Приведу пример из своей жизни. Мой отец умер, когда мне едва миновал год. У меня нет отчетливых воспоминаний о нем, и сохранилось очень мало предметов, хранящих память о его кратком пребывании на земле. Я берегу несколько фотографий, на которых он держит упитанного златокудрого младенца (меня), не слишком искусно вырезанную из дерева статуэтку (он сделал ее еще мальчиком) и несколько книг из отцовской библиотеки, в том числе Библию в черном переплете. Даже сейчас я могу отчасти понять отношения моего отца с Богом, потому что на широких полях этого издания отец вел своего рода духовный дневник. Он вовсе не думал обо мне, когда делал эти записи, ведь меня тогда и на свете не было. Однако теперь, спустя многие годы, я испытываю волнение и живой интерес, и что–то меняется в моих убеждениях, когда я вникаю в отношения отца с Богом.

Псалмы более «правильны», чем беглые заметки моего отца. Они основаны на общем для всех контексте, на завете между Богом и Израилем. Авторы находили выражение своим чувствам в прекрасной, зачастую высокоразвитой и сложной по форме поэзии. Теперь, когда я читаю эти стихи, я как бы сливаюсь с душой их автора, как сливаюсь с душой своего отца, оставившего краткие записи. «Могу ли я повторить эту молитву? — спрашиваю я себя. — Случалось ли мне испытывать такую, именно такую скорбь? Пытался ли я воздавать такую хвалу?» И затем я начинаю представлять ситуации, когда я мог бы повторить, как молитву, тот псалом, который я читаю в данную минуту. В час искушения или ликования, затаив недовольство, возмутившись несправедливостью, — при каких обстоятельствах я готов был бы повторить этот псалом?

Каждая из этих песен по отдельности, вырванная из контекста всей книги, может привести нас к неправильному пониманию. Нил Платинга в размышлениях о Псалме 90, опубликованном в журнале «Христианство сегодня», обсуждает прекрасный образ покровительства Бога: «Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен… Всевышнего избрал ты прибежищем твоим. Не приключится тебе зло». Как же так? А что же христиане, которых нацисты во время Второй мировой войны бросали в концлагеря, или те, кого сейчас угнетают в фундаменталистских государствах ислама? Как для них прозвучал бы этот псалом, если б они читали его накануне казни, когда все обещания этого псалма показались бы откровенной ложью?

Платинга напоминает, что и Сатана цитирует этот псалом, выдергивая строку из контекста и используя ее для того, чтобы побудить Иисуса броситься вниз со скалы. Иисус возражает ему другим стихом из Писания. Платинга заключает:

«Псалом 90 выражает одно из прекраснейших, наиболее драгоценных, но тем не менее лишь одно из состояний веры, а именно: состояние ликующей уверенности в защите и покровительстве Бога. Вероятно, автор в какой–то опасный для него момент жизни был спасен Богом и за это воздает Ему хвалу. Но в другой день с другим настроением в более темные и мрачные периоды своей жизни тот же автор мог бы воззвать к Богу из глубины отчаяния и попытаться передать чувство богооставленности (здесь Платинга цитирует Псалом 21, строку из которого повторил на кресте Иисус).

Псалом 90 представляет лишь часть картины, лишь одно из настроений веры. В мирном и блаженном изумлении автор свидетельствует, что под крылами Бога могут спастись даже дурные. Еще один–два псалма — и картина будет дополнена, поэт возопиет: «Под крылами Бога с хорошими людьми подчас тоже приключаются беды».

Псалтирь, занимающий центральную часть Библии, дает нам полную картину жизни с Богом, целое собрание личного опыта и духовной жизни разных людей. Я начал обращаться к псалмам не как ученый в поисках нового знания, а как путник, ищущий в долгой дороге товарищей. Первая и величайшая заповедь — возлюбить Господа Бога нашего всем сердцем и всей душой, и всем помышлением. Псалтирь, как никакая другая часть Библии, раскрывает эту сердечную, душевную и глубоко индивидуальную связь с Богом.

Пестрые и путаные, как сама жизнь

Магия поэзии действует исподтишка. В нашем столетии мы редко обращаемся к поэзии в поисках наставления или знания. Мы читаем стихи потому, что поэтические образы и выражения доставляют нам удовольствие и пробуждают определенные чувства. Однако, если поэт сумеет достичь своей цели, мы извлечем из его произведения нечто большее, чем знание: преобразится само наше видение. Такова магия псалмов, наконец–то подействовавшая и на меня. Эти песни преобразили мое духовное зрение и понимание отношений с Богом.

Прежде всего псалмы помогли мне соотнести представления о жизни с реальным опытом. Ребенком я заучил предобеденную молитву: «Бог велик, Бог благ, спасибо Богу за нашу пишу». В этой молитве есть определенный ритм, и она вполне могла бы прозвучать в каком–либо из псалмов. Что может быть проще — два фундаментальных богословских положения и призыв к благодарению, причем выраженные самыми простыми и короткими словами.

Тем не менее даже эта молитва может подвергнуть нас такому же испытанию веры, как то, которое некогда проходил Авраам.

«Бог велик»? Отчего же мы не располагаем более очевидными свидетельствами Его бытия? Почему специалисты, посвятившие свою жизнь изучению чудес природы, не приписывают эти чудеса Богу с такой готовностью, как делали это неграмотные крестьяне? Почему наш век поражен чумой безбожных тираний — Сталин, Гитлер, Иди Амин, Пол Пот? Почему в этом веке больше христиан пострадало за веру, чем во все предыдущие вместе взятые?