21. 1. Наслаждение для слуха проистекает из приятности голоса и пения. Оно, конечно, столь же порочно, как и та утеха для глаз, о которой мы говорили. 2. В самом деле, кто не сочтет жадным до наслаждений и никуда не годным человеком того, кто устраивает дома театральные представления? Не имеет значения, предаешься ли ты неге дома один или вместе с народом в театре. Однако о зрелищах уже было сказано. 3. Остается только бороться, чтобы нас не захватили наслаждения, которые проникают до глубины чувств. В самом деле, теми звуками, которые лишены слов, т. е. приятным звучанием меди и струн, можно без труда пренебречь, поскольку они не задерживаются в памяти и не могут быть записаны. 4. Сложенная же песня и ярко произнесенная речь захватывают ум и поражают, когда захотят. Поэтому образованные люди, когда обращаются к религии [истинного] Бога, наставленные каким‑либо неискушенным учителем, верят [от этого] меньше. 5. Привыкшие ведь к сладким и изящным речам и песням, они отвергают простую и обыденную речь Священных Писаний как жалкую. Они, конечно, ищут то, что ласкает слух, соблазняет же то, что приятно и что, пока звучит, проникает в душу. 6. Разве Бог, Создатель ума, голоса и языка, не может говорить красноречиво? Напротив, Высшее Провидение захотело лишить то, что является божественным, ярких красок, чтобы все поняли то, что Он говорит для всех. 7. Стало быть, тот, кто следует истине, если не хочет уничтожить самого себя, должен отвергнуть враждебные и вредоносные наслаждения, которые портят душу так же, как сладости портят тело. Пусть он предпочтет истинное ложному, вечное — преходящему, полезное приятному. 8. Ничто не должно радовать взор, кроме того, что совершается справедливо и благочестиво, ничто не должно ласкать слух, кроме того, что питает душу и делает тебя лучше. Особенно же то чувство не должно обращаться к пороку, оно нам дано для того, чтобы мы могли воспринять учение [Всевышнего] Бога.

9. Так вот, если слушать музыку и песни является наслаждением, то удовольствие нужно искать в пении и выслушивании прославлений Бога. 10. То является истинным наслаждением, которое пребывает союзником и спутником добродетели. Оно не является преходящим и кратким, как те наслаждения, которых жаждут люди, служащие телу, словно скот, но пребывает вечным и беспрерывно радующим. 11. Если кто превысит пределы его и ничего другого от наслаждения не жаждет, кроме самого наслаждения, тот готовит себе смерть, поскольку как вечная жизнь пребывает в добродетели, так и смерть—в наслаждении. 12. Ведь кто жаждет временного, тот будет лишен вечного, а кто предпочитает земное, тот не обретет небесного.

22.1. Что же касается наслаждений вкуса и обоняния, которые оба имеют отношение только к телу, то нам нечего сказать по их поводу, кроме того, что стыдно человеку разумному и доброму, если вдруг он служит желудку и глотке, если он умащает себя благовониями или шествует увенчанный цветочным венком. Кто это делает, тот во всяком случае неразумен, никчемен и лишен даже тени добродетели. 2. Возможно, кто‑нибудь скажет: «Зачем же эти вещи сотворены, если не ддя нашего наслаждения?» Однако уже неоднократно говорилось, что никакой добродетели бы не было, если бы не существовало того, что ей необходимо преодолевать. И вот Бог создал все для борьбы двух этих [противоположных] сторон. 3. Стало быть, эти соблазны являются оружием того, чья единственная обязанность — бороться с добродетелью и укрывать от людей справедливость. Этими соблазнами и удовольствиями он прельщает души, ибо знает, что наслаждение является созидателем смерти. 4. В самом деле, как Бог призывает человека к жизни только через добродетель и труды, так и тот [враг] призывает к смерти через веселья и наслаждения. И как к подлинному благу путь лежит через мнимые бедствия, так и к подлинному злу — через мнимые блага. 5. Итак, следует остерегаться тех удовольствий, словно сетей и засад, чтобы плененные сладостью наслаждений мы не попали под власть [вечной] смерти вместе с телом, во власть которого мы лишь временно переданы.

23. 1. Теперь я подошел к тому виду наслаждения, которое происходит от прикосновения. Хотя это чувство и имеет отношение ко всему телу, я все же полагаю, что мне следует говорить не об украшениях и одеждах, а единственно о сладострастии, которое особенно нужно укрощать, поскольку оно особенно вредоносно. 2. Когда Бог задумал два пола, Он определил, чтобы они жаждали друг друга и находили в соитии удовольствие. Он наделил животных пламенной страстью к совокуплению тел, чтобы они погружались в эти страсти и таким образом могли плодиться и приумножать свои поколения. 3. Это сладострастие и вожделение в человеке Он сделал еще более сильными и более острыми или потому, что хотел, чтобы количество людей было большим, или потому, что только человеку дал добродетель, с помощью которой тот обретал бы славу и хвалу в воздержании себя от наслаждений. 4. В самом деле, враг наш знает, какова сила этого сладострастия, которое иногда даже называют необходимостью и которое он превратил из правильного и доброго в неправильное и пагубное. 5. Он дал волю недопустимым желаниям, чтобы люди жаждали запретного, в то время как могут пользоваться собственным. Он выставляет перед глазами легко возбуждающие формы, разжигает огонь [страстей] и дает пищу порокам. 6. Тогда он приводит в волнение все потаенные чувства, возбуждает их, распаляет и разжигает тот природный огонь, пока не обманет смятенного человека, поймав его в сети. 7. И чтобы не было никого, кого бы страх наказания удерживал от недостойного, он учредил также публичные дома и срам несчастных женщин сделал общедоступным, чтобы забавляться тем позором, который переносят женщины. 8. Этими непристойностями он погружает рожденные для святости души как бы в омут нечистот, убивает стыд, стремится совратить целомудренность. Он же влечет мужчин к мужчинам, и учредил он, [т. е. враг], нечестивые связи, противные и природе, и установлению Бога. Так он заражает людей и толкает их на всякое злодеяние. 9. Неужели же может быть свят кто‑то из тех, кто юные и беззащитные души делает жертвой осквернения и поругания ради своего сладострастия? 10. Об этом невозможно подробно говорить из‑за величины злодеяния. Я не могу называть иначе, как нечестивцами и убийцами, тех, кому не хватает [для связей] пола, данного Богом, и они нагло и нечестиво издеваются над своим полом. Это поведение считается у них естественным и как бы даже почетным. 11. Что мне сказать о тех, кто предают себя не сладострастию даже, а скорее безумию? Стыдно сказать, но что подумать о тех, кому не стыдно это делать? И все же следует об этом сказать, поскольку такое случается. Я говорю о тех, чье противное сладострастие и гнусное безумие не щадит даже жизни. 12. Какими словами и с каким негодованием мне обличить это нечестие? Ужас злодеяния победил способность речи! И вот когда это сладострастие вершит свое дело и устраивает эти злодеяния, мы должны вооружиться против него высшей добродетелью.

13. Всякий, кто не может обуздать эти страсти, пусть удерживает их в рамках законного брака, чтобы, с одной стороны, получить то, чего жаждет, а с другой — не впадать все‑таки во грех. 14. Но чего хотят распутные люди? Разумеется, наслаждение преследует наибольшие результаты. Если люди домогаются наслаждения ради него самого, то пусть стремятся к наслаждению праведному и законному. 15. Если же этому противостоит какая‑то необходимость, тогда особенно должна употребляться добродетель, чтобы сладострастию противостояло воздержание. И не только не позволено касаться чужих жен, но Бог предписывает также, чтобы мы удерживали себя от публичных и распутных женщин, и учит, что совокупляющийся с блудницей становится одним телом с ней.[651] 16. Кто же погружает себя в нечистоты, сам необходимо становится нечистым. И хотя тело может быстро отмыть себя, душа же, опороченная влиянием распутного тела, не может очиститься от прилипших к ней нечистот иначе, как в течение долгого времени и благодаря многочисленным добрым делам. 17. Следовательно, необходимо, чтобы каждый понимал, что соитие двух полов было создано ради произведения на свет потомства и что для тех наслаждений был установлен такой закон, чтобы они служили продолжению рода. 18. Как Бог дал нам глаза не для того, чтобы мы искали и добивались наслаждения, но для того, чтобы мы видели то, что необходимо для жизни, так и детородные органы Он дал единственно для того, чтобы, как учит само их наименование, мы производили потомство. 19. В следовании этому божественному закону состоит высшая жертва. Пусть все, кто называют себя последователями [истинного] Бога, будут настолько выдержанны и устойчивы, чтобы быть в состоянии управлять собой. 20. В самом деле, те, кто дает волю наслаждениям, кто уступает сладострастию, те отдают душу свою телу и осуждают ее на смерть, так как они отдают себя телу, над которым властвует смерть. 21. Пусть каждый, стало быть, воспитывает себя, насколько может, в стыдливости, взращивает в себе застенчивость и сердце и совесть обращает к нравственной чистоте. Пусть подчиняется не только гражданским законам, но и следует закону Бога, Который превыше всех законов. 22. Если кто приучит себя к этим благам, тот постыдится отдаляться к худшему. Тому будет по нраву только праведное и достойное уважения, то, что для хороших людей является более приятным, чем неправедное и недостойное —для дурных.

23. Я рассказал не обо всех еще обязанностях целомудрия. Бог определил его не только для жизни вне домашних стен, но и для семейной жизни, чтобы никто, имея жену, не возжелал сверх того ни рабыни, ни свободной, но хранил верность браку. 24. В самом деле, если в гражданском праве жена признается неверной, если она имеет связь с другим мужчиной, а муж, даже если он имеет связь со многими женщинами, освобождается от обвинения в измене, 25. то божественный закон соединяет обоих супругов в браке с равным правом, словно превращает их в единое тело, чтобы изменником считался любой из них, кто разрывает телесную связь. 26. Бог, когда захотел, чтобы у других животных самки, родив потомство, отвергали самцов, одну только женщину создал допускающей к себе мужа, для того, надо думать, чтобы вожделение мужей, если жены станут их отвергать, не заставляло их домогаться другой, в результате чего они не обретали бы славы целомудрия. 27. Но и женщина не проявляла бы добродетели целомудрия, если бы не хотела грешить. В самом деле, кто скажет, что самки бессловесных животных являются целомудренными, так как, родив потомство, отвергают самцов? Ведь потому они так поступают, что эта связь, если они ее допустят, необходимо ведет к боли и гибели. 28. А значит, нет никакой славы в том, чтобы не совершать того, что ты и не можешь совершить. А в человеке целомудренность прославляется потому, что она зависит не от природы, а от его воли.

29. Следовательно, необходимо хранить верность; мало того, жена должна следовать примеру целомудренности мужа, чтобы и самой вести себя целомудренно. Ибо не хорошо, если ты будешь требовать того, чего сам не можешь соблюдать. Эта неискренность, естественно, приводит к тому, что возникают измены, ибо женщины с трудом могут соблюдать верность мужьям, не отвечающим им взаимной привязанностью. 30. Нет, наконец, ни одной изменницы, которая бы не оправдывала свои нечестивые поступки тем, что, греша, она совершает не неправедный поступок, а отвечает изменой на измену мужа. Это хорошо выразил Квинтиллиан. Он говорит, что человек, не удерживающий себя от чужой жены, не страж и для своей, ибо это по природе связано между собой. 31. В самом деле, муж, занятый соблазнением чужих жен, не может уделять времени своей жене, и жена, если окажется в таком браке, побуждаемая примером мужа, будет думать, что либо подражает ему, либо мстит. 32. Следовательно, нужно оберегать себя, чтобы мы своей невоздержанностью не давали повода к порокам, но необходимо, чтобы супруги привязывались друг к другу и несли равное бремя. Мы должны видеть себя в другом человеке. Ведь сущность справедливости обычно состоит в том, чтобы ты не совершал в отношении другого ничего из того, что сам не хочешь претерпеть от другого.[652]33. Это то, что предписывается Богом и относительно воздержания. И все же, чтобы никто не посчитал, что может сузить божественные предписания, в них добавляется (дабы устранить всякое превратное толкование и возможность обмана), что прелюбодеем является тот, кто берет жену, оставленную мужем, и тот, кто оставляет жену, кроме случая ее прелюбодеяния, чтобы взять другую.[653] Ибо Бог не хотел, чтобы разрывалась и разрушалась [супружеская] общность. 34. Мало того, нельзя не только прелюбодействовать, но и даже думать об этом, чтобы никто не смотрел на чужую жену и не жаждал ее в душе.[654] В самом деле, ум сам становится прелюбодеем, если создает для себя образ наслаждения. 35. Конечно, ум, который грешит, который мысленно представляет результат неумеренной похоти, заключает в себе преступление и всякое прегрешение. 36. Ведь если даже тело ничем не будет осквернено, все же не будет места никакой невинности, если греховна душа, и не может целомудрие считаться незатронутым, если совесть опозорена сладострастным влечением.

37. Все же пусть не подумает кто‑нибудь, что трудно держать вожделение в узде и запирать его, безумствующее и рвущееся наружу, в границах непорочности и целомудрия. Поскольку людям заповедано побеждать вожделение, то многие сохраняют благую и непорочную чистоту тела, и много тех, кто, полные счастья, наслаждаются этим родом небесной жизни. 38. Впрочем, Бог предписал такое поведение, не заставляя, ибо необходимо, чтобы люди рождались, но как бы допуская [такую форму жизни, т. е. девственность]. Ведь Он знает, сколь великую преграду воздвигает она, [т. е. девственность], тем страстям. «Если кто, — сказал Он, —захочет совершить этот подвиг, тот обретет исключительную и несравненную награду».[655] 39. Этот род воздержания является как бы венцом и вершиной всех добродетелей. Если кто захочет взобраться на нее, такого раба призрит Господь и такого ученика примет Учитель. Тот одержит победу над землей и тот уподобится Богу, кто проявит добродетель Бога. 40. Хотя это и кажется трудным, все же мы говорим о тех людях, которым, после того как будет попрано [ими] все земное, уготована дорога на небо. Ведь поскольку добродетель состоит в познании Бога, то все тяжело, пока ты Его не познаешь, и все легко, когда познаешь. Нам, поскольку мы стремимся к высшему благу, следует преодолевать все трудности.

24.1. И все же пусть никто не утратит силу и не впадет в отчаянье, если побежденный вожделением, одоленный сладострастием, введенный во грех заблуждением или по принуждению [внешней] силы, скатится он на путь несправедливости. Ибо он может снова вернуться [на праведный путь] и освободиться [от пороков], если раскается в своих деяниях и, обратившись к лучшему, сделает достаточно для Бога. 2. Что такое может произойти, Цицерон даже и не предполагал, чьи слова в третьей книги Академика таковы: «Если можно было бы тем, кто, сбившись с пути, ведет беспутную жизнь, вернуться, раскаявшись в прегрешениях, на праведный путь, это было бы весьма легким исправлением легкомыслия».[656]3. Разумеется, можно. Ведь если мы считаем, видя раскаянье наших детей, что они исправились, и их, отвергнутых и удаленных от себя, принимаем вновь, обнимаем и согреваем, то почему нам нельзя уповать на снисходительность истинного Отца? 4. Так вот. Господь и Отец милосерднейший предвестил, что Он отпустит грехи раскаявшимся и предаст забвению все несправедливости того, кто вновь станет праведным. 5. Ибо как ничем не поможет дурно живущему человеку чистота прежних его деяний, поскольку совершаемое [сегодня] беспутство уничтожает [вчерашние] справедливые поступки, так и старые грехи не страшны исправившемуся человеку, поскольку совершаемая им справедливость смоет позор прежней жизни. 6. Ведь кто сожалеет о содеянном, тот осознал свое прежнее прегрешение, и потому греки называют это pexavotav, что лучше и выразительнее, чем мы можем выразить по–латыни: resipiscentia. В самом деле, кто устыдился греха, кто осудил самого себя за безрассудство и направил душу свою к лучшей жизни, тот раскаялся и, словно бы из безумия, вернулся в сознание. После этого следует особенно остерегаться того, чтобы вновь не попасть в те же самые сети.

7. Наконец, даже бессловесные животные, если, попав в силки, ка–ким‑то образом ухитряются убежать, то становятся после этого более осторожными и постоянно держатся вдали от мест, где чувствуют опасность или засаду. 8. Так и человека раскаянье делает осмотрительным и внимательным по отношению к греху, в который он сам себя вверг по ошибке. 9. Ведь никто не может быть столь сведущи столь осторожен, чтобы никогда не ошибаться. И потому Бог, знающий нашу слабость, по милосердию Своему открыл для человека врата к спасению, чтобы к той необходимости, которой подчинена наша тленность, на помощь пришло лекарство покаяния. Стало быть, пусть всякий, кто сбился с пути, обернется и, как можно скорее, вернется назад и преобразит себя.

10. Но вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться —

Вот что труднее всего![657]

В самом деле, если кто вкусил якобы приятные удовольствия, то едва ли того можно оторвать от них. Легче следовать правильному пути тому, кто не коснулся приятности их. Так пусть люди вырвут себя из тяжелой неволи: им будет прощен всякий грех, если свою ошибку они исправят лучшей жизнью.

11. Пусть никто не считает, что не следует каяться, если нет свидетеля проступка. Все знает Тот, перед Чьим взором мы проводим жизнь. И если мы что‑то можем скрыть от всех людей, не можем ничего скрыть от Бога, от Которого не может быть никакого секрета и никакой тайны. 12. Свои Увещевания Сенека заканчивает удивительным высказыванием: «Я не знаю, что это за могущественное Божество, более великое, чем можно себе представить, ради которого мы живем. Мы совершаем поступки в угоду ему. И нет смысла утаивать планы свои, ибо мы открыты перед Богом».13. Что вернее может сказать человек, ведающий Бога, чем это было сказано тем, кто не знал истинной религии?