(Составлено из попутных разъяснений при занятиях)

К чтению Евангелия можно подходить с разных точек зрения, и изучение его может преследовать разные цели. В современной богословской науке — особенно германской (которую надо считать наиболее разработанной), господствует тенденция поглощения религиозного усвоения Слова Божия знакомством с ним со стороны научной. То, что должно служить средством понимания, становится целью. В результате получается огромное богатство внешнего научного исследования, необычайно тщательное критическое изучение буквы при удивительной скудости ощущения той религиозной реальности, которая должна стоять за святыми словами. К чисто научным задачам изучения Евангелия относится первым долгом задача точной установки евангельского текста. Эта задача чисто филологическая, здесь наука призвана сотворить свое послушание, и она творит его по истине по доброй совести. Следующей задачей является критический разбор текста не с точки зрения его установления, но уже со стороны достоверности описанных в нем событий, «религиозно-историческая критика», которой более всего и занимается теперь протестантская наука. Эта задача — совершенно чуждая нашему благоговейному и трепетному отношению к Слову Божию, — открывает наибольший простор для сомнений, предположений и недоверия. Различия евангельских текстов дают повод к бесконечному заподазриванию евангелистов в том, что они каждый по своему тенденциозно заимствовали свои писания частью друг у друга, частью пользуясь общим первоисточником (Urquelle), в качестве каковой переработки и появились те тексты, которые известны нам как Евангелия синоптиков, т<о> е<сть> Матфея, Марка и Луки (Евангелие от Иоанна стоит совершенно в стороне; оно подверглось и подвергается особенно ожесточенной отрицательной критике, отвергающей его едва ли не от первого слова до последнего, кроме отдельных отрывков). Долгое время таким первоисточником считался «Первомарк» — текст нам неизвестный, но наиболее близкий к Евангелию от Марка (откуда его наименование), как служивший прототипом для евангелистов Марка и Матфея (Евангелие Луки написано значительно позже). Вопрос о способе и порядке составления первых трех Евангелий, так называемый синоптический вопрос, никоим образом не входит в сферу наших заданий и работы. Разумеется, нельзя отрицать общих текстов у синоптиков, но у каждого в своем особом обрамлении. Но эта задача становится дерзкой и неразумной, поскольку хотят до конца разложить на составные элементы, понять разумом четыре нерукотворных лика Спасителя, четыре живых образа — неисчерпаемых в своей глубине и непонятных в своем совершенстве. Неразрешимой же является и завлекательная задача собрать в единый художественный образ все черты, данные нам в четырех Евангелиях. Подобно живому портрету, который составляется не только из определенных черт, но и из индивидуальных и неуловимых их комбинаций — каждое Евангелие оказывается единственным, незаменимым и ни на что не сводимым чудотворным ликом Спасителя, запечатленным в слове. И только четыре руководящих мотива, отображенных и в иконографии (поскольку Евангелист Матфей всегда изображается с Ангелом или человеком, Евангелист Марк со львом, Евангелист Лука с тельцом, а Евангелист Иоанн с орлом) могут дать некоторое понятие о характере четырех благовествований. Итак, в нашу задачу не входит ни установка текста, ни критический его разбор, ни художественный синтез отдельных черт различных Евангелий. В своей работе мы задаемся более скромной, а вместе с тем более значительной целью: установить религиозное содержание проповеди Спасителя, посредством возможно сознательного и внимательного чтения Слова Божия и истолкования догматического значения изучаемых текстов.

Мы изучаем не «религию Иисуса», а «Христианскую религию», Иисус Христос является для нас не «пророком Иисусом», а Господом и Спасителем. Другими словами, мы изучаем Евангелие не «беспредпосылочно», а с религиозно- догматической точки зрения. Но так как религиозная догматика есть догматика церковная, а церковного опыта вообще нет, а есть только конкретный церковный опыт, то и изучение наше определяется именно православной церковностью. И не следует думать, что догматика связывает мысль: она, наоборот, обогащает ее, давая ей направление и уверенность, определяет проблематику. Задача библейского богословия во всей полноте своей неразрешима, но может быть вечно разрешаема, ибо слово Божие имеет неисчерпаемую глубину и обладает способностью расти и углубляться в соответствии с духовным возрастом читающего его. Поэтому Евангелие и представляется вечно новым по своему содержанию, вечно животворящим по своему действию.

Собрание первое

(Содержание вопросов и ответов, обсуждавшихся в живой беседе, здесь излагается в повествовательной форме.)

Предметом нашей работы в семинарии будет уяснение, изучение и разработка понятия Церкви на основании данных Св. Писания. Эта проблема является в настоящее время самой живой и важной, можно даже сказать неотложной задачей религиозного сознания. Догматически она не вполне разработана. Ибо первые века христианства были посвящены догматической разработке вопроса о 2-ой Ипостаси Св. Троицы (борьба с Арианством, Монофизитством, Монофелитством и др. ересями). Их сменили споры о природе Св. Духа, которые заполняют собою и Византийское и западное средневековое богословие (в частности спор о «filioque»). Что же касается собственно Церкви, то весь догматический материал здесь исчерпывается 9м членом Символа веры: «верую... во едину, святую, соборную и апостольскую Церковь».

В католическом вероучении этот вопрос также не разрешен (определения Церкви не дали ни Тридентский, ни Ватиканский соборы), а скорее пресечен догматом о Папской непогрешимости, ибо там Папа воплощает в себе церковное сознание, являет собою Церковь. Но так как именно этот пункт является существенным различием между Католицизмом и Православием, то разработка учения о Церкви предлежит особенно последнему, в качестве серьезнейшей и важнейшей задачи. В будущем эта проблема, вероятно, будет центральной осью, вокруг которой будет вращаться богословская и философская мысль.

Слово церковь имеет в европейских языках два означения. От греческого εκκλησια - собрание (от εκκαλεω созывать, у LXX еврейское кагал передается наряду с εκκλησια и словом синагога; эклезия имеет значение также и светского собрания, у классиков, (Фукидид) а также и в Писании, хотя преобладает значение религиозного собрания) произошли романские наименования eglise, chiesa и под. А от греческого же κυριακον - дом Божий (от κυριος - Господь) славянское «церковь» и германские Kirche, church и под<обное>.

Само словообразование подчеркивает более антропоцентрический характер романского мышления, указующего на субъективный момент человеческого собирания в общении и теоцентрический момент славяно-германского чувства, указующего на божественность церковного установления. Филологическая формула однако дает очень мало, и чтобы оживить в сознании понятие Церкви, необходимо обратиться к тому смыслу, который придавался ей в первоисточниках христианского вероучения. Таких смыслов весьма много, ибо понятие Церкви многозначно. Начиная с наиболее простого содержания понятия Церкви, как некоторого общественного единства, мы встречаем его в 4 различных оттенках этого понятия.

1. Церковь — собрание верующих, т<о> е<сть> собрание людей, в данное время, в данном месте собранных для общей молитвы или какого либо общего дела; вообще религиозное общество христиан, или, шире, Церковь, основанная Христом. В таком смысле, например, говоря о Церкви: Мф. 16: 18; 18: 17; 1 Тим. 3:15[47].

2.  Церковь <—> территориальное единство, т<о> е<сть> верующие определенной географической единицы, связанные постоянным общением религиозной жизни, бытового уклада жизни и т<ак> д<алее>. Так: Деян. 2: 47; 5: 11, 9: 31; 14: 27; 15: 3-4; 18: 22; Гал. 1: 13; Рим. 14: 16; 1 Кор. 10: 32; 3 10?, 5: 6 и 9[48].

3. Церковь, как единство еще меньшего масштаба; количественное ее ограничение возмещается здесь большей близостью и связанностью жизни отдельных ее членов, принадлежащих к одной социальной единице или организации. Таковы Церкви семейные, родовые; церкви-школы, приюты, учреждения. В Св. Писании см. Рим. 16: 4[49].

4.  Церковью называется совокупность всех верующих, связанных единством даров и благодатной жизни. Это Церковь мистическая и вселенская: I Кор. 12: 28; Еф. 5: 23-32[50].

Однако и этим еще не исчерпывается смысловое содержание понятия Церкви. Начинаясь с чисто внешних контуров социального единства, она в своем содержании перерастает всяк определения, становясь абсолютной основой, причиной и целью жизни. В этом абсолютном смысле Церковь мыслится как Царство Божие — Царство Небесное — и с этого понятия и надо начинать ее изучение. Понятие Царства Божия ко времени рождения И<исуса> Хр<иста> было одним из наиболее употребительных и ходких понятий и потому было общепонятно. Эта вульгаризация однако нисколько не способствовала его ясности и определенности[51]. Наоборот, каждый мог вкладывать в него новое содержание и поэтому задача религиозной мысли заключалась именно в установлении правильного содержания понятия Царства Божия. В частности, религиозный материализм, свойственный еврейскому мышлению, явился причиной того, что Царство Божие понималось первым долгом, как господство теократической организации на земле, т<о> е<сть> как политическая победа еврейского народа. Исходя отсюда, мысль о Царстве Божием, переплеталась с самыми резкими националистическими вожделениями, и Мессия определенно мыслился как победитель римлян и политический организатор евреев. Этим внешним построением резко противополагается Евангельское учение о Царствии Божием, многообразное по тому значению, которое оно связывает с этим понятием, но во всех этих значениях отличающееся от еврейского мессианского понимания. Царство Божие рассматривается в Евангелии, как: