно, и в правление Василия почитал он правителем себя.

Много и других доказательств заботливости Василия и попечительности о Церкви: смелость его перед начальниками, как вообще перед всеми, так и перед самыми сильными в городе; его решения споров, не без доверия принимаемые, а после произнесения его устами при исполнении превратившиеся в закон; его заступничество за нуждающихся, большей частью в делах духовных, а иногда и в плотских (потому что и это, покоряя людей добрым расположением, нередко на пользу душе); пропитание нищих, странноприимство, забота о девах, писаные и неписаные уставы для монашествующих, чинопоследования молитв, украшения алтаря и иное, что только Божий воистину человек и действующий по Богу может давать народу. Но еще выше и славнее одно следующее его дело.

Был голод, и самый жестокий из известных до тех пор. Город изнемогал; ниоткуда не было ни помощи, ни средств к облегчению бедствия. Приморские страны без труда переносят подобную нужду, потому что чемто сами снабжают, а другое получают с моря. У нас же, жителей твердой земли, и избыток бесполезен, и недостаток невосполним, потому что некуда сбыть то, что у нас есть, и неоткуда привезти то, чего нет. Всего же невыносимее в подобных обстоятельствах бесчувственность и ненасытность имеющих у себя избытки. Они пользуются временем, извлекают прибыль из скудности, процветают во время бедствий, не обращая внимание на то, что благотворящий бедному взаймы дает Господу (Притч. 19, 17), что кто удерживает у себя хлеб, того клянет народ (Притч. 11, 26), не слышат ни обещаний человеколюбивым, угроз бесчеловечным; напротив того, они ненасытны сверх меры и зло рассуждают, закрывая для бедных свою богатство, а для себя – Божие милосердие, тогда как сами они более нуждаются в последнем, нежели другие – в их милосердии. Так поступают скупающие и продающие пшеницу, не стыдясь родства, не благодаря Бога, от Которого имеют избыток, когда другие терпят нужду. Но Василию надлежало не призывать хлеб с неба посредством молитвы и питать народ бедствующий в пустыне, не источать нескончаемую пищу из сосудов, наполняемых (что и чудесно) через их опустошение, чтобы в воздаяние за страннолюбие пропитать питающую, не насыщать тысячи пятью хлебами, в которых второе чудо – их остатки, достаточные для многих трапез. Все это были дела Моисея, Илии и моего Бога, от Которого и первым дарована такая сила; а может быть, и нужно это было только в те времена и при тогдашних обстоятельствах, потому что знамения не для верующих, но для неверных. Но что подобно этим чудесам и ведет к тому же, то замыслил и привел Василий в исполнение с той же верой. Ибо, открыв хранилища богатых словом и убеждением, совершил сказанное в Писании, раздает алчущим пищу (Пс. 145, 7), насыщает нищих хлебом (Пс. 131, 15), питает их во время голода (Пс. 32, 19) и души алчущих наполняет благами (Пс. 106, 9). И каким притом образом? Ибо и это немало увеличивает его заслугу. Он собирает в одно место изнуренных голодом, а некоторых вообще едва дышащих, мужей и жен, младенцев, старцев, весь жалкий возраст, просит всякого рода снеди, какой только может быть утолен голод, выставляет котлы, полные овощей и соленых припасов, какими питаются у нас бедные; потом, подражая служению самого Христа, Который, препоясавшись полотенцем, не погнушался умыть ноги ученикам, при содействии своих рабов или служителей удовлетворяет телесные потребности нуждающихся, удовлетворяет и потребности душевные, к питанию присоединив личное внимание и облегчив их участь тем и другим.

Таков был новый наш хлебодатель и второй Иосиф! Но можем сказать о нем еще нечто и большее. Ибо Иосиф извлекает прибыток из голода, своим человеколюбием покупает Египет, во время обилия запасшись на время голода и будучи этому научен сновидениями других. А Василий был милостив даром, без выгод для себя помогал в раздаче хлеба, имел в виду одно, чтобы человеколюбием приобрести человеколюбие и через здешнюю раздачу хлебов (Лк. 12, 42) удостоиться тамошних благ. К этому присовокуплял он и пищу словесную – совершенное благодеяние и дар истинно высокий и небесный; потому что слово есть хлеб ангельский; им питаются и напаиваются души, алчущие Бога, ищущие не скоро гибнущей и преходящей, но вечно пребывающей пищи. И таковой пищи самым богатым раздатчиком был этот, во всем прочем, сколько знаем, весьма бедный и убогий, врачевавший не голод хлеба, не жажду воды, а желание слова истинно животворного и питательного (Ам. 8, 11), которое хорошо им питаемого ведет к увеличению духовного возраста.

За эти и подобные дела (ибо нужно ли останавливаться на подробном их описании?), когда равный по имени[8] благочестию уже преставился и спокойно испустил дух на руках Василия, возводится он на высокий престол епископский, правда, не без затруднения, не без зависти и противоборства со стороны как председательствующих в стране, так и присоединившихся к ним самых порочных граждан. Впрочем, надлежало победить Духу Святому, и Он подлинно по превосходству побеждает. Ибо из соседних стран приводит для помазания известных благочестием мужей и ревнителей, а в числе их и нового Авраама, нашего патриарха, моего отца, с которым происходит даже чтото чудесное. Не только по причине многих лет ослабев силами, но и удрученный болезнью, находясь на последнем дыхании, он отваживается на путешествие, чтобы своим голосом помочь избранию, и, возложив надежду на Духа (скажу кратко), возложен был почти мертвым на носилки, как; в гроб, вернулся же юным, сильным, смотрящим ввысь, будучи укреплен рукой, помазанием (а можно сказать) и головой помазанного. И к древним сказаниям да будет присовокуплено и это, что труд дарует здоровье, что ревность воскрешает мертвых, что скачет старость, помазанная Духом.

Так; удостоенный председательства, как и свойственно мужам, которые сделавшись ему подобными, удостоились такой же благодати и приобрели столько к себе уважения. Василий ничем последующим не посрамил ни своей философии, ни надежды доверивших ему служение. Но в такой же мере оказывался постоянно превосходящим самого себя, в какой до тех пор превосходил других, рассуждая об этом превосходно и весьма философски. Ибо быть только не злым, или сколько ни есть и как ни есть добрым, почитал он личной добродетелью человека. А в начальнике и предстоятеле, особенно же в имеющем подобное начальство, и то уже порок, если не многим превосходит он простолюдинов, если не оказывается постоянно лучшим и лучшим, если не соразмеряет добродетели с саном и высотою престола. Ибо и тот, кто стоит высоко, едва успевает вполовину, и тот, кто преисполнен добродетели, едва привлекает многих к посредственности. Лучше же сказать (поразмышляю об этом более возвышенно), что усматриваю (а думаю, усмотрит со мною и всякий мудрый) в моем Спасителе, когда Он был с нами, показав в Себе и то, что выше нас, и нашу сущность, то же, как рассуждаю, было и здесь. И Христос, по сказанному, преуспел как в возрасте, так; в премудрости и благодати (Лк. 2, 52), не в том смысле, что получал в этом прибавление (что могло стать совершеннее в Том, Кто совершен от начала?), но в том смысле, что это открывалось и обнаруживалось в Нем постепенно. И добродетель Василия получила тогда, как; думаю, не прибавление, но больший круг действий, и при власти нашла она больше предметов, где показать себя.