Мысли эти, в отношении к предметам настоящего восьмистишия, определенно указывают — как окончательно вычищать свою жизнь. Положим всеусильно ревновать о богоугождении, уповая на вседейственную, всегда готовую, разнообразную благодать Божию; положим в трудах доброделания и подвижничества не иметь худых целей, а все направлять во славу Божию под действием страха Божия. Кратко, точно, определенно сказать бы так: будь таков, и будешь спасен. Но такому решению противится решение совести самих спасаемых, которые, при всем усилии, не в день, а в каждый час видят себя седмижды падающими. Ко всему указанному доселе недостает, стало быть, еще одного средства, которым очищались бы все эти падения. Оно и предлагается в настоящем стихе; это — непрестанное покаяние. Как только сознаешь внутри себя какую–либо неисправность или нечистоту — спеши к покаянию, и с сокрушением молись: отыми, Господи, эту срамоту, по благости Твоей! Это — метла, сметающая всякий сор с дороги жизни. Этим правилом завершается весь союз правил. Кто облекся в это оружие, о том можно сказать, что он облекся теперь во вся оружия Божия… Равно, у кого недостает его, о том следует говорить: вооружение его ненадежно; недостает у него очень важного оружия, без которого все другие не приведут его к победе.

Стих сороковой

«Се возжелах заповеди Твоя, в правде Твоей живи мя».

Во всем этом восьмистишии выясняется с разных сторон тот закон жизни духовной, что человеку принадлежит в ней искание и труд, сколько сил есть, а самое дело жизни совершается и спеется благодатию Божиею. Выяснив все, относящееся сюда, пророк делает общее заключение относительно себя: «се возжелах», говорит, и представляю то, что от меня требуется, всей душою желаю и ищу: даруй же и Ты мне то, что зависит от благодати Твоей, — оживи меня, как положила оживлять нас правда Твоя, вразумляй, возбуждай сочувствие и энергию, дай силы и терпение безостановочно и успешно идти путем угодной тебе жизни. Не указываю, что и когда мне дать: Тебе, единому Всеправедному, вполне ведом путь правды: «имиже веси судьбами, спаси мя». Блаженный Августин пишет: «Всем сердцем, всею душою и всем помышлением возжелал я любить Тебя и ближнего своего, как самого себя, так как в этом вся совокупность заповедей. Не моею, но Твоею правдою оживи меня, то есть исполни меня той любовию, которой я возжелал; помоги мне исполнить то, что Ты повелеваешь; даруй Сам, что заповедуешь. Сам я в себе имею только то, чем умереть; а чем жить, того не могу нигде найти, как только в Тебе едином: живи же меня правдою Твоею».

Почему же не в начале, а в конце сказал он о таком расположении? — Потому, что оно само приходит не в начале, а после того, как истощатся все свои средства и усилия. С начала обращения, хотя и говорит обращенный: — «Господи, помоги!», но сокровенно многого ожидает от своих усилий и напряженных исканий. И успех ему дается лишь в том, что он навыкает этим способом всем порядкам богоугодной жизни; дальше же сам идти не может. Между тем вместе с тем навыком у того, кто внимает себе, раскрывается и сознание существенных требований такой жизни. Когда навык установится, внимание и усилие, до сих пор устремленные на этот навык, остаются свободными. У кого не раскрылось сознание существенного в духовной жизни, у того они засыпают, и дело жизни предается застою; а у кого раскрылось, у того они устремляются в эту сторону, и чем выше теперь цель, тем напряженнее и они. Но чего не дано достигнуть своими усилиями, того и не достигнешь ими, как ни бейся. Опытное удостоверение в этом начинается вместе с устремлением своих усилий на стяжание сознанных черт духовной жизни. Когда перепробуются все приемы, а успеха все нет и нет, тогда остается одно — сложить свои орудия и вопить: «имиже веси судьбами, спаси мя»; желаю, ищу, но живить меня силен только Ты правдою Твоею.

В обычных опытах благочестной жизни до очевидности оправдывается это над навыком молитвы Иисусовой. Мало в ней слов, но они совмещают все. Исстари признано, что, навыкнув молиться этою молитвою, можешь заменить ею все молитвословия. И есть ли кто из ревнующих о спасении, кто не был бы знаком с этим деланием? Велика сила этой молитвы, по изображению святых отцов; а между тем на деле видим, что не все, имеющие навык к ней, причастны этой силе, не все вкушают от плодов ее. Отчего это? — Оттого, что сами хотят забрать в свое владение то, что принадлежит дарованию Божию и есть дело благодати Господней. Начать повторять эту молитву утром, вечером, ходя и лежа, за делом и на досуге — есть наше дело: на это не требуется особой помощи Божией. Трудясь все в том же порядке, можно самому дойти до того, что язык и без нашего сознания все будет повторять эту молитву. Может последовать за этим и некое умирение помыслов, и даже своего рода сердечная теплота: но все это будет, как замечает в «Добротолюбии» инок Никифор, дело и плод наших усилий. Остановиться на этом, значит то же, что удовольствоваться уменьем попугая произносить известные слова, даже такие, как «Господи помилуй». Плод от этого такой: будешь думать, что имеешь, тогда как ровно ничего не имеешь. Это и случается с теми, у кого во время навыкновения этой молитве, поколику то зависит от нас, не раскрывается сознание того, в чем существо ее. Не сознавая же того, они довольствуются указанными естественными начатками действий ее и прекращают искание. Но у кого сознание то раскроется, тот не прекратит искания; а видя, что сколько ни усиливается действовать по старческим указаниям, все ожидаемого плода не обнаруживается, пресекает всякое ожидание плода от одного своего усилия и все упование возлагает на Бога. Когда это образуется, тогда открывается возможность и благодатному воздействию: приходит благодать в момент, ей одной ведомый, и прививает молитву ту к сердцу. Тогда, как говорят старцы, все то же будет по внешнему порядку, но не то же по внутренней силе.

Что сказано об этой молитве, то приложимо ко всякому проявлению жизни духовной. Возьмите сердитого и предположите, что он возревновал погасить гневливость и стяжать кротость. В подвижнических книгах есть указания на то, как должно править собою, чтоб этого достигнуть. Усвояет все это он и начинает действовать по вычитанным указаниям. Докуда же дойдет он своими усилиями? — Не далее, как до молчания уст при серчании, с некоторым укрощением самого серчания, а чтобы совсем погас гнев и в сердце водворилась кротость, до этого он сам никогда не дойдет. Это бывает уже тогда, когда приходит благодать и прививает кротость к сердцу.

Так в отношении и ко всему. Какого бы плода духовной жизни ни взыскал ты, искать — ищи всеусильно, но не ожидай плода от твоего искания и твоих усилий, а «возверзи печаль твою на Господа» (Пс.54,23), без всякого отчисления чего–либо на свою долю, и «Той сотворит» (Пс.36,5). Молись: желаю, ищу; но живи меня Ты, правдою Твоею. Господь определил: «без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15,5). И закон этот исполняется в духовной жизни с точностью, ни на волос не уклоняющеюся от определенного. Когда спрашивают: что мне сделать, чтобы приобресть ту или другую добродетель? — можно всем отвечать: обратись ко Господу, и Он тебе даст; другого способа к получению искомого нет. Святой Афанасий на настоящий стих и пишет так: «Вот он и хранил заповеди, с любовию расположен был к ним, и исполнял их ради их самих, а все же просит себе у Бога жизни праведной и добродетельной, чтоб она из сердца шла. Так может говорить только желающий жить в Сыне, веруя, что в Нем только жизнь». Блаженный Августин так выражает мысль пророка: «Живи мя правдою Твоею, то есть Христом, ибо Он «бысть нам премудрость от Бот, правда же и освящение и избавление, да, якоже писано есть, хваляйся о Господе да хвалится» (1Кор.1, 30–31).

Стихи 41 — 48

Шестое восьмистишие идет под буквою «вав» — «крюк».

Крюк вбивают в берег и привязывают к нему лодки. Привязав крепко лодку свою, хозяин ее спокойно сидит дома, в уверенности, что вода не унесет ее. И якорь есть крюк. Когда якорь надежен, — а он нарочно таким и делается, — тогда корабль, стоящий на якоре, не боится волн, как бы сильны они ни были. Якорь у апостола есть образ упования, — «котва души твердая и известная» (Евр.6,19). Так понимал это слово и пророк и такое давал ему духовное знаменование. Потому–то и собрал он под этою буквою стихи, которые все говорят об уповании. В первых четырех стихах (41—44) излагаются преимущественно основы упования: неложное слово обетовании Божиих (41—42) и суды Божий, явленные делом на благочестивых и нечестивых (43 — 44); в последних четырех изображаются действия, в каких обнаруживается вселившаяся в сердце надежда, именно: широта хождения, или свобода действования (45), небоязненное возвещение истины даже пред сильными земли (46), преследование единого на потребу с беспопечением о всем (47) и терпеливое и неизменное пребывание в добре, несмотря ни на какие препятствия (48). Тут почти целый трактат об уповании. После предыдущего стиха очень естественно было вести об этом беседу. Там остановился пророк на преданности в волю Божию, которая составляет душу упования; но, начав о том речь, он не хотел уже отстать от нее и провел ее чрез все настоящее восьмистишие.

Стих сорок первый

«И да приидет на мя милость Твоя, Господи, спасение Твое по словеси Твоему».

«Этот стих, замечает блаженный Августин, видимо соединен с предыдущим, потому что не говорит: «да приидет»; но «и да придет», показывая этим, что тут выражается следствие предыдущего». Чего же он просит? — Милости; но милости, не как только благоволения, а как восполнения недостающего самым делом. Потому и прибавляет: «спасение Твое да придет»; да приидет то есть милость Твоя спасающая, или милостивое спасение Твое. Милость, исходя от Бога и почивая на человеке, соделывает спасение его. «Если спросишь, говорит далее блаженный Августин, что это за милость, — слушай, что тотчас следует: «спасение Твое». «Наперед, пишет святой Иларий, молится о милости, а потом о спасении, ибо спасение наше от Божией милости: оно есть дело благости Божией к нам». «Когда, поясняет Зигабен, придет милость Твоя, то придет и спасение Твое, ибо конец милости есть спасение».