Я узнал и пророчество этого мужа, то есть славного Посидония. Жил в тех местах один пресвитер, Иероним, который был украшен великими сведениями в римской словесности и отличными талантами, но имел такую зависть, что она помрачала все достоинство его учености. Проживши с ним много дней, святой Посидоний сказал мне на ухо следующее: «Хотя благородная Павла, которая печется о нем, умрет, как я думаю, не пострадав от его зависти, однако ради этого человека ни один святой муж не будет жить в сих местах. Зависть его коснется даже собственного его брата». Так и случилось. Он выгнал оттуда и блаженного Оксиперенния, италийца, и другого, некоего египтянина, также Петра и Симеона, мужей чудных, о которых я уже говорил. Это мне рассказывал Посидоний, самый строгий подвижник добродетели, сорок лет не вкушавший хлеба и не помнивший никогда зла даже и до полдня. Такие–то подвиги и знамения совершал славный подвижник Христов Посидоний, обладавший предведением — даром превосходнейшим из всех. И среди таковых подвигов настал славный конец жизни блаженного.

О Серапионе

Был некто по имени Серапион, родом египтянин, прозванный Синдонитом, потому что никогда не носил ничего, кроме синдона [26]. Он очень много упражнялся в нестяжательности, за что и назывался бесстрастным. Хорошо выучившись грамоте, он наизусть читал все Божественное Писание. По своей нестяжательности и ревности к слову Божию он не мог оставаться в келлии, чтобы не увлечься земным, но с любовию проводил жизнь апостольскую и, путешествуя по населенным местам, так усовершился в подвиге нестяжательности, что приобрел совершенное бесстрастие. С таким расположением он родился (ибо у людей различны бывают расположения, а не самая природа). Отцы рассказывали, что, взяв к себе в подвижники одного из сверстников своих, он в одном городе продал себя за двадцать монет комедиантам–язычникам и, запечатавши эти монеты, хранил их при себе. До тех пор он оставался у них, не вкушая ничего, кроме хлеба и воды, и непрестанно проповедуя устами слово Божие, пока не сделал комедиантов христианами и не убедил их оставить театр. Пробыв, таким образом, у них долгое время, блаженный сперва обратил самого комедианта, потом — жену его и, наконец, все семейство их. Говорили, что, пока его не знали, он обоим им умывал ноги. Приняв же крещение, оба они отстали от театра, начали жить честно и благочестиво и, весьма почитая Серапиона, говорили ему: «Теперь, брат, мы отпустим тебя на волю, потому что ты сам освободил нас от постыдного рабства». Тогда Великий Серапион отвечал им: «Поелику Бог мой устроил, а вы содействовали, чтобы ваши души были чрез меня спасены, то я скажу вам всю тайну этого дела. Сжалившись над вашими душами, которые были в великом заблуждении, я, свободный подвижник, родом египтянин, ради вашего спасения продался вам, чтобы вы освободились от великих грехов. И теперь я радуюсь, что Бог совершил сие чрез мое смирение. Возьмите же свое золото; я оставляю вас и пойду помогать другим». Они настоятельно просили его остаться и говорили: «Мы будем всегда почитать тебя отцом и владыкою душ наших, только останься с нами». Но, не могши убедить его, сказали: «Отдай бедным это золото — оно было залогом нашего спасения». Серапион отвечал им: «Отдайте его вы, ибо оно ваше, а я не раздаю нищим чужих денег». После того они просили, чтобы он, по крайней мере чрез год, навестил их.

Сей святой раб Христов, постоянно путешествуя, прибыл однажды в Грецию, и в продолжение трех дней, которые он пробыл в Афинах, никто не подал ему хлеба, а он не имел денег. У него, бедного, не было ни милоти, ни жезла и совершенно ничего такого, кроме одного синдона, которым одет был. Наступил уже четвертый день, и он, не евши ничего в эти дни, сильно взалкал. Став на одном холме города, куда собирались чиновные особы, он начал кричать и сильно рыдать, с рукоплесканием говоря: «Афиняне, помогите!». Все носившие плащи и виры [27] подбежали к нему и спрашивали: «Что с тобой? откуда ты? чем страдаешь?». Он отвечал им: «Родом я египтянин, по образу жизни монах. Удалившись из своего отечества, я впал в руки трех заимодавцев. Из них двое оставили меня, потому что получили долг и не имели причины обвинять меня, но третий не отстает, и мне нечем удовлетворить его». Окружавшие Серапиона люди, любопытствуя о заимодавцах с намерением удовлетворить их, спрашивали его: «Где же эти люди, которые тебя беспокоят, и кто они? Покажи нам их, чтобы могли мы тебе помочь». Тогда он сказал им: «От юности моей мучили меня сребролюбие, плотское вожделение и чревоугодие. От двух я освободился — от сребролюбия и вожделения, ибо у меня нет ни золота, ни другого какого–либо имущества. Я не наслаждаюсь и удовольствиями, которые поддерживают этот недуг. Посему эти страсти уже не беспокоят меня. Но от чревоугодия я никак не могу освободиться. Вот теперь уже четвертый день остаюсь без пищи, и жестокий заимодавец — чрево непрестанно мучит меня, требуя обычного долга и не позволяя мне жить, если я не заплачу ему». Тогда некоторые из философов подумали, что весь этот рассказ намеренно придуман, однако дали ему одну златницу. Серапион снес её в хлебную лавку и, взяв один хлеб, тотчас удалился из города и более в него не возвращался. Тут узнали философы, что этот человек ведет истинно добродетельную жизнь, и, заплатив, чего стоил хлеб, взяли назад златницу.

О некоем манихее

Удалившись оттуда в окрестности Лакедемона, блаженный Серапион услышал, что один из первых людей города, муж, впрочем, добродетельный, по вере, со всем своим домом, был манихей. Сей наилучший из монахов, так же как и прежде, продал себя этому человеку и в два года успел отклонить от ереси его самого и его жену со всем домом его и присоединить их к Церкви. Они полюбили его не как раба, но более, чем родного брата и отца; содержали его в великой чести и вместе с ним прославляли Бога. Преподав им многие наставления, Серапион, сей духовный адамант, чрез несколько времени удалился от них, отдав и этим своим хозяевам деньги, за которые продал себя, и, не имея с собою решительно ничего, сел на корабль, как будто ему следовало плыть в Рим. Корабельщики, смотря на Серапиона, полагали, что он свои пожитки уже перенес на корабль или что станет тратить золото на издержки, и потому без расспросов приняли его, каждый думая, что другой взял его пожитки. По отплытии, быв уже стадий на пятьсот от Александрии, они около захождения солнца наперед пообедали сами, потом стали есть и прочие бывшие на корабле. Видя, что Серапион не ест в первый день, они предполагали, что сей путешественник получил отвращение от пищи вследствие плавания; то же было и во второй, то же — и в третий, и в четвертый день. Но в пятый, во время общего обеда, видя, что он опять сидит спокойно, они сказали ему: «Ты что не ешь, любезный?». «Мне нечего есть», — отвечал он им. Услышав это, корабельщики стали спрашивать друг у друга, кто взял его запасы на корабль. Когда же узнали, что никто не брал (ибо ничего у него не было), то начали бранить его и говорили: «Как ты вошел сюда без всяких запасов? Чем будешь кормиться в продолжение плавания?». И ещё: «Чем заплатишь нам за перевоз?». Он равнодушно отвечал: «У меня ничего нет. Отвезите меня и бросьте там, где взяли». Корабельщики говорят ему: «Что ты сердишься? При настоящем, благодаря Богу, попутном ветре мы не согласимся сделать это, хотя бы ты дал нам и сто золотых. Мы пойдем к своему месту и совершим предлежащий путь». Таким образом, Серапион пробыл без забот на корабле и корабельщики кормили его до самого Рима. Пришедши в Рим, подвижник Христов осведомился, кто в этом городе лучший подвижник или подвижница.

О Домнине

Между прочим, он встретился с одним доблестным в подвижничестве мужем, учеником Оригена Домнином, который совершил великие подвиги. О нем ходила молва, что он сделал много чудес. Говорили, что, по смерти его, даже постель его исцеляла болезни. Встретившись с ним и получив от него наставления (ибо сей муж отличался и нравом, и познаниями, и словом, и жизнию), Серапион спросил его: «Какой ещё есть там подвижник или подвижница?» — и узнал от него об одной деве, пребывающей в безмолвии, которая двадцать пять лет жила, заключившись в своей келлии, и ни с кем никогда не виделась.

О римской девице

Итак, сей славный муж, узнав дом, пошел туда и сказал прислуживавшей ей старице: «Скажи девице, что один монах непременно желает с нею видеться». Старица отвечала ему, что эта затворница много лет никого не видит. Но он повторил: «Поди скажи, что я должен с нею видеться, ибо меня послал к ней Бог». Однако ж она и тут не послушалась. Пробыв три дня, Серапион наконец увидел её и сказал: «Что ты сидишь здесь?». «Я не сижу, — отвечала она, — а иду». «Куда же ты идешь?» — спросил её Серапион. «К Богу моему», — отвечала девица. «Жива ты или умерла?» — говорит ей раб Божий. «Верую Богу моему, что умерла для мира, — отвечает она, — ибо, кто живет по плоти, тот не пойдет к Богу». Услышав сие, блаженный Серапион сказал: «Дабы уверить меня в том, что ты умерла для мира, сделай то, что я делаю». Она отвечала ему: «Приказывай, но только возможное, и я сделаю». «Для мертвого, подобного тебе, все возможно, кроме нечестия, — отвечал он и потом сказал ей: — Сойди вниз и пройдись». «Я не выхожу двадцать пять лет, — отвечала она ему, — как же теперь пойду?». «Вот, — сказал Серапион, — не говорила ли ты: "Я умерла для сего мира"? Очевидно поэтому, что и мир для тебя не существует. А если так, то мертвый ничего не чувствует и для тебя должно быть совершенно равно — выйти или не выйти».

Девица, услышав это, пошла. Когда она вышла вон и дошла до одной церкви, блаженный, вошедши в церковь, сказал ей там: «Если хочешь уверить меня в том, что ты умерла и уже не живешь для людей, чтобы угождать им, сделай то, что я могу сделать, и тогда убедишь меня, что ты действительно умерла для сего мира». «Что же должна я сделать?» — спросила девица. «Сними с себя все платье, как вот я, — сказал он, — положи его на плечи и ступай по городу, а я без стыда пойду вперед тебя в таком же виде». «Но если, — отвечала она, — я сделаю это, то многих соблазню таким бесстыдством и кто–нибудь скажет, что это сумасшедшая или беснующаяся». «А тебе что за дело, если это скажут, — отвечал блаженный Серапион. — Ведь ты говоришь, что умерла для людей, а мертвецу нет никакой нужды до того, бранит ли кто его или смеется над ним, потому что он нечувствителен ко всему». Тогда говорит ему эта девица: «Прошу тебя, прикажи мне сделать другой какой угодно подвиг, и я сделаю; теперь я не дошла ещё, а только молюсь о том, чтобы дойти до такой степени». После этого раб Божий, бесстрастный Серапион, сказал ей: «Смотри же, сестра, не величайся, будто ты святее всех, и не хвались, что умерла для сего мира. Ты вот узнала, что жива ещё и угождаешь людям. Я могу быть более мертвым, нежели ты, и что я умер для мира, могу доказать делом — именно тем, что равнодушно взираю на него, ибо, не стыдясь и не соблазняясь, могу сделать то, что приказывал тебе». Сими словами научив её смиренномудрию и сокрушив её гордость, блаженный оставил её совершенною и удалился от нее.

Такова жизнь Серапиона, мужа бесстрастного и в высшей степени нестяжательного. Много славных и удивительных дел, относящихся к бесстрастию, совершил добродетельный мудрец Христов, но мы из многого описали немногое и показали чистоту его жизни. Сей бессмертный муж умер на шестидесятом году жизни и погребен в самой пустыне.

О Евагрии, знаменитом диаконе

Находя несправедливым умолчать о делах Евагрия, знаменитого диакона Христова, мужа жизни апостольской, — напротив, признав за справедливое предать оные писанию для назидания читателей и прославления благости Спасителя нашего, я предложу сначала, как поступил он в монашество и как, потрудившись достойно своего обета, скончался в пустыне пятидесяти четырех лет, по словам Писания: Скончався вмале исполни лета долга, угодна бо бе Господеви душа его (Прем. 4, 13–14).