Ты, сколько видно, не обращаешь внимания на то, что бывает и ныне, и потому предложил вопрос: по какой причине, когда Дарий Мидянин поставил трех чиновников (а одним из них был и Даниил) начальствовать над поставленными им же князьями, Писание, вместо того, чтобы сравнивать Даниила только с равными, сравнило его и с гораздо низшими? Ибо превосходства над состоящими в том же чине, говорил ты, достаточно было, чтобы показать превосходство и над подчиненными. Теперь же Писание говорит: и бе Даниил над чиновниками и князьями (Дан.6:5), то есть оказался премудрее и способнее к управлению не только двоих высших, но и следующих за ними.

Решение же вопроса следующее. Возможно было суду царя и не быть здравым и поставлять нередко начальниками людей, не вполне годных. Часто бывает сие не в царствах только, но и в Церквах, и что удивительного заведывающим делами мирскими погрешать в чем–либо подобном, когда и в дела святые вторглось сие неразумие? А возможно также, чтобы во многом иные превосходили разумением высших чиновников. Посему Писание по необходимости сделало сравнение праведника не только с ними, то есть с вождями воинских полчищ, располагающими оные, где надобно, во время войны ли то, или мира, но и со всеми прочими, увенчивая его сообразно не с мнением державствующего, нередко погрешительным, но с истиною самых дел.

Ибо св. Даниил превосходил не только казавшихся мудрыми царю, но действительно мудрых. Потому и царь постави его над всем царством (3), как по делам оказавшегося лучше прочих. А другие рассудили употребить хитрость и происки, потому что зависть обыкновенно ополчается на благоуспешность.

447. Исаии.

Смотри, чтобы твое ни с чем не сравнимое высокомерие не понудило когда–либо Божественное, преисполненное снисхождения естество показать свое могущество, которое может и здесь предать тебя конечной гибели, и там подвергнуть самым жестоким наказаниям.

448. Ему же.

Кто выше пристрастия к деньгам, тот не согласится поступить противозаконно ни с теми, которые гордятся богатством, ни с теми, которые борются с неукротимым зверем — разумею бедность — потому что не причинить обиды ни первым, похищая у них деньги, ни последним, из корысти нарушая правду.

449. Соправителю Авсонию.

Поскольку лесть сильна в том, чтобы окрасть ум не только у мужественных, но и у благоразумных, то справедливо утверждаю, что она сильнее страха. Ибо уступить страху многие стыдятся, а лести с приятностью уступают победу, предаваясь ей без рассуждения и исследования.

450. Леонтию.

Не дивись, доблестный, и не труди сверх меры мыслей своих, если и по заграждении вольности для Зосимы, как писал ты, не оградами и дверями, которые могли иные отворить, но многими и важными обвинениями, он еще говорить с наглостью. Как у преуспевающих в обычае после преуспеяния быть скромными, так у согрешающих — после падений превозноситься.

Если же хочешь иметь на то доказательство, посмотри на этих трех отроков, оказавшихся за праведность победителями огня: что говорят они? Согрешихом, беззаконновахом, не делали мы правды (Дан.2:29). А Иудеи, когда не было греха, ими не соделанного, и срамного слова, ими не сказанного, говорили: сохранили мы повеления Твои и оправдания Твои, и ныне блажим чуждих (Мал.3:15). Посему и ты не смущайся и не говори ничего несозвучного и нестройного, зная, что сие–то наиболее и служит доказательством крайнего его умоповреждения.

451. Светлейшему Иераку.

Не медного изваяния, блистающего золотом, достоин твой поступок, но жизни, не имеющей конца, потому что первое истребляется временем, а последнюю увенчивают века, не знающие скончания.