продлит бедняге[607]

9. Но, возможно, поэт привел эту фразу в соответствии с ролью. Что же? Марк Туллий в своих книгах Об обязанностях не утверждал ли того же самого, говоря, что совершенно не следует ничего дарить? Ибо он сказал: «Раздача, которую совершают из собственного имущества, истощает самый источник щедрости. Так щедрость уничтожается щедростью. И чем больше тех, по отношению к кому ты ее проявил, тем в меньшей степени ты сможешь проявлять ее по отношению к другим».[608] 10. И чуть позже: «Что неразумнее, чем стремление утратить возможность более долго делать то, что ты делаешь охотно?»[609] Ясно, что [этот] учитель мудрости удерживает людей от человечности и увещевает, чтобы они усердно берегли собственное имущество и предпочитали сохранять сундук, нежели справедливость. 11. Когда же он понял, что это бесчеловечно и нечестиво, вскоре в другой главе, словно движимый раскаяньем, сказал так: «Иногда все же следует давать деньги и нельзя отвергать совсем этот род щедрости, и достойным людям, пребывающим в нужде, следует давать из своего имущества».[610] 12. Что значит достойным людям? Надо полагать, тем, кто могли бы отблагодарить. Если бы Цицерон жил сейчас, я бы, конечно, воскликнул: «Здесь, именно здесь, Марк Туллий, ты отступаешь от истинной справедливости и устраняешь ее одним словом, когда о долге благочестия и человечности судишь по полезности!» 13. Действительно, не достойным людям следует давать деньги, но, насколько это возможно, недостойным. Это, конечно же, было бы справедливо, благочестиво и человечно, ибо ты поступал бы, не уповая на воздаяние. Это и есть та истинная и подлинная справедливость, которой, как ты говоришь, совершенно нет у вас.[611] 14. Ты сам во многих местах восклицаешь, что купленная добродетель не является добродетелью,[612] и признаешься в книгах твоих Законов, что [подлинная] щедрость является безвозмездной, в таких словах: «Нет сомнения, что тот, кто считается щедрым и добросердечным, следует долгу, а не выгоде».[613] Зачем же ты предпочитаешь давать деньги достойным, если не для того, чтобы получить потом награду? 15. Итак, благодаря тебе, «поборнику и учителю справедливости», всякий, кто не является достойным, погибнет от нищеты, жажды и голода, и богатые и состоятельные до излишества люди не придут им на помощь [даже] в крайней нужде.

16. Если добродетель не требует награды, если, как ты говоришь, к ней следует стремиться ради нее самой, то оценивай справедливость, мать и главу добродетелей, по ее собственной цене, а не исходя из своей выгоды. Окажи помощь прежде всего тому, от кого ты ничего не ждешь. 17. Зачем ты отворачиваешься от лица? Зачем всматриваешься в члены? Ты должен считать человеком всякого, кто тебя просит потому, что считает тебя человеком. 18. Отбрось те тени и подобия справедливости и обрети истинную и подлинную добродетель.[614] Окажи помощь слепым, слабым, увечным и брошенным, тем, кто умрет, если им не помочь. Они бесполезны людям, но полезны Богу, Который сохраняет их живыми, дарует им дыхание, одаривает их светом. 19. Согрей, насколько можешь, проявляя человечность, души людей, чтобы они не угасли. Кто может прийти на помощь умирающему, но не приходит, тот убивает его. 20. Но те, кто ни природе не следуют, ни где награды не знают, боясь потерять [мнимое богатство], теряют [настоящее] и переживают то, чего особенно боялись, так что все, что они бы подарили, либо совершенно пропадает, либо служит недолго. 21. Ведь кто отказывает несчастным в малой милостыни, кто не желает проявить человечность не без ущерба для себя, растрачивает [небесное] наследство свое, чтобы либо добыть себе тленное и хрупкое, либо действительно [вообще] не добивается ничего без великих для себя убытков.

22. Что же сказать о тех, кто, движимый, [как и весь народ], легкомыслием, тратят на зрелища такие средства, каких хватило бы на содержание крупных городов, кроме того, что они сумасшедшие и безумцы? Они тратят на [увеселение] народа средства, при этом и сами их теряют, и никто из тех, на кого те средства потрачены, их не получает. 23. Действительно, поскольку всякое наслаждение кратко и преходяще, особенно наслаждение для глаз и ушей, то люди или забывают о нем и считают напрасными траты другого человека, или даже обижаются, если не удовлетворяется народный каприз, так что глупые люди получают зло за зло. Даже если они и удовлетворяют [очередной] народный каприз, ничего, кроме пустых рукоплесканий и разговоров на несколько дней, не получают. Так имущество ничтожнейших людей растрачивается изо дня в день на бесполезнейшие вещи.

24. Однако неужели более мудры те, кто совершают гражданам более полезные и более долговечные подношения, имеются в виду те, кто память имени своему создают созданием общественных зданий? Они также поступают неверно, что зарывают богатства свои в землю, так как всякая память бесполезна смертным, и труды их не вечны. Ведь они могут или разрушиться и рассыпаться от одного лишь землетрясения, или погибнуть от случайного пожара, или быть снесены в результате какого‑либо нападения врага, или прийти в упадок от обычной ветхости. 25. «Нет ничего, — говорит [знаменитый] оратор, — созданного трудом и руками, что не истреблялось бы и не пожиралось бы старостью. И только справедливость и кротость будут процветать изо дня в день».[615] 26. Гораздо лучше те, кто делают раздачи своим клиентам и товарищам по трибе (в самом деле, они хоть что‑то дают людям и оказывают им помощь), но и это не является истинной и справедливой щедростью. Ведь нет никакого благодеяния там, где нет к нему необходимости. 27. Стало быть, все то, что даруется ради воздаяния не нуждающимся или что возвращается с прибылью, пропадет и не будет благодеянием. Даже если этот дар приятен тем, кому дается, все же он несправедлив, ибо если бы его не было, то ничего плохого бы не случилось. 28. Существует одна истинная обязанность милосердия — поддерживать неимущих и неспособных воздать [за нее материально].

12.1. Это та совершенная справедливость, которая сохраняет человеческую общность, о которой говорят философы, это великий и истинный плод богатства: использовать нажитое не для собственного лишь наслаждения, но для спасения многих, не ради сущей выгоды, а ради справедливости, которая единственная не погибнет. 2. Стало быть, всеми способами следует добиваться, чтобы обязанность милосердия не имела никакой надежды на воздаяние, ибо следует ждать награду за это, т. е. за исполнение этой обязанности, от одного лишь Бога. Ведь если ты будешь ждать вознаграждение от человека, то это уже не будет человечностью, а [некой] ссудой за милость. Нельзя считать, что делает добро тот, кто совершает что‑то не для другого, а ради себя. И все возвращается к тому, что каждый то, что дарует другому, не надеясь при этом ничего от него получить, на самом деле дарует [как бы] себе, так как обретет награду от Бога. 3. Бог повелел, чтобы мы, если когда‑нибудь решим устроить трапезу, приглашали на нее тех, кто не сможет пригласить в ответ и воздать должное, чтобы каждый поступок нашей жизни был бескорыстен.[616] 4. И все же пусть никто не думает, что ему запрещено общение с друзьями или привязанность к близким, но Бог открыл нам, что является истинным и справедливым поступком. С близкими нам нужно жить так, чтобы мы не знали, что [из того, что делается нами], относится к человеку, а что — к Богу.

5. Итак, гостеприимство также является исключительной добродетелью, что подтверждают даже философы, но они отрывают его от истинной справедливости и сводят к выгоде. «Справедливо, — говорит Цицерон, — Теофраст восхваляет гостеприимство, ибо, как мне кажется, прекрасный дом славного человека должен быть открыт для славных гостей».[617] 6. Он вновь совершил ту же ошибку, что и тогда, когда сказал, что деньги следует давать лишь достойным людям.[618] Ибо дом справедливого и разумного мужа должен быть открыт не для славных, а для униженных и презренных. Ведь те славные и могущественные гости не могут ни в чем нуждаться, их укрепляет и прославляет собственное состояние. 7. Праведный же муж не должен ничего совершать, кроме благодеяния. Но если за благодеяние ожидается воздаяние, то оно перестает быть [благодеянием] и мы лишаемся его. Ибо не можем мы иметь того, что продали. 8. Значит, [лишь] в тех благодеяниях пребывает смысл справедливости, которые будут оставаться цельными. Сохранять же их цельными — значит оказывать их тем людям, которые никоим образом не могут принести выгоды. 9. Но тот [Теофраст] от приема славных гостей ничего другого не ждет, кроме выгоды, и этот остроумный человек [Цицерон] не скрывал, что нужно надеяться из этого извлечь выгоду. В самом деле, он говорит: «Кто так поступает, в глазах чужеземцев окажется могущественным человеком через посредство их повелителей, которых он принимает у себя в качестве гостей и друзей».[619]10.0, сколь многими доводами можно изобличить непостоянство Цицерона, если бы я взялся за это! Причем оно изобличается не столько нашими, сколько собственными его словами. Ибо он говорил, что всякий человек, когда, что бы он ни совершал, делает это ради собственной выгоды, вовсе не является добрым мужем.[620] 11. Он же говорит, что простому и открытому мужу несвойственно юлить, скрывать что‑либо, обманывать, делать вид, что он не поступает так, как поступает, не приличествует ему притворяться, что старается он для другого, в то время как старается ради себя, но это свойственно скорее человеку хитрому, лукавому, коварному и лживому.[621] 12. Каким же образом он опровергнет то, что это тщеславное гостеприимство не является порочным? Ты бежишь ко всем воротам, чтобы пригласить в свой дом знатных иностранцев, прибывающих в город, с целью обрести через них у их сограждан славу могущественного человека, и при этом ты хочешь считаться справедливым, человеколюбивым и гостеприимным мужем, думая о собственной пользе? 13. Но сведущий и образованный муж поймал себя в эти сети не по беспечности, — это мало подходит к Цицерону, — но по незнанию истинного права.[622] 14. Чтобы его могли простить за это, он сам свидетельствует, что дает [свои] наставления не в отношении истинной справедливости, а лишь в отношении тени и подобия справедливости,[623] Стало быть, надо простить учителя, пребывающего в тени и среди призраков, и не требовать истины от того, кто сам признаёт, что не знает ее.

15. Выкуп пленных является великой и прекрасной обязанностью справедливости, с чем соглашается тот же самый Туллий. «Эта доброта, — говорит он, — состоящая в выкупе пленных из рабства и в помощи неимущим, полезна также для государства. Это обыкновение проявлять доброту я ставлю прежде щедрости при устройстве зрелищ, оно свойственно людям строгих правил и великим».[624] 16. Итак, кормить нищих и выкупать пленных является неотъемлемым свойством справедливых людей, пусть даже у несправедливых те, кто поступают подобным образом, именуются людьми строгих правил и великими. Именно тех в первую очередь следует благодарить, кто совершает добро, хотя никто от них этого не ждет. 17. В самом деле, кто совершает доброе дело для родственника, близкого или друга, либо не заслуживает вовсе никакой похвалы, либо заслуживает весьма незначительную, ибо он должен так поступать и был бы нечестивцем и негодяем, если бы не совершил того, что требуют от него природа и тесная дружба. Если он и совершает добрый поступок, то не столько ради стяжания похвалы, сколько ради того, чтобы избежать порицания. 18. Кто же вершит добро для чужого и незнакомого человека, тот действительно достоин похвалы, так как к совершению добра движим единственно только человеколюбием. Стало быть, там пребывает справедливость, где совершение доброго поступка не обременено необходимостью. 19. Итак, это обыкновение проявлять доброту Цицерон вовсе не должен был ставить прежде щедрости при устройстве [общественных] зрелищ. Предпочитать— значит, сопоставив, выбрать из двух благ лучшее. 20. Но та щедрость людей, тратящих свои богатства на зрелища, суть пуста, ничтожна и весьма далека от всякой справедливости. Стало быть, не следовало ему даже упоминать о раздачах во время зрелищ, в ходе которых получают [деньги] только те, кто этого не заслужил.

21. В не меньшей степени великой обязанностью добродетели является забота и опека сирот, вдов, покинутых и нуждающихся в помощи. Именно это предписывает божественный всеобщий закон, так что все добрые судьи считают своим долгом, следуя природному человеколюбию, поддерживать таких людей и стараться им помочь. 22. Воистину, такие поступки свойственны нам [в наибольшей степени], т. е. тем, кто услышал закон и слова самого Наставника — Бога. В самом деле, хотя те [философы] и знают, что справедливый человек по своей природе заботится о лишенных, но не понимают, почему так происходит. 23. Ведь Бог, чья снисходительность непреходяща, для того повелел поддерживать и защищать вдов и сирот, чтобы забота и сострадание о своих близких не удерживали никого от готовности принять смерть за справедливость и веру; чтобы всякий безотлагательно и решительно шел на смерть, зная, что близких своих он оставляет Богу и тем всегда будет оказана помощь. 24. Помогать и оказывать поддержку больным, у которых нет близких, которые бы им могли помочь, также является проявлением высшей человечности и великим делом. Кто делает это, тот приносит живую жертву Богу и то, что на время дает другому, получит навечно от [Всевышнего] Бога.

25. Последняя и великая обязанность благочестия — погребение чужеземцев и бедняков. Те же учителя добродетели и справедливости совершенно не касаются этого. В самом деле, этого долга не могут видеть те, кто все должные поступки измеряют полезностью. 26. Ведь в отношении прочих обязанностей, которые были названы выше, хотя они и не видели точной разницы [между ними], все же, поскольку обнаруживали в них нечто полезное, были недалеки от истины, словно удерживаемые неким веянием правды. Эту же обязанность, поскольку ничего полезного [для себя] в ней не видели, они обошли молчанием. 27. Немало было даже тех, кто погребение [чужеземцев] считал излишним и кто говорил, что нет ничего плохого в том, чтобы оставить человека непогребенным и брошенным. Нечестивую их мудрость не только отверг весь род человеческий, но и божественные голоса [пророков], которые повелевают совершать эти погребения. 28. Хотя те философы не дерзнули говорить, что погребать не нужно, однако, если вдруг погребения не происходило, они говорили, что в этом нет ничего плохого. В этом вопросе они выступали не столько учителями, сколько утешителями, чтобы мудрый муж не счел бы себя несчастным, если вдруг это с ним случится. 29. Мы же говорим, что мудрец должен это не переносить стойко, а сам обязан это делать. Итак, мы не будем теперь рассуждать, полезно ли погребение или нет, но даже если бы оно было бесполезным, как полагают те философы, все же его следует совершать хотя бы ради того только, чтобы в глазах людей хорошо и по–человечески выглядеть. Ибо душа открывается [в делах], и [ясно] определяется [ее скрытое от взоров] намерение. 30. Итак, мы не допускаем, чтобы образ и подобие Божие оставалось брошенным на съедение зверям и птицам, но предаем его земле, из которой он был создан. И сколь угодно [часто] мы будем исполнять в отношении чужого человека долг его близких, место которых, когда их нет, займет [наше] человеколюбие. И где бы ни погибал человек, там, полагаем мы, требуется наш долг. 31. В чем же больше справедливости, как не в том, чтобы то, что мы совершаем, движимые любовью, в отношении своих родных, совершали бы в отношении и других людей, следуя человеколюбию? Это гораздо вернее и правильнее, поскольку совершается уже не для человека, который ничего не чувствует, а единственно для Бога, самая дорогая жертва для Которого — праведный поступок.

32. Кто‑нибудь, наверное, скажет: «Если я все это буду делать, я всего лишусь. Ведь как же? Если многие люди окажутся в нужде, озябнут, попадут в плен или умрут, неужели я, чтобы проявить милосердие, растрачу имущество, нажитое мною и трудом предков, так что уже мне самому придется жить, рассчитывая на чужое милосердие?» 33. Что же? Ты в столь мелочной душе держишь страх перед бедностью, которую славят ваши философы и безопаснее и безмятежнее которой, как они свидетельствуют, ничего нет? То, чего ты боишься, есть пристанище от тревог! 34. Или ты не знаешь, что с этим несчастным богатством ты подвержен бедам и напастям? Было бы хорошо, если бы оно исчезло без твоего кровопролития. Ты же идешь, навьюченный добычей, и несешь трофеи, которые возбуждают [корыстью] даже души твоих друзей. 35. Почему же ты не решаешься правильно распорядиться тем, что тебя может лишить или разбойник, или случайная проскрипция, или какое‑нибудь нападение врагов? Почему ты боишься сделать непрочное и тленное вечным или вверить богатства свои под защиту Бога, где не страшен ни вор, ни грабитель, ни ржа, ни тиран?[625] Кто богат у Бога, тот никогда не может быть беден. 36. Если бы ты обнаружил такую справедливость, то, сбросив бремя, которое гнетет тебя, сам освободил бы себя от цепей и оков, чтобы беспрепятственно последовать к Богу. Великой и возвышенной душе свойственно презирать и ненавидеть смертное.[626] 37. Но если ты лишен той добродетели, чтобы богатства свои возложить на алтарь Бога, чтобы [уметь] сравнивать хрупкое с более прочным, я освобожу тебя от страха. Все те предписания даются не тебе одному, но всему народу, который связан образом мыслей и слит воедино, словно один человек. 38. Если ты не имеешь достаточных сил, чтобы вершить справедливость, все же в стремлении к этому ты настолько должен превосходить других, насколько превосходишь в богатстве. 39. Не подумай, что я уговариваю тебя растрачивать и распылять свое семейное имущество, но я наставляю тебя, чтобы ты обратил на лучшее ту часть, что тратишь бесцельно. На те деньги, что ты расходуешь на покупку зверей, [лучше] выкупи пленных, на те средства, на которые ты этих зверей кормишь, накорми бедных, на те деньги, на которые ты снаряжаешь гладиаторов, похорони невинных. 40. Какая польза в том, что ради безмерного распутства создаются роскошные зверинцы и готовятся [в них несчастные животные] для нечестивого зрелища? Обрати то, что пропадет зря, на великое пожертвование, чтобы за истинные дары обрести от Бога вечный дар. 41. Велика награда за милосердие тому, кому Бог обещает простить все грехи его. «Если, — говорит Он, — услышишь ты мольбы обращающегося к тебе, то и Я услышу тебя. Если ты будешь милосерден к испытывающим нужду, то и Я в нужде твоей буду милосерден. Если же ты не будешь проявлять о них заботу и оказывать им помощь, то и Я душу твою обращу против тебя и предам тебя суду по твоим же законам».[627]

13. 1. Так вот, сколько бы раз ни обращались к тебе с просьбами, поверь, что это проверка тебя Богом, достоин ли ты быть услышанным Им. Загляни в себя и, насколько возможно, исцели раны свои. И все же, поскольку грехи уничтожаются щедростью, не подумай, что тебе дано право грешить. Они не устраняются, если ты потому щедр, что грешен. 2. В самом деле, если ты совершаешь грех, надеясь потом проявить щедрость, это не уничтожит грех. Бог ведь стремится, чтобы человек избавился от греха, и потому повелевает раскаиваться. Раскаиваться же — значит признавать [грех] и обещать, что грешить впредь не будешь. 3. Так вот, прощение обретет [лишь] тот, кто впал в грех по незнанию и по неосторожности. Но не получит прощения тот, кто грешит осознанно. И тем не менее, если кто‑нибудь очистится от всякого греховного пятна, пусть не считает, что теперь он должен воздерживаться от щедрости, поскольку не имеет, мол, греха и его не нужно искупать. 4. Напротив, тогда следует вершить праведные дела, когда становишься праведным, чтобы то, что прежде делал для излечивания ран, совершать теперь для прославления и возвеличивания добродетели.

5. К этому добавляется еще то обстоятельство, что никто не может быть безгрешен, пока облачен покровом плоти. Немощь ее трояким образом открыта воздействию греха: через деяние, через слово и через мысль. Через эти ступени справедливость восходит к высшей точке.

6. Первая ступень справедливости означает не допускать дурных поступков, вторая — скверных слов, третья — даже мысли о дурных делах. 7. Кто поднимается на первую ступень, тот достаточно справедлив; кто на вторую — человек уже совершенной добродетели; кто на третью, тот представляется уже подлинно достигшим подобия Божия. 8. В самом деле, выше человеческой меры не допускать даже в мыслях того, что и совершать скверно, и говорить негоже. 9. Итак, даже справедливые люди, которые могут себя удерживать от всякого неправедного поступка, подчас все же побеждаются бренностью, так что в гневе говорят дурное и втайне порой жаждут наслаждений. 10. И вот, поскольку смертная участь не допускает того, чтобы человек был чист от всякого позора, грехи плоти должны уничтожаться постоянной щедростью. 11. Стало быть, долг мудрого и праведно живущего человека один — тратить свои богатства единственно на справедливость. Тот, кто в самом деле ей следует, пусть даже он превосходит в богатстве Креза или Красса,[628] должен считаться нищим, голым и жалким. 12. Значит, нам нужно стараться, чтобы облачились мы в одеяние справедливости и благочестия, которого никто не снимет с нас и которое будет вечно нас украшать. 13. Ведь если почитатели богов прославляют бесчувственные образы и несут им все, что им дорого, хотя те и не могут всем этим пользоваться и не способны отблагодарить за эти дары, то насколько справедливее и вернее почитать живые подобия Бога, чтобы снискать милость Живого Бога? 14. Как люди смогут использовать все то, что получат в дар, и воздадут благодарность, так и Бог, пред очами Которого ты вершишь добро, одобрит и воздаст за милосердие.