26. Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, 27. прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою?

26–27. Чуждый служению золоту (Кол III:5), Иов тем более не может быть обвиняем в настоящем идолопоклонстве, поклонении сияющим, как золото и серебро, солнцу и луне. Он «не прельщался» (ср. Втор IV:19; XI:16) их величественным видом и в знак почтения к ним «не целовал руки своей». «Целование руки» — знак почитания у древних. Лукиан представляет индийцев, поклоняющихся солнцу, τήν χεϊρα κύσαντες περί ορχήσεως… Inter adorandum, — замечает Плиний, — dexteram ad osculum referimus.

28. Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего.

28. Обоготворение твари, перенесение на нее тех почестей, которые должны быть воздаваемы только одному Богу, является отречением от Него, подлежащим наказанию преступлением (ср. Втор IV:24; VI:15; Нав XXIV:19; Ис XIII:3; XLVIII:11).

29. Радовался ли я погибели врага моего и торжествовал ли, когда несчастье постигало его? 30. Не позволял я устам моим грешить проклятием души его.

29–30. Верхом добродетелей Иова было доброжелательство по отношению к врагам, исключавшее злорадство при виде их несчастий (Притч XXIV:17) и пожелание зла при виде благоденствия. Всего этого, особенно призывания на недруга смерти (ст. 30), он избегал, как греха.

31. Не говорили ли люди шатра моего: о, если бы мы от мяс его не насытились? 32. Странник не ночевал на улице; двери мои я отворял прохожему.

31–32. Доброжелательство к врагам было проявлением свойственного Иову человеколюбия, простиравшегося на совершенно чуждых ему лиц (странников) и выражавшегося в широком гостеприимстве. Свидетелями этого являются «люди шатра его», — слуги, говорящие, что не было человека, который бы не насытился от его блюд.

33. Если бы я скрывал проступки мои, как человек, утаивая в груди моей пороки мои, 34. то я боялся бы большого общества, и презрение одноплеменников страшило бы меня, и я молчал бы и не выходил бы за двери.

33–34. Благочестие и нравственность Иова не были показными. Если бы он, в действительности порочный, скрывал, как Адам (евр. «кеадам»; синод, «человек»), свои проступки (Быт III:12), то боязнь быть обличенным, вызвать презрение сограждан заставила бы его скрываться, не позволила бы выйти за двери своего шатра (ср. Быт III:8–10). Но он пользовался почетом и уважением, принимал участие в решении общественных дел (XXIX:7–10, 21–25), следовательно, ему было чуждо лицемерие.

35. О, если бы кто выслушал меня! Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись.

35. Защитительная речь Иова относится ко всему ранее им сказанному о своей невинности, как скрепляющая, удостоверяющая письмо подпись. «Вот мое желание» = еврейскому: «ген тавп», — «вот мой тав», последняя буква еврейского алфавита, употребляемая для засвидетельствования чего-нибудь (Иез IX:4). Представив доказательства своей невинности, Иов желает, чтобы его соперник, т. е. Бог, явился на суд с ним с обвинительным документом. Вместо: «чтобы защитник мой составил запись», буквально с еврейского должно перевести: «и пусть соперник мой напишет свою обвинительную запись».

36. Я носил бы ее на плечах моих и возлагал бы ее, как венец;

36. В сознании своей правоты Иов не может допустить мысли, чтобы эта «обвинительная запись» доказала его виновность. Наоборот, она послужила бы свидетельством его невинности: восстановила бы его достоинство («носил на плечах»; ср. Ис IX:5) и честь («возлагал бы ее, как венец»; ср. Зах VI:11).