В начале 3-й главы описывается ночная беседа Иисуса с Никодимом, тихая, почти шепотом беседа с глазу на глаз. Беседа эта происходит в темноте. И вновь перед нами возникает образ, проходящий через все Евангелие, — свет, который «во тьме светит» (Ин. 1:5). Двое беседуют в темноте, то ли при свете лучинки или светильника, то ли без них, и от Иисуса исходит какой-то свет. Они беседуют о чем-то очень важном. Иисус говорит о необходимости родиться от воды и Духа через крещение. Здесь в греческом тексте употребляется слово баптисма (от глагола «погружать»). Само слово «крещение» никак не связано со словом «крест», как это нередко кажется тем, кто забывает, что в греческом и других языках это разные, непохожие слова и только в русском они близки по звучанию. Но это простое совпадение, так как само славянское слово «крещение» (как и «воскресение») этимологически связано с именем Христос, произносившимся первыми проповедниками Евангелия в славянских землях, как «Крестус», а не со словом «крест» (греческое «стаурос» или латинское crux). Правда, славянское слово «крест» тоже происходит от «Крестус», то есть «Христос». В славянском языке три главные понятия христианства — крест как знак, крещение как таинство и воскресение как событие — стали (возможно, в силу того обстоятельства, что запас слов в славянском языке до Кирилла и Мефодия был чрезвычайно мал) однокоренными словами. Этого нет ни в одном другом языке, о чем, разумеется, нельзя забывать ни при каких обстоятельствах.

Раньше при крещении полагалось погружать младенца в воду полностью, с головой. А что такое вода в библейском понимании? В Ветхом Завете это символ смерти. В 68-м псалме говорится: «Спаси, мя, Боже, яко внидоша воды по души моея. Углебох в тимении глубины, и несть постояния. Приидох во глубины морския, и буря потопи мя». Здесь страх перед смертью изображен как страх перед водой. И не случайно в 129-м псалме мы читаем: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи, услыши глас мой», то есть молящийся воззвал к Богу из глубины вод. Этот псалом очень рано вошел в Западной Церкви в заупокойное богослужение и до сих пор воспринимается на христианском Западе как заупокойный.

Погружение в воду есть погружение в смерть, умирание. Об этом говорит апостол Павел:

«Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились?» (Рим. 6:3).

Или, если перевести точнее, погрузившиеся во Христа Иисуса были погружены в Его смерть, иными словами, мы были похоронены вместе с Ним. Подобно тому как Он был похоронен в гробнице, так и мы в купели были похоронены с Ним, погружены в смерть, чтобы как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и мы, воскреснув в жизнь вечную, ходили бы в обновленной жизни. Следовательно, смысл таинства крещения состоит в том, чтобы, умерев со Христом, победить смерть. Крещение, это — таинство победы, таинство освобождения от власти смерти.

Читая Евангелие, легко заметить, что у синоптиков часто повторяется выражение «Царство Небесное», или «Царство Божие». В Евангелии от Иоанна это выражение употреблено лишь раз, в 3-й главе, в беседе с Никодимом, далее же евангелист употребляет слова «жизнь» или «жизнь вечная». Значит, Христос выводит нас из смерти в жизнь, воскресая для нас или совоскрешая нас. Об этом сказано в Первом послании Иоанна: «Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь» (1 Ин. 3:14). И не случайно святой Франциск Ассизский в XIII в. в известной своей молитве «Приобщи меня, Господи, к воле Твоей, к любви Твоей, к миру Твоему…» говорит: «Ибо отдавая, мы получаем, забывая о себе, мы находим себя, прощая других, обретаем прощение, а умирая, воскресаем к жизни вечной». Умирая, мы рождаемся. Поэтому, видимо, не случайно усопший так похож на младенца. В древности усопших пеленали подобно тому, как это и сейчас делают с младенцами. И как радостно и спокойно улыбаются спящие младенцы, так же спокойно улыбаются и усопшие, о чем каждый из нас знает из своего жизненного опыта.

Это сходство между рождением и смертью современному человеку трудно выразить словами. Но в те времена, когда писались библейские тексты, человек еще не оторвался от традиционного способа выражать свои мысли. Как из кусочков камня художник составляет мозаичный узор, так, опираясь на отрывки библейских текстов, древние могли создавать новые тексты. Но если бы мы все-таки смогли выразить в словах наши мысли о рождении и смерти, то сказали бы, что смерть, несмотря на всю боль утраты, напоминает рождение — рождение в вечность. Поэтому, видимо, не случайно Церковь отмечает дни кончины святых как дни их рождения, как своего рода точку отсчета для их последующего присутствия в нашей жизни.

Глава 5.

ИИСУС И САМАРЯНКА. ИСЦЕЛЕНИЕ В КАПЕРНАУМЕ

В 4-й главе Евангелия от Иоанна рассказывается о встрече Иисуса с женщиной-самарянкой, о том довольно долгом, сложном и необычном разговоре, который ведут у колодца двое — Иисус и женщина, имя которой нам неизвестно. В Византии считали, что ее звали Фотиния или Фотина, хотя это маловероятно, поскольку, конечно, она носила какое-то еврейское имя. Что же касается имени Фотина (от греческого «фотос» — «свет»), то, скорее всего, оно было связано с Евангелием от Иоанна именно по той причине, что одной из его главных тем является «Свет, который пришел в мир» и «светит во тьме», Свет для язычников, грешников, заблуждающихся и падающих. Самарянка была одной из тех, кто заблуждался, поэтому этот Свет был явлен и ей…

В Ветхом Завете колодец как особое, значимое место встречается нередко. Именно близ колодца постоянно происходят важные встречи. И это не случайно, потому что из колодца черпают воду для питья. Ибо вода из озера, моря и даже из реки для этой цели, как правило, не пригодна: она может быть не только грязной, зловонной или соленой — даже ядовитой. В водоеме — вода мертвая, символизирующая смерть, вода, в которой человек тонет, погибает; она засасывает его и лишает жизни, наоборот, вода колодца или источника — это вода, дающая и возвращающая жизнь, вода, с которой для человека связаны абсолютно новые возможности. Это вода живая как источник жизни.

В книге Чисел есть рассказ об источнике. Народ Божий, собравшийся вокруг колодца в пустыне, призывает этот колодец наполниться водой (Чис. 21:16—17), потому что вода дает жизнь. В книге пророка Иеремии Бог устами пророка говорит о том, что люди отвергли Его, «источник воды живой», и выкопали себе «водоемы разбитые, которые не могут держать воды», и влага уходит, остается лишь зловонная жижа (Иер. 2:13). О том, что Бог — источник воды живой, говорится и в Евангелии от Иоанна. Иисус восклицает: «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:38).

La sete natural che mai non sazia se non con l'acqua onde la femminetta samaritana domando la grazia, mi travagliava…

«Меня терзала, — говорит Данте в начале XXI песни «Чистилища», — естественная жажда, которая никогда не утоляется, если только не водой из того источника, близ которого женщина-самарянка попросила о благодатном даре». La sete naturale, или «естественная жажда», о которой говорит Данте, — это вовсе не жажда физическая, но жажда познания, а вернее, той мудрости, что исходит от Бога. Сам поэт разъясняет это в начале своего трактата «Пир» (I, 1), где он пишет: «Все люди от природы стремятся к познанию… как блаженны те немногие, что восседают за той трапезой, где вкушается хлеб ангельский… те, кто знают это, всегда щедро делятся своим благим богатством с истинными бедняками, являясь как бы живым источником (fonte vivo), чья вода утоляет естественную жажду (la naturale sete)».