Умозаключений сих строит Апостол три, исходною точкою для которых служат, с одной стороны, слава Моисеева лица, а с другой — духовные совершенства новозаветного служения. Производство умозаключения везде одно: то меньше, да так славно; как же не будет несравненно превосходнее это лучшее и большее? Ставит наперед, чем то меньше и чем это больше, и отсюда выводит очевидное заключение: если то меньшее — славно, то, конечно, это большее несравненно славнее. В сравнение идут следующие черты: то — служение смерти (мертвое), а это — служение Духа (живое и живоносное) (стихи 7, 8); то — служение осуждения, а это — служение правды (9, 10); то — престающее, а это — пребывающее (–11). Кто не видит, что если первое славно, то второе должно быть несравненно славнее?

После сего понятно содержание этих, 7–11, стихов. Надобно, однако же, сделать нужные замечания на некоторые речения.

Что разуметь здесь под служением? — Не Моисеево посредство и Апостольство, а домостроительство спасения подзаконное и благодатное, в их сравнении одного с другим. Так святой Златоуст и все наши. Феодорит только то на то, то на другое указывает. И по ходу речи лучше разуметь последнее. Апостол в этом отделении рассуждает все о превосходстве Нового Завета и его выставляет на вид, себя же всячески прячет и заслоняет. Пред этим только сказал, что сами по себе они ничто. Уместно ли предполагать, что после такого слова он тотчас выставляет славу Апостольства?

Аще ли служение смерти писмены образовано в каменех, бысть в славу. — Образовано — εντετυπωμενη, напечатлено буквами на каменех — на двух скрижалях каменных. На этих скрижалях написано было только десятословие; под служением же смерти разумеется все ветхозаветное учреждение. Апостол обнимает все его тем одним, что написано было на скрижалях, ради того, что десятословие составляло средоточие всего ветхозаветного учреждения, и ради того, что слава на лице Моисея в первый раз показалась, когда он сносил скрижали, а может быть, и ради того, что писание буквами на камнях очень хорошо выражает существенные черты Ветхого Завета. Слова: бысть в славе указывают на прославление зрака плоти лица Моисеева, когда сходил он с горы. Это прославление было так велико, что Аарон и все сыны Израилевы не могли выносить блистание его, и убояшася приступити к Моисею (Исх. 34, 29–30). Это и выражает Апостол, когда говорит: яко не мощи взирати сыновом Израилевым на лице Моисеово. Сам Моисей сначала и не ведяше, яко прославися зрак плоти лица его, но когда узнал, стал возлагать покров на лице свое (–33) для того, чтоб беспрепятственно входить в общение с сынами Израиля по делу устроения всего Завета. Восходя же на гору, Моисей снимал покров для беседы с Богом. Это прославление лица было следствием видения славы Божией, ее отражением; почему по окончании всего дела устроения заветных порядков, вероятно, прекратилось. Почему Апостол и назвал славу сию престающею. Не могли, говорит, сыны Израилевы взирать на Моисея, — славы ради лица его престающия.

Но чего ради учреждение сие названо служением смерти? — «Апостол служение закона нарек служением смерти, потому что закон наказывал (смертию) преступников» (Феодорит). «Под служением смерти Апостол разумеет закон, хотя закон не был виновником и породителем смерти. Виновник смерти — грех. Он вел к нарушению закона; а закон обнаруживал это и подвергал осуждению за грех. Он яснее открывал зло и только наказывал за зло, а не побуждал ко злу; и служил не для того, чтобы производить грех или смерть, но чтобы наказывать того, кто грешит. А таким образом он был вместе и истребителем греха. Ибо когда показывал грех столько страшным, то, без сомнения, сим заставлял и убегать его, или укрощал грех страхом наказания» (святой Златоуст). Удерживал от дел греха закон, а сила греха оставалась в действии и при нем. Поелику сила греха есть мертвящая сила, раздражаема же она была законом, не дававшим между тем помощи к противостоянию ему, то он держал подзаконных в мертвящей области греха. «Закон не другое что был, как письмена. А письмена никакой помощи, как, напротив, бывает в крещении, не доставляли находящимся под законом; но скрижали и начертания приносили смерть преступающим письмена» (святой Златоуст). Вот почему закон есть служение смерти!

Или, может быть, подзаконное учреждение названо служением смерти в том смысле, что было мертвое служение, то есть письменное, буквенное, уставное, служение внешнее, без внутренней силы жизни. Закон не давал Духа, а предписывал только дела. Дела делались обычным порядком, а внутри не было духовной жизни, ибо она дается Духом, которого не сообщал закон. В Новом же Завете, напротив первое дело есть дарование Духа, который, возрождая к новой жизни, живописал вместе в сердце и законы сей жизни, подавая силу не внешно только подавлять, но истреблять грех. Почему, противополагая новозаветное учреждение ветхозаветному, яко служению смерти, он назвал его служением Духа, давая разуметь, что служение Духа, по нему, то же есть, что служение жизни, то есть живое, из сердца исходящее, не внешними предписаниями определяющееся, а извнутри исходящее, как потребность сердца. Но таковым служение сие является только потому, что само есть плод благодати Святого Духа. Сознавая превосходство такого служения, и всякий со Апостолом воззовет: како не множае паче служение Духа будет в славе?

Стих 9. Аще бо служение осуждения, слава, много паче избыточествует служение правды в славе.

Ветхозаветное учреждение было служением осуждения, потому что закон только обличал грех и осуждал грешника, как грешника в ведении грешащего, и оставлял на этом грешника, дальше не вел его. Грешник не мог не сознавать праведности осуждения и желал бы избыть от него и больше ему не подвергаться, но не мог, потому что закон не давал на то сил. Таким образом, закон подзаконных всегда держал под осуждением, не давая из него исхода. Напротив, завет благодати хотя тоже открывается всесторонним осуждением призываемых к нему, но говорит: покайтеся, и да крестится кийждо вас… во оставление грехов, и приимете дар Святаго Духа (Деян. 2, 38). То есть в нем с первого шага дается отпущение грехов, в которых осуждает закон, и сообщается новая жизнь, сильная неуклонно ходить в заповедях Божиих, — обновляется дух правый во утробе, сообщающий приявшему его внутреннюю правоту, или праведность. Почему он есть служение правды, — δικαιοσυνης,— праведности, святости и непорочности, не именем, а существенной. Итак, если служение осуждения — слава, то есть славно, то служение, дающее праведность и святость, не паче ли избыточествует славою, хотя для чувственных глаз это и не видно, как там виделось на лице Моисея?

Стих 10. Ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу.

Вставлена пояснительная мысль на предыдущее заключение. Как будто слышалось возражение: да как же это? Ведь то учреждение служения так очевидно прославлено?! — Апостол отвечает: пусть прославлено, но ведай, что оно прославлено совсем не в том смысле, чтоб славнее того ничто уже не могло явиться, чтобы то была слава самая высшая, выше которой уже и ожидать нечего другой. Και γαρ ουδε δεδοξασται,— ибо и не прославлено прославленное в части сей, то есть в устроении ветхозаветного служения, — ενεκεν της υπερβαλλουσης δοξη,— ради того, или в том смысле, что то была самая превосходная слава. То была слава совсем не последней степени, а умеренная, и была дана только для впечатления на чувственных сынов Израиля, дана на время учреждения закона, чтоб на нем они всегда видели отсвет небесного происхождения. Когда же кончилось установление закона, — и слава та престала. Следующий стих как раз вяжется с этою мыслию: аще престающее славою… Если теперь это престающее славно, то сколько славнее должно быть пребывающее!

Понимая так сие место, мы остаемся вниманием на Синайской горе, пред Моисеем с прославленным лицом, и меряем славу его тамошнею же меркою, какую дает ей последующее течение дел. Но можно славу ту поставить пред лицом славы новозаветного учреждения и понять сие место так: то прославленное и славою не кажется пред Евангелием, ради превосходства славы сего последнего, «как свет светильника, и сильный сам по себе, неприметным делается среди полудня пред светом солнца» (Феодорит). Святой Златоуст говорит: «Сперва Апостол показал, что и служение оправдания в славе, и не только в славе, но и преизбыточествует славою. Теперь показывает уже, как велико это превосходство, говоря: если сравню сию славу с ветхозаветною, то слава Ветхого Завета не будет даже славою». Феофилакт прибавляет: «И закон был славен сам по себе, в своей мере, но по причине преизбытка славы Евангелия он является уже не славным».

Стих 11. Аще бо престающее, славою, много паче пребывающее, в славе.

Третье «умозаключение, другим образом показывающее превосходство Нового Завета, заимствованное от времени. Ибо ветхозаветное служение получило конец, а сие постоянно пребывает» (святой Златоуст). «Апостол назвал престающим закон, как утративший силу свою с пришествием Владыки Христа, а дар благодати пребывающим, как дар, который не будет иметь конца. Посему, если закон, говорит он, сподобился славы, то, конечно, во много крат большей славы сподобится дар благодати» (Феодорит). «Если имевший престать закон дан при сопровождении такой славы, не тем ли паче в славе будет всегда имеющий быть Новый Завет?» (Феофилакт).

Такими сопоставлениями и заключениями Апостол выяснил, что новозаветное домостроительство спасения преславнее ветхозаветного. Но как? Есть или будет? — Мысль Апостола та, что оно есть преславнее, только слава сия не видимая, а умносозерцаемая, духовная. Она раскроется видимо во второе пришествие Господне, но дотоле пребудет невидимою, хотя тем не менее действительною. Коринфяне уже познавали ее в дивных действиях Духа Святого, но эти действия бывали, как блеск преходящей молнии, и хотя оставляли уверенность в славности Евангельского устроения, без видимого, однако ж, постоянно явления сей славы. В Церкви Божией сия невидимая внутренняя слава постоянно присуща. Но осязательно является действительность Духа только в лицах, долгим трудом и потом очищающих себя от страстей. Слава, о коей говорит Апостол, не есть, ни в каком случае, внешняя, видимая, как, например, слава Церкви при Константине Великом. Эти славности всегда случайны, приходят и отходят, и на них останавливаться вниманием не должно, и тем паче мерять ими достоинство царства благодати. Поистине так надо судить, что будь эти внешние славности или не будь, для дела Божия от этого — ни ущерба, ни прибыли. То важно и тем дорожить надо, чтоб в Церкви всегда присуща была действенность Духа и всегда в ней были ревнители, ревнующие востекать в такую меру. Оскудение их есть оскудение духовной славы царства Христова, а прекращение — померклость славы. Где это есть, там водворяется служение смерти и осуждения, при всей видимости служения духа и правды.