Стих 10. Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Пусть будет воля Твоя и на земле между людьми, как она есть на небе между Ангелами, о которых Давид сказал: слуги Его творящии волю Его (Пс. 102, 21). Воля Божия — это заповеди Его. Да святится и да будет нужно принимать за желательную форму; мы молимся об этом, потому что и для этого нам нужна помощь Божия. Равным образом, и остальные глаголы нужно принимать за желательные, хотя они — повелительные.

Стих 11. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Зная, что ангельская природа не нуждается в пище, а человеческая нуждается в ней, повелел просить того, что составляет необходимость природы. Сказал хлеб наш, т. е. существующий ради нас; а насущным назвал его, как нужный для существа, бытия и поддержания тела. Или по Златоусту: насущный, т. е. ежедневный. Прибавил также днесь, отвлекая нас от заботы о дальнейшем времени, потому что желает, чтобы верующие в своих молитвах просили одного хлеба, и только на сегодняшний день, и не заботились о наступающем дне, так как мы еще не знаем, будем ли даже жить в тот день. Поэтому излишне заботиться о том дне, относительно которого не знаем, пройдем ли мы расстояние до него. Это же впоследствии Он заповедует пространнее, говоря: не пецытеся убо на утрей (Мф. 6,34). Таким образом, мы будем всегда готовыми, немного уступая естественной необходимости, а все остальное обращая на духовное делание. Справедливо просить хлеба и для души, потому что и она нуждается в насущном хлебе, т. е. в просвещении свыше и доставлении Божественного знания.

Стих 12. И остави нам долги нашя, яко и мы оставляем должником нашым. Зная, что природа наша склонна ко греху, и предугадывая, что и после купели возрождения мы опять будем грешить, повелевает молиться о грехах, которые и назвал долгами. Ибо и грех есть долг, так как делает человека виновным, подобно долгу. Умоляя об отпущении их, мы воспоминаем о них и в смирении сокрушаемся. Научает нас и тому, каким образом мы можем преклонить Бога; именно: чтобы и мы прощали согрешающих против нас — их называет должниками нашими. И это повелевает делать вместо всякого прошения, так как оно одно может нас избавить. Поэтому, окончив наставление о молитве, опять повторяет речь об этом, а здесь присоединил это к молитве, чтобы мы, ежедневно говоря это Богу, по необходимости прощали согрешающих против нас, боясь быть осужденными, как говорящие неправду для обольщения Бога.

Стих 13. И не введи нас в напасть… Напасть есть всякая борьба, в которую мы вовлекаемся каким бы то ни было образом по обольщению дьявола, при чем испытывается сила нашей души. Итак, эти слова научают нас не полагаться на самих себя и не подвергать себя безрассудно искушениям, но молиться, чтобы не быть введенными в него. Внушая это, с одной стороны, приводит нас к сознанию своего бессилия, с другой — внушает смирение. Но Бог никого не искушает, как говорит апостол Иаков (1, 13); как же Он говорит: не введи нас в напасть! Не введи, т. е. не допусти, чтобы мы были введены. Это — особенность выражения Писания. Кажется, что Он Сам вводит, потому что допускает. Всякое искушение приносится дьяволом, но он не коснется никого из людей, если не допустит Бог; и свиньям он не может повредить, разве только по допущению Божию. Дальше мы это увидим еще яснее. Часто же Бог допускает, чтобы мы были введены в искушение или для очищения наших грехов, или для обнаружения нашей душевной силы, как показала история Иова. Итак, по вышеуказанным причинам Он повелевает молиться, чтобы не быть введенными в искушение; а Сам, будучи Руководителем наших душ, иногда допускает их, и иногда не допускает, сообразно с тем, что из двух бывает полезно. Поэтому, когда мы не введены еще в искушение, то должны отклонять их молитвою; а когда введены, мужественно противостоять, чтобы показать образец смирения и силы.

Стих 13. Но избави нас от лукаваго… Лукавым здесь назвал дьявола, как лукавого не по природе, а по воле. По преимуществу же его назвал лукавым, как стоящего на высшей степени лукавства. Повелев нам молиться об избавлении от дьявола, показал, что он ведет против нас самую ожесточенную и непримиримую войну, и что нам необходима помощь свыше. А ограничил, чтобы молиться об избавлении от одного его, научая, что один он есть виновник всякого зла и что должно ненавидеть его одного, а не тех, которые по своему безрассудству повинуются ему и вредят нам и о которых скорее следует жалеть, как о порабощенных ему. Есть еще толкование и святого Максима на слова: да святится имя Твое и т. д. Имя Отца есть Сын. Как имя служит для объяснения природы того, чего оно есть имя, так и Сын открывает Отца. Царство есть Дух Святой по богатству Божественных даров. Так как Христос есть наша Глава, то Он бывает свят, когда святы мы, Его члены, вследствие чистоты жизни; к ним же освященным приходит и Дух Святой. Воля Отца на небе есть разумное почитание Небесных Сил; ибо к Давиду Он сказал: что бо Ми есть на небеси, разумеется от Ангелов? Очевидно, ничего другого, как разумного почитания; и от тебя, человека, что восхотех на земли? (Пс. 72, 25). Ничего другого, как также почитания, потому что оно необходимо и имеет преимущества пред остальными. Разумное служение собственно есть обращение к Богу ума, проникнутого ненавистью к страстям и демонам и воспламененного стремлением горе. Хлеб наш бывает двоякий: один — соответствующий существу души, духовный, который подается сообразно с силою принимающих; другой — соответствующий существу тела, чувственный; один подается свыше, а другой снизу. Искушение также бывает двоякое: удовольствия и скорби; одно есть добровольное и рождает страсти, другое недобровольное и уничтожает страсти. Добровольного нужно избегать, а недобровольное ради нашей слабости отклонять молитвою; но если придет, мужественно выдерживать, как очистительное. Есть и еще иной род искушений, именно относящийся до испытания. От лукавого, т. е. или от злого духа, или от злого дела.

Стих 13. Яко Твое есть Царствие и сила и слава во веки. Аминь. Заключение молитвы есть благодарение молящихся и прославление Бога. Оно значит: пусть исполнится то, чего мы просим, так как Ты — Царь наш, могущий все сделать и всегда славный, что видно из прибавления: во веки. Относительно слова аминь сказано выше.

Стих 14 — 15. Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный: аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших. Повторил, как мы сказали, речь о том же предмете и расширил ее, показывая, что это дело весьма желательно Богу. И обрати внимание на величие человеколюбия. В нашей власти Он поставил прощение согрешающих против нас. Но, может быть, ты скажешь, что грехи обидевшего тебя многочисленны и велики? Но твои еще многочисленнее и значительнее. Притом же, он согрешил против такого же самого раба, а ты — против Господа; ты отпускаешь, сам нуждаясь в отпущении, а Бог — не нуждаясь. Поэтому, если ты отпустишь, то освободишь самого себя, так как ты потушил гнев, изгнал злопамятство, ввел человеколюбие, умилостивил Бога и устроил собственное прощение.

Стих 16. Егда же поститеся, не будите якоже лицемери сетующе: помрачают бо лица своя, яко да явятся человеком постящеся… Постясь, не заботьтесь о печальной наружности, подобно тем, которые стараются быть бледными для людской похвалы. Притворною бледностью они закрывают естественный вид.

Стих 16. Аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою. Об этом у нас сказано выше.

Стих 17. Ты же постяся помажи главу твою и лице твое умый. Подобно тому, как тогда, когда сказал: аще око твое десное соблажняет тя, изми е, и аще десная твоя рука соблажняет тя, усецы ю, говорил не об искажении тела, как мы и пояснили при этих словах, — так и здесь повелевает не просто только помазаться и умыться, потому что и Сам Он не делал этого, когда постился сорок дней. Но этим Он внушает нечто другое, именно: скрывать печальный от поста вид, являясь веселым и довольным. Так как у древних было знаком радости помазать голову маслом и водой умыть лицо, то Он убеждает выражать свое довольство во время поста знаком радости, чтобы и от людей скрыться, и облегчить тяжесть поста радостью, уничтожающею скорбь. И другим образом: утучняй ум в голове своей елеем милостыни, а лицо свое умой водою слез. Отсюда и в иных местах часто внушает посредством одного другое, научая нас не всегда обращать внимание в заповедях на то только, что прежде всего представляется, но исследовать и смысл их.

Стих 18. Яко да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец, видяй в тайне, воздаст тебе яве. Выставлять напоказ людям тяжесть поста есть дело славолюбия. О последующем сказано выше.

Стих 19 — 20. Не скрывайте себе сокровищ на земли, идеже червь и тля тлит, и идеже татие подкапывают и крадут: скрывайте же себе сокровище на небеси, идеже ни червь, ни тля тлит, и идеже татие не подкапывают, ни крадут. Червь и тля обозначают зародившуюся в душе мысль, которая поедает тайно все душевные блага; а подкапывающие воры — это приходящие извне похвалы, которые подкапывают легкомысленные планы и крадут скрытые сокровища добродетели. Изгнав болезнь тщеславия, благовременно поставляет закон о нестяжательности, так как ничто так не производит любви к богатству, как тщеславие. Отсюда люди выдумали и толпы рабов, и множество евнухов, и отягченных золотом лошадей, и серебрянные столы, и всякий другой блеск не по необходимости, а напоказ. Так как нелегко могли запечатлеться совместные наставления о презрении богатства, то весьма мудро Он разделил на части речь об этом. И прежде всего сказал: блажени милостивии (Мф. 5, 7); потом: буди увещаваяся с соперником твоим (Мф. 5, 25); далее: и хотящему судитися с тобою и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу (Мф. 5. 40); наконец приводит то, что больше всего этого. В тех случаях упомянул о сострадании к нищим, о сопернике, о желающем судиться с тобою, а в этом, не поставив ничего такого, узаконил презрение богатства само по себе, показывая, что не столько ради них, сколько само по себе Он заповедал это, чтобы ты даже в том случае, когда никто из них не заедает тебя, презирал богатство и разделял его нищим. А чтобы легче убедить в этом, показывает вред от собирания сокровищ на земле и пользу от собирания их на небе. Червь — моль означает червя, зарождающегося, по большей части, в одеждах. Тля (βρωσις) означает гниение, ржавчину и всякую такую порчу. Что же? И золото червь уничтожит? Если не червь, то воры. Как? Неужели все сокровища похищаются? Если не все, то весьма многие; неизвестно, какие останутся непохищенными. Но те, которые раздаются нищим, каким образом сохранятся? На небе. Как? Так, что там сохраняются награды и воздаяния, оказанные им: будучи собраны и сложены, они охраняются там безопасно. Затем приводит и другое соображение, убеждая им еще более.

Стих 21. Идеже бо есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше. Сердцем здесь назвал ум. Он говорит: если даже ничего из того не бывает, однако вообще, где ваше сокровище, там будет и ум ваш. Но не малый вред для души в том, что ум пленен здесь, связан многоразличною заботою об охранении сокровища, порабощен такой тирании и не смеет перейти к другой мысли.

Стих 22 — 23. Светилник телу есть око. Аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет: аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет… Светильник, т. е. осветитель. Сказав о недостойном рабстве ума, который есть глаз души, желает показать еще яснее, что такое рабство ума есть пагуба для души. Для примера берет глаз телесный и предоставляет заключать от этого к тому. Здесь нужно заметить, что простым Он называет здоровый глаз, а лукавым — больной. Итак, говорит: если глаз твой будет здоров, то все тело твое будет светло, заимствуя свет от собственного светильника; а если глаз твой будет болен, то все тело твое будет во мраке, не освещаясь им. Так и ум, глаз души, когда служит заботе о зарытом сокровище, болен, и болезнь есть эта именно забота; вследствие этого и душа потемнена.