Всякую свободную минуту преп. Моисей посвящал чтению и, когда его отрывали от книги, замечал, где остановился, чтобы, исполнив дело, вернуться вновь к чтению. В трапезу преподобный ходил постоянно, и брал пищи понемногу. Дома же ел самое простое, и часто, для смирения себя, испорченное.

Непрестанным наблюдением за собой преп. Моисей приобрел кротость и молчание и в минуту тревоги углублялся во внутреннюю молитву.

Однажды в Оптиной случился весьма убыточный пожар в гостинице. Преподобный, зная, что все меры приняты, смотрел спокойно на огонь, который был потушен, когда против него стали с «Казанской» иконой. Всегда молчаливый, особенно скрытен был преп. Моисей, если кто пытался расспрашивать о его жизни и внутреннем его делании. Тут ничего нельзя было от него узнать. Когда кто говорил преп. Моисею о его заслугах, он недоверчиво улыбался. Однажды посетил Оптину один архиерей и, осмотрев скит, спросил его, кто это устроил. Преп. Моисей уклончиво ответил, что это устроилось постепенно на здешнем месте.

– Я и сам вижу, что на здешнем, но кто именно построил?

– Настоятель с братией.

– Говорят, что вы все это устроили.

– Я тоже при этом находился…

После таких ответов гость уже более не допытывался.

Говорил преп. Моисей медленно, взвешивая каждое слово и, слушая других, творил молитву Иисусову, перебирая четки.

Одевался он в простую, но чистую, по званию, одежду. Подвиги поста и благотворения прикрывал иногда шутливым словом. Один торговец упросил преподобного купить бочонок сельдей, которые, по его словам, были прежде вкусные и сорта хорошего, да от жары испортились. Келейник нашел, что селедки вовсе не годятся и что их девать некуда.

«А ему-то, подумай, куда их было девать? У нас все разойдутся», – и велел подавать себе к ужину по одной селедке с хреном, и все их съел. Также иногда делал вразумление в виде шутки.

Преп. Моисей желал как-то купить для монастыря яблок сорта «Добрый крестьянин». Один мужик привез ему много «Антоновки» и, когда архимандрит спросил про сорт, отвечал.

– «Добрый крестьянин», батюшка, «Добрый крестьянин»!

– Добрый-то добрый, да не Антоном ли его звали? – сказал преподобный.

Великую нестяжательность, поражавшую в преподобном, развил он в себе смолоду. «Когда я был в Сарове, – промолвил он однажды, – присматривался я к тому, как кто живет и что имеет, и сказал себе: умру с голоду, но никогда в жизни ничего не буду иметь. Вот и хожу всю жизнь с сумою». Как говорил келейник его, он был «большой гонитель на деньги», а богат был, как сам выражался, только нищетою.

Когда по кончине преп. Моисея открыли ящик, где он держал деньги, нашли один гривенник, застрявший между дном и стеною.

– Верно, батюшка не заметил его, – сказал его брат преп. Антоний, а то он бы непременно и его истратил.

В 1856 году игумен Исаия приехал в Оптину повидаться с братьями: Моисеем, которого не видел тридцать восемь лет, и Антонием (преп. Антоний из Оптиной был взят в настоятели Малоярославецкого монастыря, и потом снова водворился в Оптиной на покой). В день коронации три брата служили Литургию и молебен, представляя великий и трогательный пример.

В 1860 году преп. Моисей был утешен Высочайшим дарованием Пустыни 108 десятин леса, весьма ей нужного. Хотя на обители был еще долг в семнадцать тысяч рублей, преподобный успокаивал себя тем, что принял ее с большим долгом, а теперь много запасов, и тем, что Господь силен пополнить эту нужду, что вскоре по кончине преп. Моисея и случилось.

Ряды сверстников преподобного редели и редели. В 1860 году преставился преп. Макарий, на шесть лет его младше; преп. Моисею шел восьмой десяток к концу.

И в этом преклонном возрасте, подавая пример понуждения, преп. Моисей отказался от чая по утрам и стал еще больше заботиться о строжайшем исполнении устава. В то же время, дойдя до глубины смирения, он говорил: «Теперь дознал я, что действительно я хуже всех».