Ежели когда он слышал, что кто–нибудь совершил особенный подвиг, то и сам непременно то же делал с жаром. Так, услышав от кого–то, что тавеннские иноки во всю Четыредесятницу употребляют пищу невареную, святой положил семь лет не вкушать ничего приготовленного на огне, а питаться одними сырыми овощами или, когда случится, мочеными бобами. Другого ничего не вкушал он в эти семь лет. Исполнив сей обет, он, однако же, оставил такой образ жизни. Узнав, что один инок вкушал по одной литре (12 унций) хлеба, сей совершеннейший монах решился подражать и ему: переломав все свои сухари и опустив их в кувшин, он положил правилом съедать не больше того, сколько достает рука. Велико было и это изнурение тела. Весело рассказывал он нам об этом вот что: «Захвачу, бывало, побольше кусков, а узкое горло не дает мне вынуть их — мой кувшин совсем не давал мне есть». Целых три года подвизался он в таком воздержании: вкушая хлеба унции по четыре или по пяти и выпивая соответственное тому количество воды, а масла во весь год употреблял в пищу только шестую часть конги [12].

Вот ещё подвиг сего ратоборца. Замыслил этот адамант преодолеть сон. И вот что он рассказал: «Целых двадцать суток не входил я под кровлю, чтобы таким образом победить сон. Днем палил меня зной, а ночью знобил холод, и как я не хотел войти в хижину и подкрепить себя сном, то мозг у меня так высох, что я наконец приходил в исступление. По крайней мере, сколько зависело от меня, я одолевал сон, но уступил ему, как требованию самой природы».

Однажды святой Макарий на рассвете сидел в своей келлии; на ногу ему сел комар и впился в нее. Дав ему напиться крови, Макарий, когда почувствовал боль, раздавил его. Но после стал раскаиваться, что отомстил за самого себя, и за такой грех осудил себя сидеть нагим шесть месяцев при скитском болоте, которое находилось в глухой пустыне. Комары здесь величиною равняются осам и прокусывают кожу даже у кабанов. Ими он так был весь искусан и изъеден, что некоторые думали, не в проказе ли он. Когда чрез шесть месяцев он возвратился в свою келлию, то по голосу только узнали, что это сам господин Макарий.

Захотелось ему однажды, как он сам рассказывал нам, сходить на могилу Ианния и Иамврия — волхвов, живших при фараоне, чтобы посмотреть на нее или даже встретиться с жившими там демонами, а это место Ианний и Иамврий силою своих волхвований населили множеством демонов, и притом самых лютых. Гробницу воздвигли сами Ианний и Иамврий, которые в то время занимали по фараоне первое место, как всех превосходившие волшебным искусством. Пользуясь при жизни своей великою властию в Египте, они соорудили это здание из четвероугольных камней, воздвигли здесь себе гробницу и положили тут много золота, насадили всяких деревьев и вырыли преглубокий колодезь на этом сыром месте. Все это сделали они в той надежде, что после смерти будут наслаждаться утехами в сем прекрасном саду.

Поскольку раб Божий Макарий не знал дороги к этому месту, то и соображал свой путь с течением звезд, как делают мореходцы. Так прошел святой муж всю пустыню. Нашедши здесь несколько тростнику, он чрез каждое поприще [13] ставил по одной тростинке, чтобы по ним знать, как воротиться назад. В девять дней он прошел всю эту пустыню и был уже недалеко от того сада, как с наступлением ночи несколько заснул. Злобный демон, всегда враждующий против подвижников Христовых, в то время, как Макарий спал не далее версты от гробницы, собрал все тростинки и, положив их у самой головы его, удалился. Проснувшись, Макарий находит, что все тростинки, которые он ставил по дороге для приметы, собраны в одно место. Может быть, Бог попустил это, призывая Макария к большим трудам, дабы он полагался не на указания тростинок, а на благодать Бога, Который сорок лет вел Израиль по страшной пустыне посредством столпа облачного.

«Когда я стал подходить к гробнице, — говорил святой, — из нее вышли навстречу мне до семидесяти демонов в разных видах; одни из них кричали, другие скакали, иные яростно скрежетали на меня зубами, а другие, как крылатые враны, бросались мне в лицо и говорили: «Что тебе надобно, Макарий? Зачем ты пришел к нам? Ты, вместе с подобными себе, завладел нашею пустынею, вы и оттуда выгнали родственных нам демонов. У нас с тобою ничего нет общего. Зачем идешь в наши места? Как отшельник, довольствуйся пустынею. Устроившие сие место отдали его нам, а ты не можешь быть здесь. Зачем хочешь ты войти в это владение, куда ни один живой человек не входил с тех пор, как мы похоронили здесь братьев, основавших оное?». И много ещё шумели и жалобно вопили демоны, но я, — говорит Макарий, — сказал им: «Пойду только и посмотрю, а потом уйду отсюда». Демоны сказали: «Обещай нам это по совести”». Раб Божий отвечал: «Обещаю», — и демоны исчезли. «Вошедши в сад, — говорит он, — я осмотрел все и между прочим увидел медную бадью, повешенную на железной цепи над колодезем (бадья от времени покрылась ржавчиною), также яблоки, внутри совсем пустые, ибо они высохли от солнца». Затем, спокойно вышедши из сего места, святой через двадцать дней воротился в свою келлию.

Только с ним случилось немалое несчастие: у него недостало хлеба и воды, которую он носил с собою; так, он почти ничего не ел во все те дни странствования по пустыне. Может быть, чрез это он искушаем был в терпении, как и оказалось на деле. Когда уже он был близок к изнеможению, показался ему кто–то, как сам он рассказывал, в образе девицы, одетой в чистую льняную ткань и державшей кувшин, из которого капала вода. По словам Макария, она была от него не дальше, как на стадию. Три дня шел он и все видел, как будто она стоит с кувшином и зовет его, но он никак не мог настигнуть её. Впрочем, в надежде утолить жажду свою святой три дня мужественно переносил усталость. После сего явилось множество буйволиц, и одна из них, с буйволенком, остановилась прямо против старца (здесь водятся они во множестве); по словам Макария, из сосцов её текло молоко. «Подошедши к ней, — говорил он, — я досыта напился молока. Но, чтобы ещё более показать мне милости, Господь, вразумляя малодушие, повелел буйволице идти за мною до самой келлии. Послушная его велению, она шла за мной, кормя меня молоком и не давая сосать своему буйволенку».

Ещё в другое время сей доблестный муж, копая колодезь для пользы монахов (а подле колодца лежали всякие листья и хворост), был ужален аспидом. Святой взял аспида руками за обе челюсти и растерзал его, сказав: «Как ты осмелился приблизиться ко мне, когда не посылал тебя Господь мой?».

Тот же Великий Макарий, услышав о дивном житии тавеннских монахов, переменил свое одеяние и в мирском платье поселянина пошел в Фиваиду. Пятнадцать дней шел он пустынею. Пришедши в монастырь Тавеннский, святой стал искать архимандрита по имени Пахомий, мужа весьма знаменитого, обладавшего даром пророческим. Тогда сему святому не было открыто о намерении Великого Макария. Сошедшись с ним, Макарий сказал: «Молю тебя, господин мой, прими меня в свою обитель, чтобы мне быть монахом». Великий Пахомий сказал ему: «В таких престарелых летах как можешь ты подвизаться? Здесь братия подвизаются с самой юности и переносят изнурительные труды потому, что привыкли к ним, а ты в таком возрасте не можешь перенести испытаний подвижнических — ты станешь роптать, а потом уйдешь из обители и начнешь злословить нас». Так он не принял его, то же и во второй день, даже до семи дней. А старец Макарий твердо стоял в своем намерении и все время проводил в посте. Наконец он говорит Пахомию: «Авва, прими меня. И если я не стану поститься, как они, и не буду делать, что они делают, то вели выгнать меня из обители». Великий Пахомий убеждает братию принять его (а братии в одной этой обители и доныне находится тысяча четыреста человек). Так Великий Макарий вступил в эту обитель.

Спустя немного времени наступила Четыредесятница; старец видит, что каждый монах возлагает на себя различный подвиг: один принимает пищу вечером, другой — чрез пять дней, иной всю ночь стоит на молитве, а днем сидит за рукоделием. А он, Макарий, наломавши большое количество пальмовых ветвей, стал в углу и в продолжение всей Четыредесятницы, до самой Пасхи, не принимал хлеба, не касался воды, не преклонял колена, не садился, не ложился и ничего не вкушал, кроме нескольких листьев сырой капусты, да и их ел только по воскресеньям, и то для того, чтобы видели, что он ест, и чтобы самому ему не впасть в самомнение. А ежели когда выходил он из келлии для какой–либо нужды, то как можно скорее опять возвращался и принимался за дело. Не открывая уст и не говоря ни слова, он стоял в безмолвии; все занятие его состояло в молитве сердечной и в плетении ветвей, которые были у него в руках. Увидев это, подвижники той обители стали роптать на своего настоятеля и говорить: «Откуда ты привел к нам сего бесплотного человека на осуждение наше? Или его изгони отсюда, или все мы, да будет тебе известно, сегодня же оставим тебя».

Услышав это от братии, великий Пахомий начал расспрашивать о Макарии и, узнав, как он живет, просил Бога открыть ему, кто это такой. И ему было открыто, что это монах Макарий. Тогда Великий Пахомий берет его за руку, выводит вон и, приведши в молитвенный дом, там, где стоял у них жертвенник, облобызал его и сказал ему: «Подойди сюда, честный старче! Ты Макарий и скрывал это от меня! Много уже лет желал я видеть тебя, потому что слышал о делах твоих. Благодарю тебя: ты смирил чад моих — пусть они не превозносятся своими подвигами. Теперь прошу тебя: удались в свое место, ты уже довольно научил нас, молись о нас». Таким образом, по желанию Пахомия и по просьбе всей братии Макарий удалился.

Сказывал нам сей бесстрастный муж ещё следующее: «Когда прошел я все подвижническое житие, которое избрал, родилось у меня другое духовное желание: я захотел сделать то, чтобы ум мой в продолжение только пяти дней не отвлекался от Бога и ни о чем другом не мыслил, но к Нему одному обращен был. Решившись на это, запер я свою келлию и сени перед нею, чтобы не отвечать никому, кто бы ни пришел. Начал я это с другого же дня, дав уму своему такое приказание: "Смотри, не сходи с небес: там ты с Ангелами, Архангелами, со всеми горними Силами — Херувимами, Серафимами и с Самим Богом, Творцом всяческих; там будь, не сходи с неба и не впадай в чувственные помыслы". Проведши так два дня и две ночи, я до того раздражил демона, что он сделался пламенем огненным и сожег все, что было у меня в келлии; самая рогожа, на которой я стоял, объята была огнем, и мне представлялось, что я весь горю. Наконец, пораженный страхом, я на третий день оставил свое намерение, не могши сохранить ум свой неразвлеченным, и низшел к созерцанию сего мира, дабы то не вменилось мне в гордость.

Однажды я пришел к сему духовному монаху, Великому Макарию, и нашел, что какой–то пресвитер из селения лежал вне его келлии. Голова у него так была изъедена болезнию, называемою раком, что самая кость в темени видна была вся. Он пришел к Макарию, чтобы получить исцеление, но сей и на глаза не хотел принять его. Я стал упрашивать Макария и говорил ему: "Молю тебя, умилосердись над сим страдальцем, дай ему по крайней мере какой–нибудь ответ". Святой отвечал мне: "Он недостоин исцеления. Господь послал ему такую болезнь для его вразумления. Если хочешь, чтобы он исцелился, так посоветуй ему с сего времени отказаться от совершения Таинств". Я сказал ему: "Молю тебя, скажи, почему так?". Он отвечал мне: "Сей пресвитер совершал литургию в грехе блудодеяния и за это теперь наказывается. Если он по страху прекратит то, что дерзал делать по небрежности, Бог исцелит его". Когда я пересказал это страждущему, он обещался с клятвою не священнодействовать более. Тогда Макарий принял его и сказал ему: "Веришь ли ты, что есть Бог, от Которого ничто не сокрыто?". Он отвечал: "Верю". Потом Макарий сказал ему: "Ты не должен был посмеваться над Богом". Он отвечал: "Не должен был, господин мой". Великий Макарий сказал: "Ежели ты сознаешь грех свой и наказание Божие, которому подвергся за этот грех, то исправься на будущее время". Пресвитер исповедал грех свой и обещался более не грешить и не служить при алтаре, но стать в ряду мирян. Затем святой возложил на него свои руки, и он в несколько дней выздоровел, оброс волосами и возвратился домой здоровым, прославляя Бога и благодаря Великого Макария.

Сей святой имел разные келлии в пустыне, в которых совершал подвиги добродетели: одну в скиту, в самой глубокой пустыне, одну в Ливии, в так называемых Келлиях, и одну в горе Нитрийской. Некоторые из них были без окон — в них, говорят, Макарий проводил Четыредесятницу в темноте. Одна келлия была так тесна, что в ней нельзя было и ног протянуть; и ещё келлия была просторнее других — в ней он принимал посетителей.