Если они вступают в ряды врагов Господа, то главным образом потому, что в Его деле видят опасное политическое явление, учитывая Его влияние на массы и разделяя обычные среди иудеев предрассудки о Мессии как завоевателе и освободителе от римского ига, в поддержании которого и вообще всего существовавшего правительственного строя, обеспечивавшего для них праздную, сытую жизнь, они, конечно, были заинтересованы.

Таким образом, эгоизм, личное себялюбие, которыми были проникнуты их натура и жизнь, непреодолимо отталкивали их от Христа.

И до настоящего времени это человеческое себялюбие представляет один вз самых опасных подводных камней христианской жизни. Если не разломать его и не удалить, то идти за Христом невозможно. Невозможно и соединиться с Ним когда-нибудь.

Кто приходит ко Мне, — говорит Господь, — и не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... Кто, не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. XIV, 26, 33).

Чтобы быть достойным Господа, надо забыть, потерять себя и отрешиться от всего. Человек, дорожащий своими удобствами и не желающий ничем пожертвовать для ближних, в Царство Божие войти не может.

Есть старая благочестивая легенда.

В одном из монастырей жил когда-то игумен высокой подвижнической жизни, который непрестанно молился за братию и неотступно, с великим усердием и слезами просил Бога, чтобы все иноки его обители удостоились Царства Небесного.

Однажды вся братия была приглашена на праздник в соседний монастырь. Игумена задержали какие-то дела, и он обещал прийти позднее. Иноки отправились без него.

На дороге им попался путник, искусанный зверями. Бедный старик от сильной потери крови не мог уже двигаться и лежал около лесной тропинки. Братия подошли к нему, поговорили, расспросили, посочувствовали и... отправились далее, оставив его лежать в лесу.

До монастыря, куда они шли, было далеко, а им хотелось попасть туда к.службе, и особенно к обеду. Быть в гостях, на праздничном обеде — это удовольствие так редко выпадало на их долю. Надо было спешить, и задерживаться на дороге, чтобы перевязать раненого и отнести его куда-нибудь в спокойный приют, у них не было времени. Часом позже этим же путем проходил игумен. Искусанный старик все еще лежал неподвижно возле дороги, и, казалось, жизнь почти оставила его. Лишь изредка он тихо стонал. Игумен подошел к нему, и сердце его сжалось состраданием. Он наклонился к несчастному, перевязал его раны как умел, и приподнял его с земли, пытаясь поставить на ноги. Оставить умирающего в лесу было невозможно.

— Можешь ты идти как-нибудь? — спросил он.

Старик только глухо стонал.

— Обопрись на меня, — продолжал игумен, — будем двигаться вместе, потихоньку... Тут недалеко я знаю жилье...

Он обнял старика дряхлою рукою и пытался заставить его идти. Все было напрасно: тот не держался на ногах и повис на его руке, как мешок с трухою. Тогда игумен стал на колени, положил израненного странника на свои старческие плечи, поднялся медленно и потащил свою ношу, кряхтя, спотыкаясь и едва переступая слабыми ногами; для его преклонных лет тяжесть была не под силу.