Вышли и фарисеи. С тихой и жадной усмешкой следят за Ним, должно быть узнали: как идет Он по тесной улочке Капернаума-городка, под дождем, ступая босыми ногами по грязным лужам, низко опустив голову, точно под навалившейся вдруг неимоверной тяжестью.

Быстрым шагом уходит, точно бежит от Своих, от братьев, как братоубийца Каин:

ныне проклят ты от земли… будешь на ней скитальцем. (Быт. 4, 11.),

Вот когда исполнилось над Ним пророчество:

паче всякого человека обезображен был лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих…

Презрен был и умален пред людьми, и мы отвращали от Него лицо свое. (Ис. 52, 14; 53, 3.)

Радуются враги Его, а что, если бы узнали, что тридцати лет не пройдет, как один из них же, рабби Савл, скажет миру:

Бог посадил Его одесную Себя, на небесах.

…И дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних. (Ефес. 1, 20–22; 2, 9–10.)

XVI

Вышли из Капернаума-городка на большую дорогу двенадцать нищих бродяг, а впереди них – Тринадцатый. Сам, должно быть, не знал, куда идет, – только бы прочь от Своих – от Израиля. Может быть, не знали и они; шли этим первым, для них еще неведомым, крестным путем, с таким же недоумением и ужасом, с каким пойдут тем последним, в Иерусалим:

Шел Иисус впереди них, а они недоумевали, и, следуя за ним, ужасались. (Мк. 10, 32.)

Вдруг остановился, обернулся к ним и, когда они подошли, заглянул в глаза им всем, от Петра, до Иуды, таким глубоким взглядом, каким еще никогда не заглядывал. И сделалась опять такая же тишина, как давеча в синагоге.

Тогда Иисус сказал Двенадцати: не хотите ли и вы отойти от Меня? (Ио. 6, 67.)

В миг между вопросом и ответом, снова, как уже столько раз это было и будет, все заколебалось, как на острие ножа; судьбы человечества решались на веки веков; ужас был такой, какого, может быть, не было еще никогда и не будет в мире: что, если и эти Двенадцать последних отойдут, оставят Его одного? Сын Божий пришел спасти мир и не спас, – может ли это быть? Может, если и Бог Всемогущий мир спасти не может насильно; если свободы человеческой в любви не нарушает и Он. Вот что решалось в тот ужасающий миг.

Ныне все народы – как капля из ведра и как пылинка на весах… как ничто перед Ним. (Ис. 40, 15–16.)

Все народы – все миры. Сколько их уже угасло и еще угаснет, как улетающих под вьюгою искр от ночного костра! Мог бы и наш мир погибнуть так же бессмысленно.

Но Симон Петр ответил:

Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни.

Следующие за тем слова не могли быть сказаны Петром тогда; сказаны были потом, в Кесарии Филипповой. В этом синоптики правее IV Евангелия внешне-исторически; но внутренне все-таки прав Иоанн; эти, еще не сказанные, слова уже прочел Господь в сердце Петра:

и мы уверовали и узнали, что Ты – Христос, Сын Бога Живого. (Ио. 6, 68–69.)