"But the main thing in what we are talking about is this: We have such a High Priest, who is seated at the right hand of the throne of majesty in heaven, and [is] the priest of the holy place and the true tabernacle, which the Lord has raised, and not man" (Hebrews 8:1-2).

1. Paul, always imitating his Master, speaks now of the humble, now of the highest, so that the humble paves the way to the high, and the latter leads to the former, so that those who see the high may know that the humiliated was the work of condescension. And so He does here. After saying that "having sacrificed himself" and showing that He is the high priest, (the Apostle) continues: "The main thing in what we are talking about is this: we have such a High Priest who is seated at the right hand of the throne of majesty in heaven." This is no longer characteristic of the priest, but of the One whose priest He is. "Priest of the Sanctuary". Not just a minister, but a "priest of the sanctuary." "And the true tabernacle, which the Lord hath raised, and not man." Do you see the condescension (of Christ)? Not for long, before this, (the Apostle) distinguished (Him from others), when he said: "Are they not all ministering spirits"? and therefore it is not shown to them: "Sit at my right hand" (Heb. 1:13,14). He says this because he who sits, without a doubt, is not a minister; therefore (here calling Him a minister) says this of Him according to the flesh. "The true tabernacle" He here calls heaven, and, wishing to show its difference from the Jewish tabernacle, He adds: "which the Lord hath raised, and not man." See how he encouraged the souls of the Jews who believed with these words. Perhaps they imagined that we did not have such a tabernacle; but behold, says He, our priest is great and much greater (than the Old Testament), who has offered a more wonderful sacrifice. But are these not only words, boasting and self-deception? For this purpose he confirmed (his words) with an oath beforehand, and then began to speak about the tabernacle. The difference between the tabernacles was already evident from the preceding one, but he proves it from another side: "which the Lord hath raised," he says, "and not man." Where are those who say that the sky moves? Where are those who claim that it is spherical? Both are refuted here. "The main thing," he says, "is what we are talking about." The most important thing is always called the most important. Here again He brings down His speech: having spoken of the lofty, He now speaks without fear of the despised. Further, in order that you may know that the word "priest" is used in relation to mankind (Christ), see how he also explains this: "Every high priest," he says, "is appointed to offer gifts and sacrifices; wherefore it was necessary that this one also should have something to offer" (Hebrews 8:3). When you hear that (Christ) is sitting, do not think that He is unjustly called high priest; the former, i.e. sitting, is a sign of divine dignity, and the latter is a sign of great love for humanity and care for us. Therefore the latter (the Apostle) expands and speaks in more detail, fearing lest the former be diminished. For this reason he inclines his speech to the same now, since some have asked: Why did (Christ) die while he was a priest? A priest is not without a sacrifice; therefore he also had to offer a sacrifice. And on the other hand, since He said that (Christ) is above (the heavens), He now says and proves that He is a priest in all respects, both according to Melchizedek, and according to the oath, and according to the sacrifice. From this he draws another necessary conclusion: "If He had remained on earth," he says, "He would not have been a priest, for [here] are such priests who bring gifts according to the law" (Heb. 8:4). If, he says, he is a priest, as indeed he is, he ought to have been in another place; if He were on earth, He would not have been a priest. Why? He did not offer sacrifices, he did not perform the sacraments, and rightly so, because there were priests here. (The Apostle) proves that it is impossible for (Christ) to be a priest on earth. Why? For otherwise, he says, there would be no resurrection.

Here it is necessary to concentrate attention and delve into the thought of the Apostle. He again shows the difference between the priesthood (of the Old Testament and of Christ). "Who," he says, "serve the image and shadow of the heavenly things" (Heb. 8:5); What does he call heavenly here? Spiritual; although it takes place on earth, it is worthy of heaven. When our Lord Jesus Christ stands before the slain (lamb), when the Spirit descends, when he who sits at the right hand of the Father is present here, when (believers) are made sons and citizens of heaven by means of the font, when we find there our fatherland, city, and citizenship, when we become strangers to this world, is not all this heavenly?

2. What is it? Are not the hymns of heaven? Is it not that the divine faces of the bodiless forces sing to the mountain, and we sing in harmony with them here the vale? Is not the altar of heaven also? How? There is nothing carnal on it; Everything that is before us is spiritual: our sacrifice does not turn into ashes, smoke and stench, but makes everything that is before us pure and bright. Are not these sacred rites heavenly, of which the ministers still hear the words spoken to them: "To whom you forgive sins, they will be forgiven; on whom you leave, they will remain" (John 20:23)? Are not all (their sacraments) heavenly when they also have the keys of heaven? "Which," he says, "serve the image and shadow of the heavenly things, as it was said to Moses, when he was about to complete the tabernacle: Take heed, it is said, do all things according to the image shown to you on the mountain" (Hebrews 8:5). Since our hearing is less capable of perception than our sight, for we do not convey to the soul what we hear so well as what we see with our own eyes, God showed everything (to Moses). Either the Apostle speaks of this in the words: "to the image and shadow," or he means the temple, because he adds: "Take heed, it is said, do all things according to the image shown to you on the mountain," and this is said only about the structure of the temple, or he also means the sacrifices, and all the rest; he who says this (the last) will not sin, because the Church is heavenly and is nothing else but heaven. "But this [High Priest] received a ministry all the more excellent, the better he is the mediator of the covenant" (Hebrews 8:6). Do you see how much better the real service is than that service? This is an image and a shadow, and this is the truth. However, this did not give the listeners any benefit or consolation. For this reason (the Apostle) adds that which could especially give them joy: "Who is established," he says, "on better promises." Having spoken of the place, of the priest and the sacrifice, he now sets forth the distinction between the covenants themselves. And before he proved that the Old Testament was weak and useless, and in order to show its shortcomings, see what arguments he uses. In one place he said (of the New Testament): "according to the power of life that does not cease"; in another (of the old) he said: "The abolition of the former commandment is due to its weakness and uselessness"; then he expressed something great when he said, "But a better hope is introduced, by which we draw near to God." Here he raises us up to heaven and shows us that instead of a temple we have heaven, and that those sacraments were prototypes of ours, and in this way, having exalted the ministry, he finally justly exalts the priesthood. But, as I said, he sets forth what is especially joyful for his hearers in the words: "Who is established on better promises." Where does this come from? From the fact that the old one has been abolished, and this (new) one has been introduced in its place, which has received force because it is better. As the Apostle said above: "If perfection were to be attained by means of the Levitical priesthood, for the law of the people is bound up with it, what need would there be for any other priest to arise after the order of Melchizedek"? so here he uses the same reasoning: "For if the first [covenant] had been without defect, there would have been no need to seek a place for another" (Hebrews 8:7), i.e. if it had no defect, if it had made men blameless. And what exactly does he say, listen to the following: "Rebuking them, he says"; He did not say: "rebuking" him (i.e. the law), but: "... [The prophet] rebuked them, saying, Behold, the days are coming, saith the Lord, when I will make a new covenant with the house of Israel and with the house of Judah, not such a covenant as I made with their fathers when I took them by the hand to bring them out of the land of Egypt, because they did not abide in that covenant of mine, and I despised them, saith the Lord" (Hebrews 8:8-9). So, you will say; But how can it be seen that (the Old Testament) has ended? (The Apostle) proved this also on the part of the priest; And now, in plain words, he proves even more clearly that it has been abolished. How? "On the best," he says, "the promises." Tell me, can there be equality between heaven and earth? Notice how he does not reject the promises there either, so as not to degrade the Old Testament in this respect as well. Formerly he said, "A better hope is introduced, by which we draw near to God," expressing that there was hope there also; And here he says, "A better hope is being introduced," expressing that there were promises there too. But since (the Jews) were constantly murmuring, "Behold, the days are coming, saith the Lord, when I will make a new covenant with the house of Israel and with the house of Judah"; not an ancient, he says, some covenant; and that they may not think this, he also determines the time: he does not simply say, "According to the covenant which I made with their fathers," so that they should not think of what was in the time of Abraham or Noah, but he determines what kind of covenant, "not such a covenant," he says, "as I made with their fathers at that time," who lived at the time of the exodus; wherefore he adds, When I took them by the hand to bring them out of the land of Egypt, because they did not abide in that covenant of mine, and I despised them, saith the Lord.

3. Do you see that the beginning of evil comes from us? "They," he says, "did not abide in the beginning"; therefore, negligence is from us, and all good things, i.e. all good deeds, are from God. Here (God) seems to represent justification, giving the very reason why He left them. "This is the covenant which I will make unto the house of Israel after those days, saith the Lord: I will put my laws in their minds, and I will write them upon their hearts; and I will be their God, and they shall be my people" (Hebrews 8:10). This is what he says about the new covenant, after he said, "Not such a covenant as I have made." And what other difference is there between them, if not this? But if anyone says that this does not express the difference (of the new testament), but that it is given in their hearts, that it is not the difference between the commandments, but the ways in which they are communicated, the covenant will no longer be in writing, but in hearts, let him prove that this was once the case with the Jews. It is impossible to prove this: and after their return from Babylon, the covenant was again given to them in writing. But the apostles, as I can prove, received nothing in writing, but received everything in their hearts by the Holy Spirit. That is why Christ said to them: "When the Comforter comes, whom I will send you from the Father, the Spirit of truth, which proceeds from the Father, He will bear witness to Me" (John 15:26). "And every man shall not teach his neighbor, nor every man his brother, saying, Know the Lord; for all, from the least to the greatest, shall know me: for I will be merciful to their iniquities, and their sins and their iniquities I will remember no more" (Hebrews 8:11-12). Here is another sign: "From the smallest," he says, "to the greatest, they shall know Me," and they will not say, "Know the Lord." When did this come to pass, if not now? Ours (teaching) is known, and theirs is not known, but it is enclosed in a corner. On the other hand, a thing is called new when it is second (after the first) and contains something more in itself than the old. In the same way, a thing is called new from which one thing is separated, and the other is not. For example: If someone in an old house, which is about to collapse, leaving everything behind, dismantled the foundation, we say that he made it new by taking out one thing and inserting another. In the same way, the heavens are called new when they do not remain brass, but send down rain; and the earth is called new when it does not remain barren, but is changed (into fruitful); and a house is called new when one thing is destroyed in it, and the other remains. Thus also the covenant is well called new, as a sign that the old covenant was made old, because it bore no fruit. And in order to know this more accurately, read what Haggai says, what is the 3achariah, what is the angel (Malachi), what Ezra rebukes (the Jews). In what way did they receive (the new covenant)? How did none of them inquire of the Lord, if they transgressed the covenant and did not even know it? Do you see how unfounded your (opinion) is? I insist on mine - that it is this (our covenant) that should be called new in the proper sense. Otherwise, I do not admit that the words were said about him: "For behold, I am making a new heaven and a new earth, and the former shall no more be remembered, neither shall they come to the heart" (Isaiah 65:17). For why, when Deuteronomy says, "And thy heavens, which are above thy head, shall be made of brass," there is no restriction: if ye hearken, there shall be new things (Deuteronomy 28:23)? I, says (God), therefore I will give another covenant, that they have not remained in the past. This is evident from the following words (of the Apostle): "... the law, weakened by the flesh, was powerless" (Romans 8:3); and again: "Why then do you now tempt God, [desiring] to put a yoke on the necks of the disciples, which neither our fathers nor we could bear" (Acts 15:10)? " … They did not abide," he says, "in that covenant of mine." Here it is shown that God has vouchsafed us the highest and spiritual. "Their sound goes through all the earth, and their words to the ends of the world" (Psalm 18:5). This means: "And every man shall not teach his neighbor, nor every man his brother, saying, Know the Lord." And again: "For the earth shall be filled with the knowledge of the glory of the Lord, as the waters cover the sea" (Habakka 2:14). "By saying 'new,' he showed the decrepitude of the first; but that which decays and grows old is near destruction" (Heb. 8:13). See how he revealed the innermost thought, the very thought of the prophet. He honored the law without calling it obsolete; however, he also expressed this, because if it (the covenant) had been new, he would not have called the one established after it new. Thus he expresses something greater and more special when he says that it is dilapidated; therefore He is abolished, destroyed, and no longer exists. Based on (the words of) the prophet, he speaks with great boldness (about the Old Testament) and usefully shows that ours (covenant) is now flourishing, and it is obsolete. Having used the name "decaying," he adds from himself another one: "aging" and then deduces from everything; The next conclusion: "Close to destruction." Consequently, the Old Testament is not simply replaced by a new one, but as obsolete, as useless. For this reason (the Apostle) said: "because of its weakness and uselessness"; and again: "the law has brought nothing to perfection"; And again: "If the first [covenant] were without defect, there would be no need to seek a place for the other." What does it mean: "without lack"? Useful, strong. He says this not in order to make (the Old Testament) worthy of condemnation, but in order to show its inadequacy; as if someone were to say: this house is not without blemish, i.e. it has defects, it is dilapidated; Or: this garment is not without blemish, i.e. it tears quickly. In the same way, he does not call (the Old Testament) evil, but only that which has faults and imperfections.

4. In the same way, we are new, or rather, we were new, but now we are worn out, and therefore we are close to corruption and destruction. However, if we want, we can destroy this dilapidation. It is impossible to do this with a font (baptism), but it is possible here by repentance. Therefore, if there is anything old in us, let us destroy it; if there is any rust, any filth or impurity, let us blot out and be clean, so that the King may desire our beauty. And those who have reached the utmost ugliness can restore the beauty of which David speaks: "Hear, daughter, and see, and incline thy ear, and forget thy people and thy father's house. And the King will desire thy beauty" (Psalm 44:11,12). Oblivion does not bring beauty, spiritual beauty. What kind of forgetfulness is he talking about? (Oblivion) of sins. He addresses his speech to the church of the Gentiles and exhorts it not to remember the parents, i.e. those who offer sacrifices to idols - and it was precisely from such people that it was formed. He did not say: do not participate in this, but even, what is much more, do not bring it to your memory. He says the same thing in another place: "I will not remember their names with my mouth" (Psalm 15:4); and again: "That my mouth may not speak of the affairs of men" (Psalm 16:4). This is not yet a great virtue; or rather, though great, but not like that. What does he say there? He did not say, "Do not speak of the deeds of your fathers," but, "Do not even remember, do not bring them to your memory." Do you see how far he wants to drive evil away from us? He who does not remember, does not think; he who does not think, does not speak; but he who does not speak, he will not do. Do you see how many paths (to evil) it blocks for us, how far it moves us away from the greatest (of evils)? Let us also give heed to him, and let us forget our wickedness, but not the sins we have committed: remember them, saith the Lord, thou art first, and I will not remember (Ephesians 5:10-13). Thus, we must not only remember the theft, but also return what was stolen; it means to bring evil into oblivion, to destroy the very thought of theft and never to allow it to come to oneself, and to correct what has already been done. And how can we achieve the oblivion of evil? By remembrance of God's blessings. If we constantly remember God, we will no longer be able to remember evil: "If," says (the Psalmist), "when I remember Thee on my bed, I meditate on Thee in the [night] watches" (Psalm 62:7). Although it is always necessary to remember God, it is especially when the mind is at rest, when through this remembrance it can judge itself, when it can retain it in memory. In the daytime, even if we remember, other cares and troubles that come in will blot it out (remembrance); and at night, you can remember constantly: then the soul is in peace and tranquility, then it is in harbor and safety: "what you speak," says (the Psalmist), "in your hearts, meditate on your couches" (Psalm 4:5). It would be better to remember this during the day; but since you are in constant cares and amuse yourself with worldly affairs, remember God at least in bed, meditate on Him in the morning. If we do this in the morning, then without any danger we will go out to our business; if we propitiate God with reverence and prayer beforehand, then even afterwards we will not meet any enemy, and if you do, you will laugh at him, the name is in defense of God. The market is war; Daily affairs are battle, excitement and storm. Therefore we need weapons; and prayer is a great weapon; We need fair winds, we need to be versed in everything in order to pass the time of the day without shipwrecks and wounds, since many pitfalls occur daily, and often our ship crashes and sinks.

Therefore, we need to pray, especially in the morning and at night. Many of you have often seen the Olympic Games, and not only saw, but also encouraged and approved of the warriors, one of them, the other of the other. Consequently, you know how in the days of struggle, and even in the very night, the herald is not restless about anything else all night long, and does not care about anything else, except that the warrior, when he goes out, does not shame himself; and those who sit beside the trumpeter suggest to him that he should not even speak to anyone, lest, having exhausted his spirit, he should arouse laughter. But if he who intends to fight before men makes so much effort, then it is much more necessary to constantly strive and take care of us, whose whole life is a struggle. Therefore, let us have every night as an all-night vigil; let us try not to be ridiculed when we go out in the daytime. And, oh, if only ridicule! But now sits at the right hand of the Father the ascetic himself, listening attentively to see if we say anything indecent or unnecessary, since He is the judge not only of deeds, but also of words. Let us, beloved, watch all night; If we want, then we will have connoisseurs - each of us has an angel with us. Yet we sleep all night, and, oh, if only that! But even then many do a lot of unseemly things; Some go to houses of debauchery, while others turn their own into houses of debauchery, bringing prostitutes to them: so little do they care about good warfare! Others get drunk and use foul language; others make noise; others spend the whole night in wicked deeds, doing more evil than those who sleep; others calculate their income; others are tormented by other cares, more willingly doing everything than what is necessary for fighting. Therefore, I exhort you, let us leave everything and take care only of one thing, how we may receive a reward and be crowned; let us do all that we can receive the promised blessings, which may we all be vouchsafed by grace and love for mankind (our Lord Jesus Christ, with Whom to the Father with the Holy Spirit be glory, dominion, honor, now and ever, and unto the ages of ages, Amen).

CONVERSATION 15

"And the first covenant had the ordinance of worship and the sanctuary of the earth: for the first tabernacle was built, in which was the lampstand, and the table, and the offering of loaves, and which is called 'holy.' Behind the second curtain was the tabernacle, called the Holy of Holies, which had a golden censer, and the ark of the covenant overlaid on all sides with gold, where were the golden vessel of manna, the rod of Aaron that blossomed, and the tablets of the covenant, and above it the cherubim of glory overshadowing the purgatory; of which it is not necessary now he speaks in detail" (Heb. 9:1-5).

1. Доказав со стороны священника, священства и завета, что (ветхий завет) должен был окончиться, (апостол) теперь доказывает то же со стороны самого устройства скинии. Каким образом? Когда говорит о святом и святом святых. Святое есть образ прежнего времени, потому что там все совершилось с жертвоприношениями; а святое святых есть образ настоящего. Словом - святое святых (апостол) означает и небо, и завесу неба, и плоть (Христову), входящую внутрь завесы: "открыл нам", - говорит, - " через завесу, то есть плоть Свою" (Евр. 10:20). Впрочем нужно объяснить это место с самого начала. Что же он говорит? Кто "первый"? Завет. "Имел постановление о Богослужении". Что значит: "постановление о Богослужении"? Знаки или постановления; как бы так говорит: тогда он имел их, а теперь не имеет, - и этим уже выражает, что (ветхий завет) отменён: "имел", говорит, так что теперь он, хотя бы и оставался, уже не имеет (силы). Святое же людское ("Святилище земное"). Людским называет его потому, что всем дозволялось входить в него; в одном и том же здании назначено было место, где стояли священники, где иудеи, прозелиты, назореи. Так как оно было доступно и язычникам, то и называет его людским (κοσμικόν, мирским); иудеи же не были мирскими. "Скиния первая", - говорит, - "в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов". Это - мирские знаки. "За второю же завесою", - следовательно, не одна была завеса, но была завеса и вне (святаго), - "была скиния, называемая "Святое-святых". Смотри, как он называет то и другое скинией, потому что она как бы шатром осеняла находившееся там. "Имевшая золотую кадильницу", - говорит, - "и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета". Все эти вещи были священны и служили ясными памятниками иудейской неблагодарности. "И скрижали завета", - Моисей разбил их, - "и манну": когда (иудеи) роптали, тогда (Моисей) и повелел, на память потомкам, положить её в золотую стамну. "Жезл Ааронов расцветший", - потому что они возмутились; иудеи были неблагодарны, непрестанно получая благодеяния, забывали их, потому, по повелению законодателя, всё это было положено в золотой ковчег, чтобы передать памяти потомков. "А над ним херувимы славы, осеняющие очистилище". Что значит: "херувимы славы"? Значит - или славные, или подчиненные Богу. Хорошо также он указывает, что они находились выше, выражая, что есть предметы выше тех вещей. "О чем", - говорит, - "не нужно теперь говорить подробно". Здесь он намекает, что всё это были не одни только видимые вещи, но и знаки чего-то другого. "О чем", - говорит, - "не нужно теперь говорить подробно" - может быть, потому, что это требует продолжительного объяснения. "При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение" (Евр. 9:6). Т.е., хотя это и было, но иудеи не участвовали в этом, потому что не видели этого; следовательно, было не столько для них, сколько для тех, для кого служило прообразом. "А во вторую - однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа" (Евр. 9:7). Видишь ли самые прообразы, здесь уже предложенные? Чтобы не сказали: как может быть одна жертва, как первосвященник (Христос) однажды принес её? - (апостол) показывает, что так было издревле: святейшая и страшная (жертва) была одна. Так-то (иудеи) были приготовляемы издревле: и тогда, говорит, архиерей приносил жертву однажды. Хорошо также сказано: "не без крови"; не без крови, хотя и не такой крови (как ныне), потому что и служение было не таково. Это означало, что настанет (жертва), которая не будет истребляться огнём, но более обнаруживаться кровью. Так как под жертвою (апостол) разумеет крест, при котором не было ни огня, ни дров, и который не был приносим много раз, но однажды принесён (обагренный) кровью, то показывает, что и ветхозаветная жертва была такова же и приносилась однажды с кровью. "Которую приносит", говорит, "за себя и за грехи неведения народа". Смотри, не сказал: о грехах, но: "грехи неведения народа", чтобы они не высокомудрствовали: хотя бы, говорит, ты согрешил невольно, но и при нежелании своём ты допустил неведение, и потому никто не может быть чистым. Везде он прибавляет: "за себя", выражая, что Христос - первосвященник, гораздо высший иудейского. Действительно, если Он был непричастен грехам нашим, то как Он мог принести жертву за Себя? Для чего же, спросишь, (апостол) и сказал это? Для указания на высшее. Доселе не было рассуждения; а далее он рассуждает и говорит: "[Сим] Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния" (Евр. 9:8). Для того, говорит, это было так устроено, чтобы мы знали, что святое святых, т.е. небо, ещё недоступно. Впрочем, на том основании, что мы не входим в него, мы не должны думать, будто его нет; мы не могли входить и во святое святых. "Она есть", - говорит, - "образ настоящего времени" (Евр. 9:9).

2. Какое время он называет наступающим? Время прежде пришествия Христова; а время после пришествия Христова уже не есть наступающее. Как в самом деле оно может быть наступающим, когда оно уже наступило и оканчивается? И еще нечто другое он выражает здесь: "она есть", - говорит, - "образ настоящего времени", т.е. было прообразом. "В которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего" (Евр. 9:9). Видишь ли, как ясно он показал здесь, что значит: "закон ничего не довел до совершенства", и: "если бы первый [завет] был без недостатка, то не было бы нужды искать места другому" Как? По совъсти ("в совести"). Жертвы не очищали души, но касались только тела: они были по "закону заповеди плотской". Подлинно, они не могли очистить ни прелюбодеяния, ни убийства, ни святотатства. Вот (заповедано было): это ешь, а этого не ешь, - хотя все это безразлично. "И которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами". Это, говорит, пей; хотя о питии ничего не было заповедано, но (апостол) сказал так для выражения маловажности этих предметов: "и различными омовениями и обрядами, [относящимися] до плоти, установлены были только до времени исправления" (Евр. 9:10). Вот, в чём состоит оправдание плотское. Здесь он отвергает жертвоприношения, показывая, что они не имели никакой силы и что они существовали только "до времени исправления", т.е, оставались до времени, которое исправляет всё. "Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною" (Евр. 9:11). Здесь он разумеет плоть (Христову). И хорошо назвал её большею и совершеннейшею, так как Бог-Слово и вся сила Духа обитает в ней: "Ибо не мерою дает Бог Духа" (Иоан. 3:34); называет её "совершеннейшею", как безукоризненную и совершившую большие дела. Сиречь, не сея твари ("Не такового устроения"). Вот, почему она большая; она не была бы от Духа, если бы человек устроил её. Не сея твари, т.е. не такого устроения, как твари, но духовного: она устроена Духом Святым. Видишь ли, как он называет тело (Христово) и скинию, и завесою, и небом? "Большею и совершеннейшею", - говорит, - "скиниею", и далее: "открыл нам через завесу, то есть плоть Свою" (Евр. 10:20); и ещё: "входит во внутреннейшее за завесу" (Евр. 6:19); и ещё: "Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного [устроенное], но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие" (Евр. 9:24). Для чего же он делает это? Чтобы научить нас, что в том и другом прообраз - одно и то же значение. Именно: небо есть завеса, потому что завеса так же отделяет святое, как и плоть скрывает божество; равно и плоть, заключающая божество, есть скиния; и небо есть также скиния, потому что там внутри пребывает священник. "Христос вошел", - говорит, - "как первосвященник"; не сказал: сделавшись, но: "вошел" т.е. пришедши на это самое дело и не преемствовав какому-нибудь другому, не так, чтобы наперед пришёл, а потом сделался (первосвященником), но был им вместе с тем, как пришёл. Также не сказал: пришёл священник жертвоприношений, но: грядущих благ, так как невозможно изобразить всё словом. "И не с кровью козлов и тельцов" (Евр. 9:12), - потому что всё изменилось. "Но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление": вот здесь он разумеет небо. "Однажды", - говорит, - "вошел во святилище и приобрел вечное искупление". Слово: "приобрел" выражает, что это дело - одно из весьма дивных и неожиданных, как Он одним входом приобрёл вечное спасение. Далее следует доказательство: "Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному! (Евр. 9:13-14). Если, говорит, кровь волов может очищать плоть, то гораздо более кровь Христова может омыть нечистоту души. Чтобы под словом – "освящает" ты не разумел здесь чего-нибудь важного, он объясняет и показывает. различие того другого очищения, как последнее высоко, а первое низко, - и справедливо, - потому что там была кровь волов, а здесь (кровь) Христова. Впрочем, он не удовольствовался именем (Христа), но излагает и способ принесения Им жертвы: "Ибо если", - говорит, - "Духом Святым принес Себя непорочного Богу", т.е., эта непорочная жертва была чиста от грехов. А выражение: "Духом Святым" показывает, что, она принесена не при посредстве огня, или чего-нибудь другого. "Очистит", - говорит, " совесть нашу от мертвых дел". И хорошо сказал: "от мертвых дел", потому что как там, если кто прикасался к мертвецу, осквернялся, так и здесь, если кто прикасается к мёртвому делу, оскверняется в совести. "Для служения", - говорит, - "Богу живому и истинному". Здесь он выражает, что совершающий мертвые дела не может служить живому Богу. Справедливо говорит: "Богу живому и истинному", означая, что и приносимое Ему должно быть таково же; следовательно, приносимое нами живо и истинно, а приносимое иудеями мертво и ложно, - и это справедливо.

3. Итак, никто, имеющий мертвые дела, пусть не приходит сюда; если прикоснувшемуся к мёртвому телу запрещалось входить (в скинию), то гораздо более - имеющему мёртвые дела, - это осквернение самое отвратительное. А мёртвые дела - это все те, которые не имеют жизни, которые издают зловоние. Как мёртвое тело неспособно ни к какому чувствованию и смущает приближающихся к нему, так и грех скоро по-ражает мыслительную способность и не оставляет в покое самую душу, но тревожит её и мучит. Говорят, что зараза, как скоро появляется, тотчас причиняет вред телам. Таков и грех: он подобен заразе, только повреждает не воздух наперёд и потом тела, но прямо вторгается в душу.

Не замечаешь ли ты, как зараженные горят, как они мечутся, какое издают зловоние, как отвратительны их лица, как все они нечисты? Таковы и грешники, хотя они и не видят этого. Не хуже ли, скажи мне, всякого одержимого горячкой преданный страсти корыстолюбия или сладострастия? Не нечистее ли он всякого такого, совершая и допуская всё постыдное? Что может быть отвратительнее корыстолюбца? На что решаются блудницы, или выступающие на зрелищах, на то (решится) и он; и даже скорее, может быть, те не решатся, нежели он. Что я говорю: решится? Он и раболепствует перед теми, перед кем не следует, и бывает дерзок там, где не следует, и никогда не держит себя ровно: часто людям порочным, неблагонамеренным, развратникам, которые гораздо хуже и ничтожнее его, он угождает и льстить, а других, благородных и вполне добродетельных людей, поносит и оскорбляет. Видишь ли в том и другом случае его неблагородство и безстыдство? Он и скромен через меру, и высокомерен. Блудницы остаются дома, виновные в том, что за деньги продают своё тело; но они представляют в своё оправдание бедность и крайний голод, хотя и это отнюдь не может оправдать их, потому что можно кормиться трудами. А корыстолюбец не остается дома, но идёт посреди города, предавая не тело, но душу свою диаволу; сообщается и совокупляется с ним, как бы с блудницею, и, вполне удовлетворив своей похоти, удаляется; и видят это не два, иди три человека, но весь город. Блудницы обыкновенно отдаются каждому, кто даёт золото; кто бы ни предложил им плату, раб или свободный, единоборец или кто-нибудь другой, они принимают; а тех, которые ничего не предлагают, хотя бы они были благороднее всех, без денег не допускают к себе. То же делают и корыстолюбцы; чистых мыслей, когда они не доставляют денег, не допускают, а мыслей грязных и действительно звероподобных держатся из-за денег и безстыдно усвояют их, погубляя таким образом красоту души своей. Как блудницы бывают безобразны, черны, грубы, толсты, нестройны, неблаговидны и вообще отвратительны, таковы и корыстолюбивые души, которые даже внешними притираниями не могут скрыть своего безобразия. Когда безобразие доходит до крайности, тогда никакие ухищрения не могут прикрыть его. Безстыдство производит блудниц, как говорит пророк: "у тебя был лоб блудницы, ты отбросила стыд" (Иер. 3:3). То же можно сказать и корыстолюбцу: не постыдился ты никого, не того или другого, но никого. Как именно? Он не стыдится ни отца, ни сына, ни жены, ни друга, ни брата, ни благодетеля, и вообще никого. Что я говорю: друга, брата и отца? Он не стыдится самого Бога, но считает всё баснею, смеётся (над всем), будучи упоен сильною страстью, не хочет слышать ничего, что может принести ему пользу, и даже, - о, безумие! - говорит: горе тебе, мамона, и не имеющему тебя. Здесь я разрываюсь от гнева: горе тем, которые говорят это, хотя бы они говорили в шутку. Не угрожал ли Бог, скажи мне, такою угрозою: "Никто не может служить двум господам" (Mат. 6:24)? А ты ослабляешь Его угрозу, дерзая говорить это к собственному вреду своему. Не говорит ли Павел, что (лихоимство) есть идолослужение, и не называет ли он лихоимца идолослужителем (Кол. 3:5; Ефес. 5:5)? А ты стоишь и смеёшься, подобно публичным женщинам, предаваясь смеху, подобно играющим на сцене.

4. Оттого всё низвратилось и пало; смехотворством сделалось у нас всё - и взаимное обращение, и вежливость; нет ничего обстоятельного, ничего твердого. Говорю это не по отношению только к мирянам, но знаю, кого разумею, - и церковь ведь наполняется смехом. Один скажет острое слово, и смех тотчас распространяется между сидящими; и к удивлению, даже во время самой молитвы многие не перестают смеяться; диавол всюду торжествует, всех связал, всеми обладает; Христос безчестится и изгоняется; церковь ставится ни во что. Ужели вы не слышите слов Павла, который говорит: "сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны [вам]" да изъемлются от вас (Еф. 5:4)? Кощунство он поставляет вместе с сквернословием: а ты смеёшься? Что такое "пустословие"? То, что не доставляет никакой пользы. А ты все же смеёшься? И ты, монах, осклабляешь лице своё? Распявшийся (для Mиpa), предавшийся сетованию, скажи мне: чему ты смеёшся? Слышал ли ты, чтобы Христос когда-нибудь делал это? Никогда, - напротив скорбел Он часто. Когда Он смотрел на Иерусалим, плакал; когда представлял себе предателя, возмущался; когда намеревался воскресить Лазаря, плакал; а ты смеёшься? Если тот, кто не скорбит о грехах других людей, достоин осуждения, то может ли удостоиться прощения тот, кто не скорбит о своих собственных грехах и смеётся? Настоящее время есть время печали и скорби, сокрушения и смирения, борьбы и подвигов; а ты смеёшся? Ужели не знаешь, как обличена была Сарра? Ужели не слышишь слов Христа, который говорит: "Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете" (Лук. 6:25)? То же поёшь ты каждый день. В самом деле, что, скажи мне, говоришь ты? Разве (говоришь): смеялся? Нет. А что? "Утомлен я воздыханиями моими" (Пс. 6:7). Но, быть может, некоторые до того рассеянны и легкомысленны, что даже смеются и при этой укоризне, именно потому, что мы говорим теперь о смехе; таково свойство легкомыслия таково - разнузданности, что даже укоризна нечувствительна.