Могло и следующее обстоятельство содействовать введению общения имуществ. Верующие предвидели, что в Иудейской Церкви и государстве скоро произойдут горестные перемены. Сам Иисус Христос предрек о сем некоторым из учеников Своих (Матф. гл. 24); а эти, без сомнения, не преминули сообщить своим соученикам о сомнительном положении дел Иудейского народа. При таком ожидании они не могли дорожить своими стяжаниями и поместьями, находившимися в Иерусалиме и его окрестностях. — «Если не нам самим, то нашим детям, должно же будет лишиться стяжаний. Не лучше ли, не благоразумнее ли употребить их с большей пользой в славу Мессии, на вспоможения Его исповедникам? — Судьбы Промысла неизменны: государству, столице и Храму суждено погибнуть!» Вера в Иисуса Христа очистила от предрассудков ум Его почитателей: об Иудейской религии они не так думали, как фарисеи и саддукеи. Эти все еще ожидали освободителя Иудеи от Римской власти, восстановителя Богоправления, от которого они надеялись получить себе одним славу и блаженство. Напротив, истинные ученики Иисуса Христа знали, что Иерусалиму нечего было ожидать, кроме того, что предсказал ему Господь на Масличной горе и еще прежде того (Лук. 19, 43-44). Эта мысль делала их равнодушными ко всем временным, ненадежным благам. Посему имевшие поместья или дом и тому подобное без сожаления продавали их. Вырученные деньги отдавали Апостолам, чтобы они по своему усмотрению употребляли их на нужды верующих. Из значительных сумм, ежедневно вносимых (поелику каждый новый пример служил поощрением для других подобных приношений), составилась касса, из которой каждое семейство или члены его получали столько ежедневно деньгами или припасами на свое содержание, сколько требовали их нужды.

Введение общения стяжаний имело самые благодетельные последствия. Во-первых, этим укрепились узы единодушия; общество, соединенное столь тесно, не могло рассеяться: и по внешнему своему устройству оно так же почти было неразрывно, как и по внутреннему. Далее, теперь ни один член его не был беднее другого.

Неимущий так же не был отвлекаем от дел нового своего звания заботой о своем пропитании, как и богатый своим богатством. Наконец, этим распоряжением устранены многие неприятности, которых можно было ожидать от Иудейского правительства; напр., предотвращен повод к тяжбам и спорам, которые могли возникнуть между почитателями Иисуса Христа и их неверующими соотечественниками. При решении этих споров приговоры Иудейского суда всегда были бы благоприятнее для правоверного израильтянина.

Но продажа домов, такое совершенное отчуждение собственности в пользу общества, не могла ли произвести беспорядков? Не могло ли, например, случиться, что не все домашние, дети, родственники, соглашались на продажу имуществ, на которые и они имели некоторые права? — Такие и подобные вопросы легко могут быть сделаны. — Но, во-первых, можно утвердительно сказать, что никто не производил этих продаж, кроме отцов или других законных владетелей домов, полей и т. п.; а владельцы могли, по Иудейским правам, располагать своим имуществом, как хотели. Кто находился под опекой или зависел от лиц, не соглашавшихся на продажу, тот и не продавал ничего.

Далее, владельцы продавали свои имущества добровольно, без всякого принуждения. Требований не было; тем более продажа имуществ не была условием, под которым только и можно было вступить в общество. Всякий имел право жертвовать или всей своей собственностью, или только частью ее, или совершенно ничем. Сообразовались с своим усердием и с обстоятельствами. И если муж и жена, отец и дети, или одинокие и независимые лица решались отказаться от прав на свою собственность и передать оные обществу (к которому сами принадлежали и которого выгодами могли также пользоваться); то мог ли кто законным образом воспрепятствовать им сделать такое пожертвование?

Не должно также представлять себе, будто верующие через общение имуществ разрывали все свои общественные связи, отказывались от всех прав и обязанностей гражданских и учреждали государство в государстве (status in statu). Они все оставались израильтянами, и их собственность была собственностью народа израильского; только теперь она принадлежала обществу, а не частным лицам. Государство ничего не теряло: вступившие в Апостольское общество оставались такими же добрыми и верными гражданами, как и прежде. Они не отрекались от государственных повинностей, они так же, как и прежде, исполняли всякое справедливое и законное требование Синедриона и первосвященников. И римский наместник имел в них столь же хороших, а часто и гораздо лучших подданных, нежели в прочих иудеях. Могли ли быть нарушителями общественного спокойствия ученики Того, Кто Сам, несмотря на Свое царственное и божественное достоинство, подчинялся законной власти и не подавал ей ни малейшего повода к какому-либо основательному опасению? Не видно, чтобы и верховный совет или римский наместник когда-либо обвинял их в неповиновении. Они не участвовали в возмущении и тогда, когда весь почти иудейский народ восстал против римского областеправителя.

Нельзя также полагать, чтобы присоединявшиеся к обществу верующих оставляли все житейские занятия и все свое время посвящали на слушание и проповедание учения Христова. Одни Апостолы и разве еще семьдесят учеников, или некоторые из них, занимались проповедью. Прочие, которые в известные только дни и часы собирались в одно место, а в другое время рассеяны были по городу и все еще находились в известных сношениях с остальными жителями, не могли и не должны были оставлять своих обыкновенных занятий, хотя получаемые выгоды назначали не для себя только или домашних своих, но для общества. Таким образом из общения имуществ не могло происходить ни семейственных, ни тем менее гражданских неустройств.

Итак, чем внимательнее рассматриваем мы общество первенствующих христиан, тем более находим в нем все соответствующим цели его основания. Собрания для взаимного назидания и утешения, беседы об успехах Апостольской проповеди, принятие новых членов, братолюбные трапезы, совершение Господней вечери, — все более и более укрепляло союз, соединяющий его членов; и потому нимало не удивительно, что общество, руководимое такими наставниками и состоящее из таких членов, в коих каждый мог узнать учеников Иисуса (Иоан. 13, 35), пользовалось в столице иудейской большим уважением, которое делало тщетным всякое покушение Синедриона — рассеять его в самом начале (Христ. Чт. 1832 г. Ч. XLVII, стр. 394).

Стих 32.

Дух любви древних христиан. (IV, 32)

Дух святой любви, сообщенный Церкви Апостолами, оставался почти неизменным в продолжение трех веков. Народу же веровавшу, сказано о Церкви Иерусалимской, бе сердце и душа едина (Деян. 4, 32). Эта любовь, излиянная в сердца верующих Духом Святым, отличала христиан во всем мире от язычников, как Церковь Апостольскую в Иерусалиме от Иудейской. — Опыты сего соединения были чрезвычайные. Уже Церковь Христианская равнялась пределам Целого мира, но, рассеянные по всем концам, христиане были повсюду, как одно семейство. Из разных племен, разного звания и воспитания, никогда не знавшие и не видавшие друг друга, христиане, при первой встрече, по тайному внушению сердца, узнавали себя взаимно, являлись братьями; пожизненными друзьями, точно так же, как некогда известный из писаний сын царев узнал родную душу в бедном пастухе, когда только посмотрел на сего последнего и выслушал несколько слов его. Посмотри, — говорили с изумлением язычники, — как они понимают себя взаимно, как любят друг друга, как готовы на смерть один за другого! Христиане одного города или селения везде сводили между собою тесное дружество; в собраниях, назначенных для молитвы и других благочестивых упражнений, они виделись почти каждый день; здесь имели частые беседы друг с другом и тем скрепляли взаимный союз. Радость и горе у них были общими. Если кто из них получал от Бога какую-либо особенную милость, все другие принимали в том участие, как в собственном благе; если кто находился в состоянии покаяния, все молились за него, все испрашивали ему прощение. Они обращались между собою, как родные, называя один другого отцом или сыном, братом или сестрою, смотря по полу и возрасту. Имя отца или сына, брата или сестры дорого было для них. Они хотели жить и умереть, да вси едино будут во Христе; они ни за что не хотели заменить тех имен громкими титулами, означающими сословие, личность, знатность и силу в обществе. Сии последние названия, происходящие тогда или от гордости языческой, или от самолюбия иудейского и знаменующие деления, не слышны были в братском союзном обществе христиан. Свидетельство общего всех единения во Христе и со Христом христиане оставили в некоторых обычаях. Таков обычай взаимного лобзания при каждом богослужебном собрании, особенно же перед причащением животворящих Христовых таинств. Это была не простая форма или знак без всякого значения. Это было доказательство любви чистейшей, высокой, какая могла только быть совместною с принятием пречистых страшных Тайн и какую могло заменить во времена последующее лобзание икон святых или креста животворящего. Подобное значение имело и древнее постановление Апостольское — вечеря, известная под именем вечери любви. По причащении всех единого Тела Христова, все верующие, — богатые и бедные, знатные и не знатные — садились за одну трапезу, вкушали одной пищи во славу единого Бога.

Более видимое и общее свидетельство любви христианской было, в Иерусалимской Церкви, общение имуществ. Не бяше пищ ни един в них, ни един что от имений своих глаголаше быти свое, но бяху им вся обща. Сколько придумано и предпринято было, в разные времена, средств для уравнения в обществах частных выгод, препятствующих взаимной любви и общему счастью, и все напрасно; но благодать Иисуса Христа, претворяя сердца, в короткое время исполнила то, чего не сделано во все века. Взаимная любовь древних христиан, делавшая всех братьями, всех соединяла во единое как бы семейство, где дети пользуются одними благами под надзором отца, который, питая ко всем равную любовь, не допускает, чтобы кто из них терпел нужду.

Дух деятельной любви в общении имений от Церкви Апостольской излился на весь мир христианский. От каждого, кто только мог и кто хотел, каждая христианская Церковь принимала подаяние, считая его, по усердию и намерению приносящего, залогом благочестия. Любовь принимала сии жертвы, любовь и раздавала. Пастыри в каждой Церкви были главными распорядителями сих приношений. Путешествующие христиане, беспомощные старцы, вдовицы и сироты имели приют, пищу и одежду на счет сих даров любви. Частная какая-нибудь Церковь имела иногда на своем попечении около 2000 одних вдовиц, бедных и больных. Другие, не довольствуясь обычными приношениями, продавали все имение и деньги, за него взятые, отдавали бедным; не имевшие стяжаний жертвовали нуждающимся трудами своих рук, продавая для них изделия, или посвящали сами себя на принятие странных, на служение больным. — Скорбные события — голод, язвы, войны, пожары, землетрясения, особенно гонения — были временами светлого торжества Христианской любви. В сих обстоятельствах не только каждый порознь с радостью готов был заботиться о ближайших страждущих братиях, но целые Церкви предпринимали деятельные меры к облегчению скорбей отдаленных братии, не только христиане, даже язычники, оставленные язычниками, получали от христиан пособие. Во времена гонений вдовицы и сироты, оставшиеся после мученической кончины супруга и отца, повсюду имели покровителей отцов. Каждый, кто только мог, считал знаком благоволения Божия к себе, если только успевал их призреть и успокоить. Не было стран, назначенных для заточения христиан, столько неприступных и отдаленных, куда бы ни проникала сострадательная любовь христианская; не было уз, столько тяжких, которых бы она не облегчала. — Какое превращение открылось в наши времена! взывали христиане позднейшие. Бедные люди, вдовицы, сироты истаивают от голода, а богач не знает меры в прихотях сластолюбия! Те в ветхих, разодранных рубищах, в полуразваленных хижинах, а сей думает о новых великолепных чертогах, о богатых, модных одеждах, и – хорошо, если он, встречаясь с убогим, бросит ему лепту, которую он должен отыскать в пыли!.. (Воскр. чт. Г. V, стр. 416).

Стих 36-37.