Ту же детскую зависимость от Бога израильтяне испытывали на всем протяжении своего странствия. У них кончилась вода — Бог указал им источник. У них иссякли запасы пищи — Бог даровал им манну. На них напали враги — Бог спас их. Освобождение Израиля было всецело актом Бога, и Ему Одному надлежало воздавать хвалу.

Годы пастушеской жизни научили Моисея терпению, приготовили его к роли вождя народа. В прежние времена он все решал сам. Все три эпизода его юности, о которых мы знаем, были сценами насилия: он убил египтянина, разнял дерущихся соплеменников, разогнал пастухов, обижавших женщин, завоевав при этом любовь своей будущей жены. Но теперь неистовый характер Моисея смягчился.

Лишь однажды неукротимый дух взыграл в нем с прежней силой. Моисей гневно ударил посохом по скале: «Вы хотите пить? Я дам вам воду!» — крикнул он своим спутникам, жаловавшимся на непереносимую жажду. Этот проступок лишил его заветной мечты, надежды самому ступить в Землю обетованную. На один миг Моисей забыл, что все чудеса совершаются Богом, а не им самим. Вот почему теперь он стоял на высоком камне посреди взволнованной толпы — все еще на этом берегу Иордана.

Надо ободрить их, — шептал он самому себе. — Не забывай, старик, для них настает великий день. Не лишай их радости. Бога прогневили их родители, а не эта зеленая молодежь. Дай им надежду. Пусть веселятся».

Но как бы он ни сдерживался, гнев прорывался наружу. Он устал, изнемог, а его жизнь все эти последние годы состояла из сплошных разочарований.

«Вы слишком тяжелая ноша для меня одного», — произнес он и сделал паузу, пока глашатаи повторяли его слова.

Да уж, верно, они были для него тяжкой обузой, это блеющее стадо, жалкая кучка неблагодарных слабаков, которых он тащил через пустыню, словно ослик, влачащий в гору тяжело нагруженную тележку. Едва он вывел их из Египта, как они принялись сокрушаться о тамошних сладостях и приправах. О, неблагодарные! Бог дал им манну, а они требовали жаркое. Бог открыл источники в скале, а им подавай реки.

Жестоковыйные, подобные тем волам, которых он запрягал в молодости и которые противились его ярму. Нужно дождаться, пока глупое животное расслабится, и только тогда удастся как следует закрепить ярмо на его шее, иначе вол за день работы натрет себе холку, поплатившись за собственное упрямство. А это племя блуждало сорок лет в пустыне, покуда «ярмо» ерзало взад и вперед на его шее. Переход через пустыню должен был занять одиннадцать дней, только одиннадцать дней, а не всю жизнь.

«Вы не хотели идти, вы восставали против приказов Господа вашего. Вы ворчали, сидя в своих шатрах… Сколько я вас знаю, вы всегда норовили ослушаться Господа».

Потише, старик. Вспомни — это же дети. Во всем виноваты их родители, а не они. Но Моисей не мог сдержаться. Слишком много желчи накопилось за эти сорок лет, а старших, на которых ему следовало бы обрушить свой гнев, уже не было в живых.

«Из–за вас Господь прогневался и на меня и сказал: «И ты тоже не войдешь в эту землю».

Вот что терзает его. Как же так, зеленая молодежь войдет в землю, текущую молоком и медом, а освободитель народа, тот, кто нес эту тяжкую ношу на своих плечах, кто заступался за них, когда Сам Господь отворачивался от избранного Им народа, останется здесь, по эту сторону границы, умрет здесь. Разве это справедливо? Нет, несправедливо. Несправедливо!

«Я говорил вам, но вы не слушали. Вы восставали против повелений Господа…».