Глава 9.

Ибо есть, подлинно есть люди, наряжающиеся в пышную одежду украшенных слов, как наряжаются женщины, чтобы прельстить юношей, если кто–нибудь из них, не оградив себя верою и целомудрием, взглянет на них. Посему, прежде тщательного исследования, нам должно с опасением принимать к сердцу такую речь; потому что обольстители часто успевают привлечь на свою сторону учителей, как Сирены, которые ненависть свою к людям пред бегущими от них прикрывают приятным пением издали. Как ты, Авксентий, сказал я, думаешь об этом? Он отвечал: так же, как и ты. О неправомыслящих софистах мы можем конечно сказать, что они подделываются под вид истины, но не знают самой истины, подобно как и живописцы; ибо эти последние стараются подражательно изобразить и кораблестроителей, и корабли, и кормчих, но сами не умеют ни строить кораблей, ни управлять ими. И так хочешь ли ты, чтобы мы, снявши краски, убедили удивляющихся этим рисункам юношей, что то не корабль, что кажется кораблем, и не кормчий, что представляется кормчим, а стена, раскрашенная снаружи красками и рисунками для удовольствия, и что сделавшие это из красок, а не самый корабль, суть копировщики вида корабля и кормчего? Длинно это предисловие, любезнейший, — сказал я, — однако для желающего слушать полезно. Ибо если кто отнимет у них изречения Богодухновенных Писаний, которыми они пестро украшают свои мнения для обольщения других, самодовольно называя их справедливыми и истинными, а сами совершенно не зная справедливости: то как, по твоему мнению, смешны будут они, лишившись таких названий? «Совершенно так», сказал он. — Как же Авксентий, сказал я, ты ли хочешь быть вождем на этом пути, или я буду предводительствовать? — «Справедливо, сказал он, тебе быть вождем, потому что ты первенствуешь в речи».

Глава 10.

Теперь исследуем мнение Аглаофона последовательно, по частям, с самого начала. Он говорил: «душа получила это тело, в которое мы облечены, вследствие преступления, а в прежние времена проводила жизнь блаженную, без тела. Тела суть кожаные одежды, в которые суждено быть заключенными душам, дабы в смертном теле понести наказание за свои дела». Не это ли с самого начала, было сказано тобою, врач? Но если тебе кажется, что я чего–нибудь не припомнил, то ты припомни. «Нет теперь никакой нужды в этом припоминании, сказал он, потому что мы прежде всего сказали это самое». — Что же? Неужели и то, что часто говорил ты впоследствии, именно: что тело служит для нас препятствием к уразумению и познанию действительно сущего, по причине нашей заботливости об украшении его и уходе за ним, и по причине других потребностей, относящихся к прихоти чрева? И кроме того, тело бывает виною злоречия и всяких прегрешений; потому что душа сама по себе — одна без тела —

«А почему это тебе кажется не так? сказал он. Ты не можешь опровергнуть этих слов». Нисколько, сказал я. Но я хочу исследовать причину, почему ты сказал так. «Это хорошо и справедливо», сказал он. Хорошо ли и справедливо, по твоему мнению, поступает тот, кто говорит противоречащее себе и несогласное? «Никак». Не кажется ли тебе, что он невежественно искажает истину? «Совершенно так», отвечал он. Неужели ты одобришь того, кто делает намеренные ошибки для ложной стройности речи? «Никаким образом». Поэтому ты и самого себя не можешь оправдать в том, что так неосновательно говоришь. Ибо допустив, что души согрешили без тела, нарушивши заповедь, и сказав, что за беззаконие Бог дал им наконец кожаные одежды, дабы, нося мертвенность, они подверглись наказанию, назвав этими одеждами тела, — ты в продолжении речи забыл, что утверждал прежде того, и говоришь, что душа сама по себе не может согрешить, потому что по природе она совершенно неспособна на это, но что тело соделалось для нее виною всяких зол. Поэтому, дабы душа опять не устремилась к неправде, как это случилось с нею прежде вследствие соединения с телом, она на веки останется без тела, хотя сначала сказал ты, что душа согрешила до соединения с телом, когда была еще в раю блаженною и беспечальною. Ибо после нарушения заповеди Божией, когда уже возобладал над нею грех, вследствие повиновения змию, будто бы дано ей тело в наказание, как узы. Посему или первое или последнее мнение оказывается несправедливым. Ибо или душа еще не имея тела согрешила, и хотя бы не получила тела, тем не менее будет грешить, след. всякое рассуждение о том, что тело не воскреснет, будет напрасным и излишним; или она согрешила вместе с телом, и таким образом кожаные одежды не могут быть приняты за тело; потому что человек оказывается преступником заповеди Божией прежде их устроения; а между тем одежды для того и устроены, чтобы ими прикрыть происшедшую от греха наготу. Наконец убеждаю ли я тебя, и видишь ли ты, как допустил ты противоречие себе самому? Ясно ли это для тебя? Или ты, Аглаофон, сказал я, еще не понимаешь, что я говорю? «Понимаю, сказал он, и не имею нужды второй раз слушать это. Но я и не заметил, что сказал так несправедливо. Ибо мне, когда я допустил, что кожаные одежды суть тела, нужно было признать и то, что душа согрешила прежде нежели вошла в тело, так как преступление совершено было прежде устроения одежд; ибо одежды даны людям по причине преступления, а не преступление произошло по причине одежд. Когда мы согласились в этом, то должны вместе согласиться и в том, что причиною греха не тело, а душа сама по себе, поэтому она будет грешить, хотя бы и не получила тела, так как согрешила и прежде, когда была без тела. Потому безрассудно говорить, будто тело не может воскреснуть от того, чтобы не соделаться причиною греха для души; ибо как она согрешила до соединения с телом, так будет грешить и по отложении тела, хотя бы опять и не получила тела. Поэтому мне нет нужды верить ни себе самому, ни другому, кто говорит, что кожаные одежды суть тела. Но если я соглашусь в этом, то вместе должен согласиться и в том, что сказано».

Глава 11.

Что ж? сказал я. Не кажется ли тебе, Аглаофон, и это несправедливым? «Что такое?» Утверждать, сказал я, будто тело устроено для души, как узы и оковы, на том основании, что и пророк назвал нас узниками земли (Зах. 9:11), и Давид окованными? (Пс. 145:7) Тогда он отвечал: «я не могу тебе так скоро ответить на это; но почему ты с другим не рассуждаешь?» Тогда я, заметив, что он краснеет и избегает обличения, сказал: ужели ты думаешь, что я стараюсь изобличать тебя по зависти, а не потому, что было намерение сделать разъяснение в споре? Нет, любезный! Не тяготись моими вопросами; ты видишь, что у нас идет речь не о маловажных предметах, но о том, как должно веровать; и я ни в чем не полагаю столько зла для человека, сколько происходит от ложного мнения о предметах необходимых. И так охотно и ясно отвечай на вопросы; и если покажется тебе, что я говорю неправду, обличи, заботясь более об истине, нежели обо мне; ибо я считаю лучшим благом принимать обличения, нежели самому обличать других, насколько лучше самому удаляться от зла, нежели удалять других. И так сличим теперь наши речи, и посмотрим, в чем они между собою расходятся. Ибо предметы, о которых мы спорим, вовсе не маловажны, а таковы, что знать их прекрасно, а не знать постыдно. И так ты не допускаешь воскресения тела, а я допускаю. «Конечно, сказал он, я уже сказал это». Но ты, сказал я, назвал тело узами, темницею, гробом, бременем и оковами, а я не называю его так. «Правду ты говоришь мне», сказал он. Ты сказал еще, что тело есть причина невоздержности, обольщения, печали, гнева и, кратко сказать, всех других зол, которые препятствуют нам в стремлении души к прекрасному и не позволяют нам достигнуть уразумения и познания истинно сущего; потому что хотя бы мы старались уловить что–нибудь из существующего, всегда окружающий нас мрак помрачает ум, не допуская нас ясно рассмотреть истину. Ибо, как сказал ты, познания, приобретаемые нашими ушами, исполнены обмана, равно как приобретаемые зрением обманчивы, обманчиво и то, что приобретается другими чувствами. «Видишь», сказал он, «Еввулий, что я готов хвалить тебя, когда ты правильно разъясняешь предметы».

Chapter 12.

And so I will speak again, that you may praise me more. If, in your opinion, the body is a bond, then it should not be thought that it is the cause of sin and unrighteousness for the soul, but on the contrary, it is the cause of chastity and good manners. Think about it in this way, for in this way you will better understand: where do we take those who suffer from bodily illnesses? Isn't it to the doctors? "Obviously," he said. And where – criminals? Is it not to the judges? "Certainly." Is it not, I said, that they should receive a fitting punishment for their deeds? "Yes." And what is fair is beautiful? "I agree." Does it mean that he who judges justly does well, because he judges justly? "And I agree to this." And what is beautiful is useful? "It seems so": Because the defendants benefit; for their wickedness is restrained by tortures, just as diseases are stopped by medical operations and medicines, because to punish the offender means to correct the soul and eliminate a strong disease, i.e., unrighteousness. "I agree." What then? Is it not according to the measure of sins, you will say, that the punishments of those who are punished are determined with dignity, just as operations are performed on those who are healed according to their wounds? "I agree." And so he who has done that which is worthy of death is punished with death, that which is worthy of blows with blows, and that which is worthy of chains with chains? "I agree." And so, I said, the guilty one is punished with chains, or blows, or some other similar punishment, so that, having repented, he ceases to do unrighteousness, and by these punishments is reformed, as a crooked tree is reformed? "You speak the perfect truth," he said. Because the judge punishes for guilt not only for the sake of the past, but also for the sake of the future, so that he does not do the same again? "It's obvious," he said. For it is evident that the bonds take away from him the desire for unrighteousness, not allowing him to do what he wants? "Truly so." And so he is restrained from sin, because the bonds do not allow him to indulge freely in pleasures, but constrain him and teach him to respect justice, until he, being admonished, learns to be chaste? "I think so," he said. And so bonds, as it seems, are not the guilt of sin, because they make people chaste and make them more just, serving as a medicine for the soul, although bitter and caustic, but healing. "It's obvious," he said. "What then?" Let us review what has been said before. Have you not allowed the body to be the bond of the soul as a result of the crime? "Yes, I admit it," he said. Again: that the soul sins together with the body, because to commit adultery, to kill, and to act dishonestly seems to you a sin, and yet the soul does this together with the body? "I agree." But have we also admitted that a prisoner cannot offend? "Recognized," he said. Is it because the pain of bondage prevents it? But the flesh is the bond of the soul, isn't it? "I confirm it." But being in the flesh, do we sin with the consent of the flesh? "So," he said. And the bound cannot sin? "And to this I give my consent." From the fact that he feels pain? "Yes!" because bonds do not allow it? "Of course." But does the body cooperate with sin? "Yes!" "I agree." And so, I said, neither according to you, Aglaophon, nor according to anyone else's opinion, is the body not a bond, but in both, that is, in both good and evil, it cooperates with the soul. "I agree."

Chapter 13.

If this is so, then you, Aglaophon, defend what you have said before. For you have affirmed in former discourses that the body is the bonds, the prison, and the fetters of the soul, and you see how this does not agree with what you have said. If it is necessary, my dear, to recognize the flesh as bonds, and the soul uses these bonds as an aid and assistance to unrighteousness, then is it possible to reconcile this? Of course it is impossible. For if the punishment for sin is determined so that the soul, oppressed by sorrow, may learn to worship God, then how can the body serve as an aid and assistance to unrighteousness? Bonds, prisons, fetters, and, in short, all such punitive means relating to correction have the power to restrain the punished from unrighteousness and sin. For it is not in order that he who has offended should commit more iniquity, but that he who may be tormented by chains may cease to do unrighteousness. For this reason the judges put evildoers in chains: the bonds involuntarily restrain them from doing evil; and to do evil is proper to people who enjoy freedom and live without supervision, and are not bound. A person committed murder beforehand, as, for example, Cain, ... strengthened in unbelief, cleaved to idols, apostatized from God; In what way is the body given to him instead of bonds? Or how, when a man sinned before being united with the body, did God give him a body to help him to do more unrighteousness? How, finally, after the establishment of these bonds, it is said: "Behold, I have set before you life and good, death and evil, choose life" (Deuteronomy 30:15); also: if ye will, and obey (Isaiah 1:19); this is said to him as possessing complete freedom, and not as bound by bonds and necessity.

After a sufficient refutation and denunciation of the doctrine according to which the body was recognized as the bondage of the soul, the idea that the body will not be resurrected on the grounds that we will not be imprisoned by it in the kingdom of light which we will receive is also destroyed. Finally, what other proof must be presented to convince the discontented? They are not satisfied with the proof and the clearest of the above. But such a disputation of theirs can be exposed both on the basis of this passage and on the basis of many others. In the further continuation of the discourse, we will prove by natural arguments, and not by assumptions, that neither Jeremiah called us prisoners of the earth (Lamentations 3:34), because of union with the body, nor David, for the same reason, chained (Psalm 145:7). It should also be pointed out in what ways they turn out to be the most deviant from the truth. And so, gentlemen judges (I call you, sovereign Theophilus, judges of speeches), having said what is due about the garments of skins, and that before the dispensation their forefathers lived with the body, enjoying immortality, and also that the body cannot be considered chains and prison, I will finally turn to the following subjects, as I promised, so that we may see more clearly what we desire.

Chapter 14.

After God, the Creator of all things, had beautifully arranged the universe like a great city, and adorned it with the dictates of his word, after having proportionately arranged each element in it, and filled everything with various animals, so that the world might attain to perfect beauty, — He, having created the various kinds of nature, the stars in the heavens, the feathered ones in the air, the four-footed creatures on the earth, and those swimming in the waters, after all things He brought man into the world, an exact likeness of His own image, having prepared this world for Him as a most beautiful dwelling, and having formed it with His own hands, as if it were a beautiful statue in a magnificent temple. He knew that what was done by His hand would necessarily be immortal, as the work of immortality; For from immortality the immortal becomes immortal, just as from malice the evil is evil, from unrighteousness the unrighteous becomes unrighteous. Unrighteousness is not the work of righteousness, but of unrighteousness: just as to make corruptible is not incorruptible, but corruptible, and to immortalize is not the work of corruption, but of incorruption, and to say briefly: as it produces, so is (usually) also that which proceeds from it. God is immortality, life, and incorruption: and man is the work of God; and since that which is produced by immortality is immortal, man is immortal. For this reason God Himself produced man, and commanded the other kinds of animals to produce air, earth, and water. Man in the truest sense of nature is not a soul without a body, nor a body without a soul, but that which has been formed into one beautiful image from the union of soul and body. From this it is revealed that man was created immortal and not involved in any corruption or disease. This can be sufficiently seen from the Scriptures; For of other creatures, which change in the course of time, growing and growing old, it is said: Let the water bring forth creeping things, a living soul; and let the birds fly over the earth in the firmament of heaven. And again: "Let the earth bring forth a living creature after its kind, cattle, and creeping things, and beasts of the earth after their kind" (Gen. 1:20-24). But it is not said of man as of those, Let the earth bring forth, or let the waters bring forth, or, Let there be lights; but it is said, Let us make man in our image (and) in our likeness; and let them have dominion over the fish of the sea, and over the fowl of the air, and over the beasts, and over the cattle, v. 26. And the Lord God created man from the dust of the ground (Gen. 2:7).