В других местах испрашивается спасение только ради памяти предков, а здесь говорится и о добродетелях, о том, что служит источником всех благ, — о скромности, смиренномудрии, кротости, которою особенно отличался и Моисей. Он был, говорит Писание, «человек кротчайший из всех людей на земле» (Чис. 12:3).

Я утверждаю и не перестану утверждать, что он был кроток и даже самый кроткий из всех людей, и, если хотите, то не другим чем–нибудь, а тем самым, что сказано против него, постараюсь доказать его кротость. При этом можно было бы сказать о том, что говорил он пред Богом о своей сестре, о молитве, какую вознес за народ, о всех этих апостольских и достойных неба изречениях, о снисходительности, с какою он беседовал с народом. Можно было бы и об этом сказать и перечислить многое другое; но, если хотите, оставив это, мы из самых тех слов, которые выше сказаны врагами, докажем, что он был самый кроткий человек, — из того самого, на основании чего некоторые называют его тяжелым, жестоким и гневливым. Каким же образом мы докажем это? Если наперед различим и определим, что такое кротость и что жестокость. Поражать еще не значит быть суровым, и щадить не значит быть кротким; кроток тот, кто и может переносить нанесенные ему самому оскорбления, и защищает несправедливо обижаемых и сильно восстает против обижающих; напротив, кто же таков, тот беспечен, сонлив, нисколько не лучше мертвого, а не кроток, не скромен. Не обращать внимания на обижаемых, не соболезновать несправедливо страждущим, не гневаться на обижающих, — это не добродетель, а порок, не кротость, а беспечность. Таким образом, то и доказывает кротость его, что он был так горяч, что тотчас устремлялся, когда видел других обижаемыми, не могши удержать негодования в защиту справедливости; а когда сам терпел зло, то не мстил, не нападал, но всегда оставался любомудрым. Если бы он был жесток и гневлив, то, воспламеняясь и разгорячаясь так за других, он не оставался бы спокойным за себя самого, но тогда гораздо более предавался бы гневу. Вы знаете, что нам гораздо тягостнее касающееся нас самих, нежели других. А он, когда другие терпели зло, отражал обиду не менее самих страждущих; оскорбления же, наносимые ему самому, переносил с великим терпением, будучи высок в том и другом случае, выражая в первом свою ненависть ко злу, а во втором — свое долготерпение. И что, скажи мне, ему следовало делать? Пренебречь наносимую обиду и зло, причиняемое народу? Но это свойственно было бы не вождю народа, не великодушному и незлобивому, а недеятельному и беспечному. Ты не осуждаешь врача, который посредством отсечения останавливает гниение, проникающее во все тело: почему же называешь жесточайшим человеком того, кто решился сильным ударом прекратить болезнь, гораздо опаснейшую гниения, распространявшуюся по всему народу? Это свойственно неразумному судье. Начальнику такого множества людей, вождю народа столь жестокого, грубого и необузданного, следовало в самом начале остановить и пред дверью удержать зло, чтобы оно не простиралось далее. Но, скажешь, он сделал, что земля поглотила Дафана и Авирона? Что говоришь ты? Ужели нужно было оставить без внимания попрание священства, нарушение законов Божиих, разрушение того, чем держится все, т. е. священного сана, сделать недоступное доступным для всех, и чрез слабость к этим людям дозволить всем желающим попирать священную ограду и ниспровергнуть все? Но было бы делом вовсе не кротости, а бесчеловечия и жестокости, оставить без внимания распространение такого зла и, пощадив двести человек, погубить столько тысяч. Также, скажи мне, когда он повелел убивать родичей, что надлежало ему делать, если Бог гневался, нечестие возрастало, и никого, не было, кто мог бы избавить их от гнева? Допустить ли, чтобы удар небесный нисшел на все колена и предал совершенной погибели весь род, оставив без внимания вместе с наказанием и грех, который делался неизлечимым, — или наказанием и убиением немногих людей уничтожить грех, удержать гнев и преклонить Бога на милость к преступникам? Если таким образом будешь исследовать дела праведника, то отсюда особенно и увидишь, что он был весьма кроток.

2. Впрочем, предоставив любознательным делать заключения из вышесказанного, чтобы нам предмета постороннего не сделать больше ближайшего, возвратимся к предложенному. Что же было предложено? «Помяни, Господи, Давида и всю кротость его: как он клялся Господу, обещался Богу Иакова» (ст. 1, 2). Предположив говорить о кротости Давида, и оставив дела его в отношении к Саулу, к братьям, к Ионафану, долготерпение в отношении к воину, который осыпал его бесчисленными порицаниями, и другие многочисленнейшие, псалмопевец обращает речь к главному делу, которое показывало особенно великую ревность. Почему же он поступает так? По двум причинам; во–первых, потому, что это преимущественно благоугодно Богу: «на кого Я призрю», говорит Он, «на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2); во–вторых, потому, что тогда особенно нужным делом было возобновление храма, построение города, восстановление древнего общественного устройства; потому он особенно к этому и обращает речь; то, как известное и признанное всеми, оставляет, — всем известна была кротость Давида, — а это, особенно нужное для его цели, выставляет на вид. Действительно, что тогда желали видеть иудеи? Возобновление храма и восстановление древнего богослужения. А так как этим делом особенно славился Давид, то, как бы в награду за его усердие, псалмопевец просить Бога о построении храма и говорит: «Помяни, Господи, Давида и всю кротость его: как он клялся Господу, обещался Богу Иакова: «Не войду в жилище — дом мой, не войду на одр мой, не дам сна глазам моим и дремания векам моим и покоя вискам моим, пока не найду места Господу, жилища Богу Иакова» (ст. 1–5). Но как это относится к тебе? Так как я, говорит, потомок его, и так как ты, приняв его усердие, обещал восставить его род и царство, то ныне мы и просим исполнить эти обещания. Давид не сказал: пока не построю, — потому что это не было дозволено ему, — но: «пока не найду места Господу, жилища Богу Иакова». Не упоминая о том, кто построил, псалмопевец указывает на того, кто дал обет, чтобы ты знал, сколь великое благо — дух правый, и как Бог всегда назначает награду за намерение. Поэтому об нем особенно и упоминается, так как он был строителем более, нежели сын его, потому что он дал обет, а этот получил повеление. И посмотри на его усердие: не только, говорит, не вступлю в дом и не взойду на одр, но и тем, что составляет естественную потребность, не буду наслаждаться спокойно, пока не найду места и селения Богу Иакова. В противоположных этому чувствах Бог укорял иудеев, когда говорил: вы живете «в домах ваших украшенных, тогда как дом сей в запустении» (Агг. 1:4). «Пока не найду места Господу, жилища Богу Иакова». Посмотри опять и здесь на усердие и заботливость души его. Царь говорит: «пока не найду места Господу, жилища Богу Иакова», тогда как сам владел всем. Он хотел построить не просто, но на месте самом удобном и самом приличном для храма, и должен был искать этого места: так он был неусыпно заботлив! «Вот мы слышали, что оно в Евфрафе, нашли его в полях дубравы» (ст. 6). Теперь повествует о том, что было давно, выражая, что и прежде ковчег много времени странствовал, переходя с места на место; поэтому и говорит: «вот мы слышали, что оно в Евфрафе», т. е. об этом рассказывали нам отцы наши; мы знаем по слуху, что и тогда, странствуя везде по полям и пустыням, он потом был поставлен на месте; тоже пусть будет и теперь. Слово: «в Евфрафе» означает здесь колено Иудино, в котором ковчег поставлен был после долгого странствования. «Войдем в селения Его, поклонимся месту, где стояли ноги Его» (ст. 7). Видишь, какое чувственное он употребляет выражение по причине великой бесчувственности слушателей, упоминая о селениях Божиих, о ногах и месте, где стояли ноги Его. Все это он говорил о месте ковчега, так как оттуда исходили страшные глаголы, разрешавшие недоумения касательно дел иудейских и предсказывавшие будущее. «Встань, Господи, на место покоя Твоего, Ты и Кивот Святыни Твоей» (ст. 8). Другой переводчик (неизвестный, см. Ориг. Экз.) говорит: силы твоей (ισχύος). Третий (неизвестный, см. Ориг. Экз.): державы твоей (κράτους). И то и другое справедливо, потому что оттуда была подаваема святость, и хранившиеся там письмена доставляли и святость и силу.

3. Хорошо так сказал он. Действительно, чрез ковчег Бог явил силу не раз, не два, а многократно, как например, когда он взять был азотянами, когда ниспроверг идолов, когда поразил прикоснувшихся к нему, когда остановил язву, по возвращении своем, и другими делами, совершенными там, Бог являл силу Свою. Что же значит: «встань, Господи, на место покоя Твоего»? Утверди на месте, говорит, нас странствующих и ковчег носимый, и хотя когда–нибудь, наконец, успокой его. «Священники Твои облекутся правдою, и преподобные Твои возрадуются» (ст. 9). Другой (неизвестный, см. Ориг. Экз.): да облекутся (αμφιεσθήτωαν). Третий (неизвестный, см. Ориг. Экз.): да оденутся (ενδυσάσθωσαν). Это гораздо яснее, потому что он молится, а не пророчествует, и просит о приобретении добродетели. «Правдою» здесь он называет священные обряды, священство, богослужение. жертвы, приношения, а вместе с тем и беспорочный образ жизни, которого особенно надобно требовать от священников. «И преподобные Твои возрадуются», т. е. когда это сбудется. Смотри: он не просит ни построения города, ни обилия жизненных припасов, ни другого какого–нибудь благополучия, но благолепия храма, успокоения ковчега, совершенства священников, священных обрядов, богослужения, священства. Далее, так как просившие этого сами были виновны во многих грехах, он опять прибегает к предку и говорит: «ради Давида, раба Твоего, не отвергни лица помазанника Твоего» (ст. 10). Что значит: «ради Давида, раба Твоего»? Не только за добродетель его, говорит, и не за то, что он показал такое усердие к созданию храма, но и потому, что ты дал ему такое обещание. «Ради Давида, раба Твоего, не отвергни лица помазанника Твоего». Кого? Того, кто тогда был помазан, управлял и стоял во главе народа. «Клялся Господь Давиду истиною и не отречется от нее: «от плода чрева твоего посажу на престоле твоем» (ст. 11). Упомянув о Давиде, о добродетели этого мужа, усердии его ко храму, изложив древние события и высказав просьбу о восстановлении прежнего их общественного устройства, он теперь предлагает самое главное, именно говорит о Божиих обетованиях. Каких? «От плода чрева твоего посажу на престоле твоем». Но эти обетования даны были не просто, а с некоторым условием. Какое же это условие? Послушай: «если», продолжает он, «сохранят сыны твои завет Мой и сии откровения Мои, которым Я научу их, (то) и сыны их до века будут сидеть на престоле твоем» (ст. 12). Заключив такие условия, Бог вручил им рукописание, а они отвечали: «всё, что сказал Господь, сделаем и будем послушны» (Исх. 24:7). Потом, видя, что одна сторона нарушила условия, он обращает речь к месту, отвсюду заимствуя слова утешения: «ибо», говорит, «избрал Господь Сион и возжелал его в жилище Себе: это — покой Мой в век века, здесь поселюсь, ибо Я возлюбил его» (ст. 13, 14). т. е. не человек избрал это место, а Бог назначил его, снисходя к их слабости. Смысл слов его следующий: месту, которое Ты взял, которое избрал, которое назначил, которое признал удобным для Себя, не попусти разрушаться и погибнуть, потому что Ты сказал: «здесь поселюсь». Но Он сказал это с условиями. Какими? «Пищу его благословляя благословлю, нищих его насыщу хлебом» (ст. 15). «Насыщу хлебом» он называет обилие жизненных припасов, плодородие, и молится, чтобы все текло к ним как бы из источников. Действительно, такой образ жизни вели в древности иудеи, не чувствуя естественных нужд, когда только Бог благоволил к ним; не было у них ни недостатка в хлебе, ни голода, ни язвы, ни преждевременной смерти, ни другого чего–нибудь подобного, что обыкновенно случается с людьми, но все текло к ним как бы из источников, потому что рука Божия исправляла немощь дел человеческих. Таким образом он говорит здесь; Ты обещал благословить его ловитву, т. е., подать изобилие в вещах необходимых при великой безопасности. «Пищу его благословляя благословлю, нищих его насыщу хлебом, священников его облеку во спасение, и преподобные его радостью возрадуются. Там возращу рог Давиду. Приготовил Я светильник помазанному Моему. Врагов его покрою стыдом, а на нем процветет святыня Моя» (ст. 15–18). Смотри, какое благополучие во всех отношениях: они не будут иметь недостатка ни в чем необходимом, священники — в безопасности, народ — в радости, царь — в силе. «Светильником» он называет здесь или царя, или покровительство, или спасение, или свет, а вместе с тем величайший вид благополучия. Какой? Тот, что враги скроются и не будет никого, кто мог бы повредить этим благам. Не сказал просто: погибелью, но: «стыдом», желая, чтобы они скрылись живые, удалились, и своими страданиями свидетельствовали о силе и благоденствии этого народа. «На нем процветет святыня Моя». Что значит: «на нем»? На народе. Вместо: «святыня», другой переводчик (неизвестный, см. Ориг. Экз.) говорит: рог (κέρας). Третий (неизвестный, см. Ориг. Экз.): определение его (αφόρισμα αυτου̃). Четвертый (неизвестный, см. Ориг. Экз.): определенное ему (αφωρισμένον). Что же означают эти слова? Мне кажется, что здесь говорится о благополучии, безопасности, силе, царстве.

То, что Я определил ему в начале, говорит, будет процветать, умножаясь, не увядая и не уменьшаясь; но все это будет в таком случае, если сохранится выше сказанное условие. Какое? «Если сохранят сыны твои завет Мой». Одни обетования Божии не доставляют нам благ, если и мы не будем исполнять следуемое с нашей стороны, и имея их в виду, не должно малодушествовать и предаваться беспечности. Многих и из тех благ, которые Бог обещал, Он не подает, если получившие обещания оказываются недостойными; равно как и наказаний, которыми угрожал, он не приводит в исполнение, когда те, которые прогневали Его, впоследствии исправляются и отклоняют гнев Его. Итак, зная это, не будем ни предаваться беспечности по причине обетований, чтобы нам не упасть, ни отчаиваться по причине угроз, но исправляться. Таким образом мы можем достигнуть будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА НА ПСАЛОМ 132

1 Песнь степеней. Се, что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе? 1 Песнь степеней. Вот, что хорошо и что приятно, — это — жить братьям вместе! 2 Яко миро на главе, сходящее на браду, браду аароню, сходящее на ометы одежды его: 2 (Это) то же, что миро на голове, стекающее на бороду, на бороду Аарона, стекающее на края одежды его, 3 яко роса аермонская сходящая на горы сионския: яко тамо заповeда Господь благословение и живот до века. 3 Что роса Ермонская, сходящая на горы Сионские. Ибо там заповедал Господь благословение и жизнь до века.

Высокое достоинство любви, как соединяющей вместе с приятностью и пользу, и сравнение ее с священным миром, возливавшимся на голову первосвященника, и о росою. — «Ибо там заповедал Господь благословение». — Где «там»? Любовь — царица добродетелей.

Другой (неизвестный, см. Ориг. Экз.): что хорошо, что добро (αγαθὸν και).

1. Многие предметы хороши, но не имеют приятности; другие доставляют удовольствие, но не хороши; то и другое соединиться может весьма не легко. Но в том, о чем говорит пророк, соединилось то и другое, и приятность и доброта. Такова преимущественно — любовь; вместе с пользою она заключает в себе и удобство и приятность. Ее здесь он и прославляет. Он говорит не просто о жительстве и не о пребывании в одном доме, но о жизни «вместе», т. е. с согласием и любовью, — потому что отсюда происходит единодушие. Сказав, что это «что хорошо и что приятно», он потом объясняет свои слова примерами и приводит вещественные сравнения, которые могут представить слушателю предмет в яснейшем виде. Какие же сравнения? Посмотри: «(это) то же, что миро на голове, стекающее на бороду, на бороду Аарона, стекающее на края одежды его» (ст. 2). Аарон, будучи первосвященником, помазывался миром, которое источалось со всех сторон, и от этого помазания он был весьма вожделенен, приятен и любезен для взиравших на него. Как он, — говорит пророк, — будучи помазан миром, блистал видом, был светел лицом, исполнен великого благоухания, и доставлял приятность взиравшим на него очам, так прекрасно и это; и как то зрелище не только было хорошо, но и приятно для зрения, так и это доставляет душе удовольствие. «Что роса Ермонская, сходящая на горы Сионские. Ибо там заповедал Господь благословение и жизнь до века» (ст. 3). Приводит и другое сравнение, которое заключает в себе великую приятность и доставляет зрителю удовольствие. Не напрасно сказал он это. Так как до плена десять колен израильских и два колена жили отдельно, отчего происходили многие беззакония, возмущения, распри и войны между ними, то он убеждает, чтобы этого не было, и советует, чтобы народ более не разделялся, но жил вместе, соединенно, под управлением одного начальника и царя, чтобы любовь проходила от начала до конца, как роса нисходит на все. Он сравнивает любовь с миром и росою, желая показать посредством первого ее благовоние, а посредством второй — успокоение и приятность вида. «Ибо там заповедал Господь благословение и жизнь до века». Где «там»? В такой жизни, в таком согласии, в таком единодушии, в таком сожительстве. Действительно, это — благословение, а противное тому — проклятие. Вот почему некто, прославляя это, говорит: «единомыслие между братьями и любовь между ближними, и жена и муж, согласно живущие между собою» (Сир. 25:2). Другой, прикровенно выражал силу единения, говорит: «если лежат двое, то тепло им, и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется» (Еккл. 4:11, 12); показываете здесь и удовольствие и силу, внушая, что и во время покоя будете великое удовольствие, и во время деятельности великая сила. И еще: «озлобившийся брат неприступнее крепкого города» (Прит. 18:20). И Христос говорит: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). И сама природа требует этого. Потому и в начале Бог, создав человека, сказал: «не хорошо быть человеку одному» (Быт. 2:18), и, сотворив живое существо, т. е. жену, необходимостью общения соединил ее с мужем, желая бесчисленными способами сблизить нас между собою. «И жизнь до века». Хорошо пророк прибавил это; где любовь, там великая безопасность, великое благоволение Божие. Она — мать всех благ, она — корень и источник их, она — прекращение войн, истребление распрей. Выражая это, он и присовокупил: «и жизнь до века». Действительно, как несогласие и раздор причиняют смерть и смерть преждевременную, так любовь и согласие производят мир и единодушие, а где мир и единодушие, там все в жизни безопасно и вполне надежно. Но для чего говорить о настоящем? Любовь доставляет нам небо и неизреченные блага; она — царица добродетелей. Зная это, будем ревностно питать ее в себе, чтобы нам получить и настоящие блага и будущие, которых да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА НА ПСАЛОМ 133