1. В этом же самом монастыре совсем недавно, как утверждали, произошло и то, о чем я хочу рассказать. Некий человек таким же образом пришел для поступления к тому же аббату. Когда ему было объявлено первостепенное правило о послушании и им было обещано постоянное и всяческое терпение, случайно аббат взял в руки прут сторакса[757], уже почти высохший. 2. Он воткнул его в землю и тому пришельцу поручил следующее дело: до тех пор поливать этот прут живительной влагой, пока не зацветет сухое дерево в сухой земле, что против всякой природы. 3. Пришелец, подчинившись повелению сурового предписания, каждый день на своих плечах носил воду, которую брал из Нила, [находящегося] примерно в двух милях [этого места]. И вот спустя год труд работающего все не прекращался, и не имел он надежды на плоды дела своего, однако в работе закалял добродетель послушания. Также и следующий год бесплодной работы обманул уже ослабевшего монаха. 4. И только с истечением третьего года, когда ни днем, ни ночью не прекращал [трудиться] водонос, прут зацвел. 5. Я сам видел деревце [выросшее] из этого прута, которое и поныне стоит во дворе монастыря, [своими] зелеными ветвями словно являя свидетельство, сколь много вознаграждается послушание и сколь многое может вера,. 6. Но мне бы не хватило и дня, чтобы описать разные чудеса, которые я разузнал о добродетелях святых.

XX.

1. Упомяну я и еще о двух весьма известных чудесах: одно из них будет прекрасным примером против раздувания жалкого тщеславия, другое - важным свидетельством против ложного благочестия. 2. Итак, некий святой, наделенный невероятной властью изгонять демонов из захваченных [ими] тел, ежедневно получал неслыханные [тому] свидетельства. Ибо не только лично присутствуя и не только словом, но - иногда и отсутствуя - нитками власяницы своей или посылая письма, тела охваченные [бесами] исцелял. Потому на удивление часто посещался он народом, приходящим к нему со всего света. 3. Умолчу о простолюдинах: префекты и комиты[758], а также разного рода судьи[759] часто простирались у дверей его. Даже святейшие епископы, умалив достоинство сана, смиренно просили, чтобы он коснулся их и благословил: сами освященные и выдающиеся Божественным даром, часто руки его и одежды касались, и не без основания верили. 4. Он, как говорили, совершенно воздерживался от питья, а что касается еды, то - тебе, Сульпиций, скажу на ухо, чтобы Галл этого не услышал - только шестью [корнями] осоки подкреплялся. 5. Между тем, [к этому] святому мужу незаметно стала подкрадываться из добродетели сначала почесть, а потом через почесть и тщеславие. Когда он только лишь почувствовал первые [признаки] проявления этого зла, то долго и много пытался подавить его, но, даже молчаливо признав [грех] тщеславия, не смог полностью изгнать [его] упорством добродетели. 6. И когда [всем] существом его овладели демоны, он не пожелал отогнать от себя стекавшийся к нему народ. Между тем скрытый яд просачивался в душу и [тот], чьей волей из других тел изгонялись демоны, себя самого, охваченного тайными помыслами тщеславия, не смог очистить. 7. Поэтому, как говорят, он стал всячески умолять Господа, чтобы Тот, подобно тем, кого святой сам исцелял, на пять месяцев отдал его во власть дьявола. 8. Что тут долго рассказывать? Он, могущественный, он, знамениями и добродетелями известный всему Востоку, он, к чьему порогу стекался народ, он, у дверей которого лежали ниц высшие властители мира сего, схваченный демоном, был заключен в узы: 9. все то, что в таких случаях переносят одержимые бесами он претерпел и лишь через пять месяцев очистился не только от демона, но, что было для него и полезней и лучше, от тщеславия.

XXI.

1. Но [все] это, мною описанное, порождает наша немощь, наше неблагополучие. Ибо кто из нас, если его поприветствует какой-либо ничтожный человечишко или какая-нибудь женщина похвалит глупыми и льстивыми словами, тут же не превознесется высокомерием, сразу же не преисполнится тщеславием? И даже если он и не имеет понятия о святости, однако будет себя полагать святейшим, по лести ли глупцов, или, возможно, по ошибке всеобщего заблуждения! 2. И даже если ему ниспосылаются многие [небесные] дары, [то вместо того, чтобы] оказать почтение величию Бога, [все] приписывается праздному и изнеженному, как само собой разумеющееся. И если ему хотя бы изредка и даются некие знамения некой добродетели, то он почитает себя ангелом. 3. Впрочем, когда ни делом, ни добродетелью такой не примечателен, то, если он поставлен клириком, тут же отращивает кудри, радуется приветствиям, надувается спесью при встречных, сам же суетливо бегает повсюду: 4.

5. Однако [все] это мы оставляем для более язвительного описания блаженному мужу Иерониму: вернемся к главной теме”. “Однако, не знаю, - сказал мой Галл, - что ты оставляешь [для рассуждения] Иерониму: столь нелестно ты описал все наши порядки, что эти твои немногие слова, если [их] воспримут спокойно и терпеливо обсудят, много, я полагаю, принесут пользы, дабы впредь подобные обуздывались не только книгами Иеронима. 6. Но лучше ты расскажи о том, о чем начал и яви свидетельство тому, что ты обещал сказать против ложного благочестия, ибо, признаюсь тебе честно, никаким иным более губительным злом мы в Галлии не озабочены [так, как этим]”. “Так, я и сделаю, - сказал Постумиан, - и не буду больше оставлять тебя в неведении.

XXII.

1. Некий весьма богатый и знатный юноша из Азии имел жену и маленького сына. И вот, когда он служил в Египте трибуном[760], во время многочисленных походов против блеммиев[761] [не раз] оказывался в неких пустынях и видел там многочисленные хижины святых, [и там] от блаженного мужа Иоанна[762] воспринял слово спасения. 2. И, недолго думая, презрел он бесполезную службу с ее суетной почестью, решительно вступил в пустыню и, в короткое время усовершенствовавшись во всяческих добродетелях, заблистал. Сильный постами, скромный обличьем, твердый в вере, он своим рвением к добродетели легко сравнялся со старыми монахами, но вдруг объяла его внушенная дьяволом мысль, что более правильным будет, если он вернется на родину и спасет своего единственного сына и весь дом свой вместе с женой: ибо разве угоден Богу тот, кто сам, удовольствовавшись отвержением мира, не позаботится о спасении родных. 3. Убежденный такого рода предлогом ложного благочестия, после почти четырех лет [пребывания в пустыне] покинул отшельник свою келью и стезю. И когда он пришел в ближайший монастырь, в котором обитала многочисленная монашеская братия, то поведал спросившим причину ухода и [свое] решение. Все воспротивились [этому] и особенно удерживал [его] тамошний аббат, но душа, [погрязшая] во зле, не смогла отринуть утвердившееся намерение. 4. Потому, влекомый жалким упорством, сопровождаемый всеобщей скорбью, покинул он братию. Но едва только он скрылся из виду, как преисполнился демоном и, с выступившей кровавой пеной на устах, своими же зубами себя искусал. Затем, доставленный монахами на руках все в тот же монастырь, после того, как нечистый дух не захотел успокоиться в нем, по вынужденной необходимости был он связан крепкими путами, а ноги - привязаны к рукам; заслуженное наказание беглецу, ибо, раз его вера не удержала, то удержали веревки. 5. И только спустя два года, когда молитвами святых он был освобожден от нечистого духа, вновь вернулся он в [ту] пустыню, откуда ушел, и, исправившись, стал примером другим, дабы никого не вводил в заблуждение призрак ложного благочестия или сомнительное непостоянство не побуждало к опасному легкомыслию бросать однажды начатое. Этого вам достаточно знать о добродетелях Божьих, которые Он творит в рабах Своих или для подражания, или для устрашения. 6. Но поскольку я удовлетворил ваш интерес, - я даже был, пожалуй, более многословен, чем должен, - теперь ты - тут он обратился ко мне - верни проценты за долг, дабы мы послушали тебя о твоем Мартине, как это ты уже делал, [но] побольше, чем уже рассказано, ибо уже давно горю я желанием [услышать] о нем”.

XXIII.

1. “Что? - сказал я, - тебе недостаточно той книги о Мартине, которая, как ты сам знаешь, написана мною о его жизни и добродетелях?[763]” 2. “Я, по крайней мере, скажу прямо, что никогда не выпускаю из своих рук эту книгу. Ибо, если ты узнаёшь ее, - и он показал книгу, которую прятал в одежде, - то вот она. Она мне, - продолжал он, - была спутником на земле и на море, она на протяжении всего паломничества была другом и утешителем. 3. Но скажу тебе честно: где только эта книга не побывала и почти нет такого места на земле, где бы не принимался столь широко известный и благодатный предмет повествования. 4. Первым в Рим ее привез [известный] тебе ученейший муж Паулин[764]; после этого, когда наперегонки [начал] сбегаться весь город, я видел ликующих книготорговцев, ибо не было [тогда] ничего для них более доходного, ничего не продавалось более легко и прибыльно. 5. Она задолго до этого опередила маршрут моего плавания, и когда я прибыл в Африку, ее уже читал весь Карфаген. Только тот киренский пресвитер, единственный, ее не имел, но переписал с моего разрешения. 6. Потому, что тут говорить об Александрии, где она почти всем более, чем тебе известна. Египет, Нитрию, Фиваиду и весь Мемфиский край она обошла. 7. Я видел ее, читаемую неким старцем в пустыне; когда я сказал ему, что близко знаком с тобой, то от себя и многих монахов он возложил на меня такое поручение, дабы, если когда-нибудь я застану тебя живым на родине, то заставлю дополнить то, что в этой своей книге о добродетелях блаженного мужа ты, как сам признаешься, опустил . 8. Потому сделай [это], ибо не о том я хочу услышать от тебя, о чем уже сообщает написанное, но то, что тогда, наверное, вследствие небрежности, я полагаю, собиравших [сведения], ты пропустил, об этом многим просящим вместе со мной поведай”.

XXIV.

1. “Действительно, Постумиан, - сказал я, - когда я только что внимательно слушал тебя о добродетелях святых, в заветных мыслях своих я возвращался к своему Мартину, не без основания замечая, что все, что каждый из них совершал по отдельности, то, вне всякого сомнения, исполнялось через одного Мартина. 2. Ибо ты возвышенно рассказывал такое, что, да не в обиду будет сказано святым, ничего-то особенного из себя не представляет и в чем Мартин был бы ниже. Но как не должно, я полагаю, никого когда-либо сопоставлять по добродетели с заслугами этого мужа, так украшает [его] и то, на что я уже обратил внимание, что неравной мерой сравнивается он с пустынниками, а также анахоретами. Ибо те от всякого преткновения свободны и, [имея] свидетелями небо и ангелов, как говорят, совершают нечто удивительное: 3. этот же в гуще собрания и жизни народа, среди недовольных клириков, среди свирепствующих епископов, когда чуть ли не с каждодневными возмущениями оттуда и отсюда изгонялся, однако против всех стоял неколебимо неодолимой добродетелью и столько потрудился, сколько никто из пребывавших или ныне обретающихся в пустыне, о которых мы ранее слышали, не сделал. 4. И [даже] если бы они свершили столько же, то какой судья был бы столь несправедлив, чтобы [вполне] заслуженно не решить, что этот лучше? Ибо, вообрази, что был бы такой воин, который сразился бы в невыгодной позиции, однако же вышел победителем, но также сравни и тех [анахоретов] с воинами, которые бились в той же позиции и даже лучшей. 5. И что же? Если победа - одна на всех, то не может быть всем равной славы. Однако, когда ты рассказал о выдающихся [деяниях], никто тебе не говорил о воскрешении мертвого: необходимо признать, что, по крайней мере, в этом Мартина не с кем сравнить.

XXV.

1. Ибо, если достойно удивления то, что того египтянина не коснулось пламя, то этот скорее даже повелевал пожарами. Если ты вновь вернешься к тому, что присущая животным дикость подчинялась анахоретам, то этот легко укрощал и ярость животных, и яды змей. 2. И если ты сравнишь его [с тем], кто исцелял одержимых нечистыми духами властью слова или даже частицей своей добродетели, тому, что Мартин и в этом был не ниже кого-то, имеются многочисленные свидетельства. 3. Если же ты вновь обратишься к тому, кто, прикрываясь своими волосами вместо одежды посещался, как считалось, ангелами, то с Мартином ангелы разговаривали каждый день. 4. Однако же он обрел столь несокрушимый дух против тщеславия и похвальбы, что эти пороки сильнее [его] никто не презирал, хотя при этом часто исцелял он одержимых злыми духами даже отсутствуя, и не только комитам и префектам, но даже самим императорам приказывал. И хотя это лишь малое в его добродетелях, но я хотел бы, чтобы ты поверил, что не только тщеславию, но даже причинам и поводам к нему никто сильнее не оказывал сопротивления, [чем он]. 5. Малое, но немаловажное хочу я рассказать, ибо должен быть восхвален и тот, кто, наделенный высшей властью, проявил благоволение к религиозному величию блаженного мужа. 6. Вспоминаю префекта Винценция, мужа высокочтимого[765], которому во всех отношениях никого в Галлии не было равным в добродетелях. И когда он проезжал Тур, то часто просил Мартина, дабы тот дал ему званый обед в своем монастыре, - в чем, правда, он усматривал пример блаженного епископа Амвросия[766], который, как говорят, в то время часто угощал консулов и префектов -: но Мартин не пожелал [принять] мужа высоких достоинств, дабы как-нибудь из этого не произросли тщеславие и гордыня. 7. Потому, согласись, надо [признать], что у Мартина присутствовали добродетели всех тех, кого ты перечислил, [добродетелей] же Мартина у них не было”.