(6) Где то счастие браков, которое зависело, конечно, от добрых нравов и благодаря чему почти в течение 600 лет от основания Рима ни один брак не был расторгнут? А теперь всякий член женщин обременен золотом, ни одни женские уста не свободны от вина, а развод сделался предметом желания и как бы необходимым результатом брака.

(7) Даже то, что отцы ваши мудро постановили по отношению к самим богам вашим, вы, послушнейшия чада их, также отменили. Отца Либера с его мистериями консулы по постановлению сената изгнали не только из Рима, но даже из всей Италии.

(8) Сераписа, Изиду и Арпократа с его Собачьею головою консулы Пизон и Габиний, которые, конечно, не были христианами, удалили из Капитолия, то есть, из курии богов, разрушив даже их жертвенники, чтобы положить конец их культу, полному суеверий и безнравственности. А вы, возвратив их, оказали им величайшую почесть.

(9) Где тут ваша религиозность? Где тут у вас должное уважение к предкам? Вы оставили их одежду, пищу, домашнюю обстановку, образ мыслей и наконец самую речь.

Вы постоянно хвалите старину, а между тем ежедневно живете по новому. Так как вы отступили от хороших институтов своих предков, то отсюда ясно, что вы удерживаете и охраняете только то, что не должно удерживать и охранять, тогда как не охраняете того, что должно охранять.

(10) В своем месте я покажу, что и то, преданное вам отцами, что вы, по–видимому, весьма верно сохраняете, за нарушение чего вы считаете христиан особенно виновными, — я разумею вашу ревность в почитании богов, относительно чего древность особенно заблуждалась, — вы также презираете, пренебрегаете и вовсе уничтожаете вопреки авторитету предков, хотя вы соорудили жертвенники Серапису, уже римскому, хотя вы совершаете неистовство в честь Бахуса, уже италийского.

(11) Ибо теперь я буду отвечать на обвинение нас в тайных преступлениях, чтобы очистить себе путь к критике явных преступлений.

(1) Нас называют величайшими преступниками за таинство убиения детей, за едение их потом и за кровосмешение после пира, о чем заботятся собаки, опрокидывая светильники и устрояя чрез это своднический мрак для стыдливости, вызываемой преступнейшими похотями.

(2) Впрочем в этих преступлениях нас всегда обвиняют, но вы не стараетесь открыть то, в чем так давно нас обвиняют. Итак или откройте это, если верите; или не верьте. если не открыли. Ваше укрывательство свидетельствует вам, что нет того, чего вы сами не дерзаете открыть. Совершенно иную обязанность вы возлагаете на палача, именно не ту, чтобы она говорили, что делают, а ту, чтобы они отвергали то, что они есть.

(3) Начало нашего учения идет, как я уже сказал, со времен Тиберия. Истина начала свое существование одновременно с ненавистью к себе: лишь только она появилась, немедленно сделалась ненавистною. У нее столько врагов, сколько чужих, и, конечно, по особенным причинам. Так иудеи враждебны к ней по соревнованию, воины — по вымогательству, рабы — по обыкновению.

(4) Мы ежедневно находимся в блокаде, нас ежедневно открывают, нас весьма часто захватывают в самых наших собраниях и сходках. Кто однако когда либо наткнулся при этом на плачущее дитя?

(5) Кто сохранил для судьи окровавленные уста циклопов и сирен в том виде, в каком и нашел их? Или кто в женах заметил какие либо следы неверности? Кто, наконец, открыв такие преступления, скрыл бы их? Или кто продал бы их, ведя с собой самих преступников? Если мы всегда скрываемся, то когда же сделалось известным то, что мы совершаем? Или лучше, кем это могло быть открыто?

(6) Самими преступниками во всяком случае не могло быть открыто это, потому что и по закону всех мистерий клятва молчания обязательна. Поэтому мистерии самофракийские и елевзинские тщательно скрываются. Не гораздо ли более должны быть скрываемы те мистерии, которые, будучи открыты, вызывают теперь человеческие наказания, хотя хранятся самим Богом?