вв) Слово благовестия светло и просветительно (3, 12–18)

Прояснив большую преславность Евангельского домостроительства сравнительно с славою устроения ветхозаветного, прознаменованного прославлением лица Моисеева, Апостол долее останавливается вниманием на сем последнем обстоятельстве. Моисей с прославленным лицом, сокрытым под покровом, есть великий символ, выражающий самым точным образом значение Ветхого Завета. Как Моисеево лицо славно было, но скрыто, так что другие уже не видели сей славы, так Ветхий Завет славен, но слава его прикрыта. Слава его есть сокрытый во всех его чинах и постановлениях Христос Господь; но слава сия прикрыта вещественностию, так что, если смотреть на одну внешность, то все ветхозаветное устроение не представляет ничего, кроме стихийного служения жертвами, курениями, омовениями. В существе же это все есть только тень, тело же тени сей Христос Господь. Узреть сие тело и, следовательно, понять, что есть ветхозаветное устроение, может только верующий в Господа. Он сквозь покров внешний проникает внутрь и видит сокрытый там свет. Таковы, говорит Апостол, мы, верующие. Мы прямо видим Господа и славу Его, и сами все больше и больше просвещаемся тою же славою.

Стих 12. Имуще убо таково упование, многим дерзновением действуем.

Упование здесь близко к значению совершенного убеждения; упованием же назвал убеждение ради того, что оно обнимает и настоящее, и будущее. Он говорил о преславности новозаветного домостроительства. Эта преславность уже есть, присуща и проповедающим о сем завете благодати, и вступающим в него, — хотя она невидима для очей телесных, но лишь умно созерцается и сердцем ощущается. Присуща же так, что, начавшись, не престает никогда, а в будущем веке явится во всем блеске и вовне. Это все объемля равным убеждением, он назвал его упованием, имея в намерении, может быть, и то, чтоб взор того, кто «желал бы видеть сию славу собственными очами, обратить для сего к будущему веку» (святой Златоуст). При таком убеждении мы, говорит, многим дерзновением действуем. — Действуем, — χρωμεθα, употребляем дерзновение, пользуемся дерзновением. Мы, Апостолы, проповедники новой благодати, смело предлагаем всем благодать сию, будучи уверены, что предлагаем вещь воистину преславную, славнее которой и в Божеских учреждениях нет, а не только в человеческих. «Знаем великость славы и нимало не сомневаемся, но с дерзновением показываем превосходство благодати (Феодорит). Святой Златоуст говорит: имуще, говорит, таково упование. Таково — какое же? — То, что мы удостоились большего, нежели Моисей, и не только мы, но и все верующие. Многим дерзновением действуем. Пред кем, скажи? Пред Богом или пред учениками? — Пред вами, говорит, которым проповедуем мы, то есть мы везде проповедуем с свободою, ничего не скрывая, без всякого притворства, ничего не опасаясь, но говоря ясно и не боясь того, чтобы не поразить взоры ваши, подобно как Моисей поразил взоры иудеев».

Стих 13. И не якоже Моисей полагаше покрывало на лице своем, за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец престающаго.

Повторим эту историю словами святого Златоуста. «Прежде надобно рассказать самую историю, ибо и сам Апостол не выпускает ее из виду. Что же говорит сия история? Когда Моисей, получивши в другой раз скрижали, сошел с горы, то некоторая слава, исходя от лица его, столько просияла, что иудеям нельзя было приблизиться к нему и говорить с ним, доколе он не наложил покрывала на лицо свое. О сем написано в книге Исхода, 34, 29–34. На сию историю указывая, Апостол говорит: не якоже Моисей полагаше покрывало на лице свое… Слова его имеют такой смысл: нам не нужно покрывать себя подобно Моисею. Ибо вы можете взирать на славу сию, хотя она гораздо более и выше Моисеевой». Феодорит о сем пишет: «Не имеем нужды в покрывале, как Моисей, потому что беседуем с верующими, а верующие пользуются лучом умного света. Говоря сие, Апостол дает видеть, что Божественный Моисей, предвозвещая неверие иудеев, наложил на лицо свое покрывало, научая тем, что не в состоянии они будут увидеть конец закона, потому что конец закона — Христос, в оправдание всякому верующему. — Сие и сказал Апостол: за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец престающаго. Ибо престающим, то есть теряющим свою силу, назван закон, а концом престающего — проповеданного под законом, то есть Христа».

Другие наши толковники главные термины этого текста: прикрывание лица Моисеем и конец престающего, истолковывают так: Экумений: «Для чего же это, как бы спрашивает кто Апостола, не прикровенно проповедуете вы и не затеняете слова своего подобно покрову какому? Для чего? — Во-первых, по уверенности в чистоте проповеди, а далее и потому, что вы можете видеть красоту, сущую в проповеди. Ибо вы не слепотствуете, подобно иудеям. Сколько выше новозаветное устроение, столько превосходнее и научаемые ему. Те не могли взирать на лицо Моисея, слава которого имела прекратиться. Желая показать кратковременность той славы в сравнении со имеющею всегда пребывать славою Нового Завета, говорит, что они не могли взирать на конец престающаго. Не могли взирать на славу ту израильтяне, и Моисей прикрывал ее, и когда прикрывал, она прекращалась для израильтян, невидима была более ими, чем означалась, что она была престающая. Так она была кратковременна, что лишь начиналась, тотчас и преставала (быв прикрыта)». Феофилакт: «Не имеем нужды в покрове, ибо вы можете видеть славу Евангелия, то есть уразумевать таинства его, таинства Божии; и нам нет нужды прикрывать их примрачностию, как покровом каким. Израильтяне, будучи грубы, не могли видеть, что закон имеет конец, что он должен престать. Прикрытие то означает огрубение ума и сердца».

Сведем все высказанное воедино. Апостол хочет сказать, что время прикрытия миновало; теперь следует говорить открыто. Что закон престанет, это лежало в существе его и назначении его; но сказать этого прямо израильтянам при первом его установлении нельзя было; ибо, не могши понять, почему так быть должно, они не могли бы вынести слова сего без вреда себе и закону. Между тем надобно же было это означить. Оно и означено символически в прикрытии лица Моисеева, означавшего сокровенность некоего дивного света под стихийным служением закона, с указанием и на то, что, когда явится свет тот, престанет и закон. Словом это не сказано, но представлен вразумительный символ, и способные после могли прозирать значение его. Апостол дает разуметь, что теперь свет тот явился и нам нечего прикрывать его. Покровы прежние, стихийное служение, должны быть разорваны, и мы всем открыто указываем истинный свет.

Итак, Моисей употребил такой символ ради того, что сыны Израиля не могли вынесть прямого слова о конце закона, или имеющем быть прекращения силы и обязательности его. Но ограничить мысль Апостола, при слове о конце закона, этим одним, было бы очень недостаточно. Ибо настоящий конец закона есть Христос Господь. Кто говорит о конце закона, не может не иметь в мысли и Христа Господа. Израильтяне не могли вместить прямого слова о конце закона ради того, что не могли уразуметь, что есть Христос Господь, хотя Он был тело для тени закона. Если б это они могли понять, нечего было бы скрывать и конца закона. А этого не могли они понять по грубости и плотяности ума их. Итак, не могли взирать израильтяне на конец престающего ради того, что не могли видеть Христа Господа в законе. Следующие слова: конец престающаго прямо наводят на мысль о Христе Господе, конце закона, как и указывает Феодорит.

Стих 14. Но ослепишася помышления их: даже бо до сего дне тожде покрывало во чтении Ветхаго Завета пребывает не откровено, зане о Христе престает.

Символ покрытого светоносного Моисеева лица означал, что под вещественностию стихийного ветхозаветного служения сокрыт умный свет. Но сокрыт не с тем, чтоб он навсегда оставался сокрытым, или для всех был недоступным. Нет; он прикрыт на время, и способные прозревали в него и ясно понимали смысл сокрытого, как видно из святого пророка Исаии и многих других, или и всех пророков и праведников, которые всякий в своей мере познавал сокрытое под сению закона и воспринимал исходящий из-под сени сей свет. Для большинства же покровы закона оставались непроницаемыми, и это не только прежде пришествия Христова, но и тогда, как Он пришел уже и светом Своим осветил значение ветхозаветного устроения. Это и показывает здесь Апостол, возлагая вину не на закон, а на ослепление держащихся его. Ослепились, говорит, помышления их, и не видят они сокрытого в законе света. Для них покров непроницаемый доселе лежит на законе, как лежал на лице Моисея. И не прозреть им внутрь, пока не уверуют во Христа Господа. Как только уверуют, покров снимется, и они ясно увидят все, что было сокрыто в законе. Святой Павел говорит это по своему опыту. Как все стало для него ясно в законе, показывают его толкования сеновных учреждений закона, рассеянные в его посланиях.

Святой Златоуст говорит: «Смотри, к чему он направляет речь свою. Что тогда однажды сделано было Моисеем, то навсегда осталось на законе его. Впрочем, сказанное относится не к обвинению закона, равно как и не к обвинению Моисея, что он тогда покрывал себя, но к обличению грубости иудеев. Почему говорит: ослепишася помышления их. Но какая связь сего ослепления с тогдашним покрывалом, скажет кто-нибудь? — Та, что оно предзнаменовало будущее. Ибо они не только тогда не видели закона, но и ныне не видят его, и они сами причиною сего, ибо ослепление зависит от нечувствительного и грубого их сердца. И только мы теперь видим закон, а от них сокрыты не только благодать, но и самый закон. До сего дне, говорит, покрывало в чтении Ветхаго Завета пребывает не откровено. То есть иудеи не знают, что сие покрывало уничтожилось, потому что не веруют во Христа. Зане о Христе престает. Ибо если оно чрез Христа уничтожено, как и действительно Им уничтожено, о чем и самый закон еще прежде предсказал, то не принявшие Христа, Который отменил закон, откуда могут узнать, что сей закон отменен? А не зная сего, очевидно, не знают и силы самого закона, говорящего о сем. Спросишь: где же сказал закон, что он во Христе имеет конец? — Послушай самого законодателя, который так говорит: Пророка вам воздвигнет Господь Бог ваш от братии вашея, яко мене, Того послушайте по всему, елика аще речет к вам. Будет же всяка душа, яже аще не послушает Пророка онаго, потребится от людей (Втор. 17, 15–18; Деян. 3, 22–23). Видишь ли, каким образом закон показал, что он во Христе имеет конец? Ибо сей Пророк, то есть Христос Господь во плоти, Которого Моисей велел слушать, отменил и субботу, и обрезание, и все ветхозаветные обряды. И Давид, предвозвещая то же самое, сказал о Христе: ты Иерей во век по чину Мелхиседекову (Пс. 109, 4), а не по чину Ааронову. Посему и Павел, толкуя сие место, ясно сказал, что прелагаему священству, по нужди и закону пременение бывает (Евр. 7, 12). Кроме сих, и многие другие свидетельства можно привести из Ветхого Завета, которые показывают, каким образом закон должен получить конец во Христе. Теперь, когда ты оставляешь ветхий закон, тогда хорошо разумеешь закон; если же продолжаешь держаться закона и не веруешь во Христа, то ты не знаешь и самого закона».

Стихи 15 и 16. Но даже до днесь, внегда чтется Моисей, покрывало на сердце их лежит; внегда же обратятся ко Господу, взимается покрывало.

Ту же мысль сказывает, ссылаясь только на повсюдный опыт. Все, говорит, это испытывают, что, читая Моисея, то есть закон, без веры в Господа, ничего там не видят; покрывало лежит на сердце их, видеть и можно бы, но очи сердца закрыты неверием, оттого видя не видят и читая не разумеют. Коль же скоро уверуют в Господа и обратятся к Нему, взимается покрывало с сердца, открываются очи их духовные верою, и они ясно начинают видеть все, сокрытое в законе. Это чудо духовное сам святой Павел испытал и видел его на всех других иудеях, истинно уверовавших. По вере то же самое иначе видится, иначе читается, иначе разумеется. Парфений Гуслицкий сказывает о себе, как он сто раз читал одно место в книге о вере и оно не давало ему никакой мысли; но когда стал склоняться к вере, то это место вдруг, как молниею, просветило очи его сердечные, и он ясно увидел правоту Церкви и ложь раскола. Так бывало и с иудеями; пока не верили, не видели Христа Господа в законе, а когда начинали веровать, Он ясно ими там узревался во всем. Сердце, сжатое неверием, и ум держало в оцепенении, и не давало ему расширить кругозора своего умного; когда же отходило неверие, кругозор ума расширялся, и все представлялось ясным. Подобное нечто и всеми испытывается при чтении Божественного Писания, хотя не от неверия, а от неприготовленности жизнию к созерцанию большего, нежели что представляет буква Писания.